Я хотел бы поведать вам одну историю. Потом вы поймете, почему я должен ее рассказать. Начнем с того, что двое молодых людей стояли на верхней площадке над оранжереей пассажирского корабля. В точности так, как мы с вами сейчас. Внизу подсвеченная недвижная листва, видите, словно прозрачная зеленая чаша разбилась, и осколки перемешались с темнотой. Вверху и вокруг мириады звезд, сплошной звездный полог, несравненное великолепие галактического ядра. При таком сиянии можно даже различить линии судьбы на ладони. Но внизу, в густолиственных дебрях, этот свет не мог совладать со мраком, он изнемогал и таял, а искусственное солнце тогда, как и сейчас, погасло, подражая настоящему, и корабельные часы показывали полночь.

В это время мало кто из пассажиров приходит сюда. Среди такой торжественной, беспощадной красоты чувствуешь себя одиноким еще сильнее, чем где бы то ни было. Но вот вы пришли. И еще я, только двое изо всех обитателей этой колоссальной махины. Неудивительно, что мы с вами разговорились, как и те двое, о которых я веду речь.

Вы знаете, я не из тех, кто вечно сетует на наш век, на его рассудочность, легкость нравов, холодность, отсутствие высоких порывов и прочие несовершенства. Все так, но люди есть люди, приходится принимать их такими, какие они есть. И те двое были поначалу заурядными детьми своего века, с легким разладом между сердцем и умом, между собой и другими, между тем , кто ты есть, и тем, чего хочешь. Не мне вам объяснять.

Наверно, вы не любите слово “чудо”. Я тоже. Оно слишком захватано бойкими авторами репортажных заголовков. Но как тут прикажете обойтись без этого слова.

Представьте, ни одной фальшивой фразы, ни тени сомнения или замешательства. Они стояли, облокотившись о перила, и беседовали, а вокруг сияла звездная пропасть, тысячи парсеков и миллиарды светил. Потом она вдруг взяла его за руку, они замолчали и сошли вниз по ажурной лестнице, под сень оранжереи.

Много позже они с улыбкой говорили, что то был образец молниеносного пассажирского флирта. Ибо они оказались счастливы до неприличия даже годы спустя, это в наши-то времена, счастливы настолько, что слегка стеснялись и потому подтрунивали над собственным благополучием. Видите ли, обычно счастье не выдерживает подобного обращения и улетучивается, но их случай оказался не чета другим.

Удивительно не то, что еще тогда, сходя по лесенке и держась за руки, и он, и она, не сговариваясь, мысленно дали клятву не разлучаться никогда. Удивительно то, что они ее сдержали.

Кажется, на любой из обитаемых планет есть своя легенда о влюбленных, которые созданы друг для друга и, встретившись, составляют единое нерушимое целое. Я выразился суховато, но важна суть. А она гласит, что таким двоим мало просто-напросто встретиться в пространстве, им надо совпасть во времени. Ибо не каждый день и час наше сердце готово для любви; теперь я, кажется, сбиваюсь на высокопарность. Словом, должны совпасть две судьбы, две свободы, две равновесных точки в метаниях человека между удушливой легкостью одиночества и сладкой тяжестью общения. Вы это понимаете, да, я вижу, вы понимаете.

Остается помножить бездну пространства на время, в числитель вынести ничтожно малую дробь — те редкие дни, когда мы готовы к такой встрече. Для порядка поделим все человечество, до последнего миллиарда, на два, затем умножим на это число знаменатель, и без того внушительный. В итоге получим вероятность, стремящуюся к бесконечно малой. Такая вот математика счастья. Судя по вашей улыбке, вы разделяете мой пессимизм.

Мало дождаться чуда, надо оказаться достойным его. То есть, для начала, в него поверить. Они и поверили. Хотя обманутая вера всегда ощутимей, чем упущенное чудо, вряд ли одно слаще другого. А они даже не обманулись.

Чтобы удержать счастье, нужно иметь силу, стойкость, терпение. Это жуткий труд — быть счастливым, вернее, не позволять себе и другому стать несчастными. Это неподъемный груз, который надо нести спокойно и грациозно. Простите, я путаюсь в собственных парадоксах, впадаю в назойливый молотковый императив. Но вы ведь чувствуете, о чем я пытаюсь сказать. Спасибо вам, я продолжу.

Они были необыкновенно счастливы каждый день и час своей общей жизни и даже умерли вместе.

История не окончена, потерпите, пожалуйста, я еще не все рассказал.

Они ведь не имели никакого права мучить друг друга своим счастьем, превращать его в резонансную пытку, когда сама судьба ополчилась против них, и он мучается оттого, что она мучается, зная, что он мучается, ибо она мучается, и так до бесконечности.

Подождите удивляться, просто я... мне нелегко рассказывать, совсем не так легко, как только что казалось. Вот. Просто я вперед забегаю то и дело, огибая при этом самую сердцевину их истории.

Видите ли, наша цивилизация достаточно созрела, чтобы не мешать людям жить, воздвигая нелепые расовые, сословные, законодательные и прочие препоны. Вот двое полюбили друг друга, вот они соединяются и живут вместе. К этому привыкли, так и должно быть. Однако для тех двоих, о которых вы так терпеливо слушаете, специально для них судьба изловчилась и припасла особенное испытание.

Та женщина родилась на планете под названием Ория, вряд ли вы слышали о такой. Излишние подробности в виде звездной номенклатуры и гал-координат я опускаю. Надо сказать, что люди поселились на Ории давно, еще с Первой волной, и на дальнейшие пульсации ойкумены не реагировали. Жили себе и жили, особняком. Так что цивилизация там древняя и непрерывная. Вся суша планеты — сплошь изумительный благодатный цветник. Но это не столь важно. А важно то, что на Ории начисто отсутствуют радий, торий и актиний. Их нет ни в коре, ни в мантии, ни в ядре, вообще нигде. Такой каприз природы. Теперь, пожалуйста, последите за логической цепочкой. Там, где нет ядерного распада перечисленных металлов, нет и его продуктов. В частности, нет радона. А на других планетах радон есть, пускай в ничтожных, абсолютно неощутимых количествах. Что-то около десяти в минус семнадцатой степени процента. И поэтому коренной орианин, который поселится на чужой планете, обречен. Со временем в его легочных тканях накопится гексагидрат радона, это сильный яд, и человек погибнет. Нескольких ориан постигла такая участь прежде, чем удалось распознать причину. С тех пор обитатели Ории не посещают другие планеты без крайней необходимости. А если таковая возникает, они возят с собой баллоны родного воздуха и дышат только им, днем носят маску, а ночью спят в специальной герметичной капсуле. Хотя, конечно, они могут сколько угодно жить на космическом корабле, где на весь объем воздуха приходится один-два атома радона.

Разумеется, очень тяжело быть запертым на своей родной планете, как в клетке, и сознавать, что вся красота и многообразие Вселенной тебе недоступны. Именно поэтому среди ориан столько завзятых путешественников, многие из них облетели чуть ли не всю Галактику, но ни разу не сойдя с корабля ни в одном порту.

Не берусь описать то, что пережили оба, он и она, могу лишь догадываться. Что чувствует женщина, когда ради нее любимый должен покинуть все, переломить жизнь и поселиться навсегда на одной, пусть прекрасной, планете? Что легче — принести жертву или принять ее? Я не знаю.

Издевка судьбы усугублялась и тем, что по профессии он был вулканологом. А Ория очень древняя планета с полуостывшей мантией, ее кора давно стабилизировалась и не дает никаких тектонических сдвигов.

Знаете, в это трудно поверить, но они не колеблясь сделали свой выбор. Так, словно никакого выбора и не существовало.

Они будут вместе и будут жить на Ории. Точка.

На следующий день, прямо с борта, он отправил несколько трансграмм, прощаясь со своей прошлой жизнью. А еще через сутки, в ближайшем порту, они сделали пересадку и отправились первым подвернувшимся транзитом на Орию.

Многие, слишком многие назвали бы их решение безрассудным. Не принято делать серьезных ставок на такую хрупкую и капризную вещь, как сердце. Люди отвыкли от чудес, от великих чувств, от жертвенности. Фраза “они не могут друг без друга” воспринимается не иначе, как преувеличение, риторический пассаж. Но те двое действительно не могли друг без друга. Никак. Они избрали себе будущее сразу и сообща, без малейшего надрыва, без взаимных комплексов и переживаний. Раз так, значит, так. Они приняли мир и судьбу такими, как есть.

Итак, они улетели на Орию. Вскоре они прибыли в космопорт Срединного материка, их всего три, они расположены цепочкой вдоль экватора. Города Ории поразительно красивы, круглый год они утопают в цветах и благоухании, сезоны почти не отличаются, и одна волна цветения сменяет другую. Так вот, вечером того же дня он лежал в реанимационной палате, а она в смятении и слезах не отходила от его изголовья.

Воздух Ории, напоенный цветочной пыльцой, целебный и ароматный воздух ее родной планеты оказался для него сущим ядом. Врачи спасли его, выходили от аллергического шока. Затем определили аллергены, ими оказались несравненные, нигде более не произрастающие цветы Ории.

Вы спросите, а где же наша хваленая и всемогущая медицина? В том-то и беда, что ни одному из двоих врачи не могли помочь. Избавиться от такой аллергии он мог бы лишь ценой всех иммунных функций, что означало, в сущности, если не скорую гибель, то инвалидность. Ну, а то, как образуется и накапливается в легочных альвеолах ориан гексагидрат радона, до сих пор остается тайной. Чтобы раскрыть ее, понадобились бы долгие, чреватые смертельными исходами эксперименты.

Судьба уготовила им самую изощренную пытку выбора. Он мог жить на любой планете, за вычетом Ории, а она могла жить только на Ории. Либо он, либо она, оставаясь вместе, обречены были жить в герметичном специальном убежище и выходить наружу лишь с кислородной маской и притороченным к поясу баллончиком. Такая возможность была к их услугам, но это стало бы лишь суррогатом жизни и взаимной непреходящей мукой.

Они оказались созданы друг для друга, но мир не был создан для них.

Напрашивался единственный выход, такой простой с виду — поселиться в космосе. Получить новую специальность, работать на орбитальной станции. Напомню, что он был вулканолог, ну а она, как нарочно, занималась селекцией цветов.

Им выпала двойная ноша. Тяжело, почти невозможно покинуть все, что составляло смысл предыдущей жизни — родных, друзей, профессию, свой дом и свою планету. Тяжело сознавать, что решение бесповоротное, навсегда. Но самое тягостное то, что любимый человек тоже пожертвовал всем в своей жизни ради одного тебя.

Они справились и с этим. Понимаете, их любовь была редчайшей, совершенной и неподвластной ничему. Она и он прожили многие счастливые годы в космосе, среди звезд, там, где встретились и полюбили друг друга. Этот холод и мрак, эти россыпи кристального и равнодушного света, эта пугающая красота стали их приютом. Вынужденно избрав его, они уже не желали другого.

Мне кажется, если они когда-либо втайне мучились, то лишь одной мыслью — рано или поздно один из них умрет и оставит другого в одиночестве горшем, нежели смерть. Однако судьба оказалась милосердной к ним напоследок. Во-первых, дала им дожить до седин, а во-вторых, позволила избежать старческой дряхлости, обоим сразу.

Нелепый случай, с ничтожнейшей вероятностью. Он делал очередную профилактику системы метеоритной защиты, отключил буквально на несколько секунд один сектор, потом другой, третий. А по осевой одного из секторов мчался большой титановый обломок. В космосе носится много всякой дряни, никому не страшного мусора. Но он не страшен, если работают системы защиты. Та корявая болванка угодила именно в уязвимое, слепое место. На момент столкновения суммарная скорость оказалась близка к световой. И все. Они даже не успели осознать происшедшее.

Ну вот. Что я еще могу сказать. За свой выбор они уплатили судьбе сполна и никогда, ни на один миг впоследствии не пожалели. В это трудно поверить, но это чистая правда. Им выпало удивительное счастье, они оказались достойными его, и никто ни в чем не вправе их упрекнуть.

Я вижу, вы ждете продолжения. Да, вы понимаете, что история еще не кончена. Вы правы.

Сказав, что их не в чем упрекнуть, я совершенно не лукавил. Я искренне так думаю. Вряд ли найдется настолько жестокий человек, который отказал бы им в праве произвести на свет ребенка. В конце концов, этот мальчик мог унаследовать или материнскую невосприимчивость к пыльце, или отцовский иммунитет к радону. Но он получил от своих родителей предельную уязвимость каждого из них. Космос стал для него не только родиной, но и единственным пристанищем. Вокруг нас, среди всего этого невообразимого множества планет не сыщется ни одной, чей воздух не оказался бы для него смертелен.

Да ему и не нужна такая планета.

Теперь, наконец, все. Теперь вы все знаете.

— Да, — сказала она. — Теперь я знаю все.