Он вышел из подъезда в искрящуюся круговерть сухой метели, зашагал к станции подземки. Улица растворялась в густеющих сумерках, в колкой, струящейся пелене, в белой косой штриховке. На углу, под газосветной рекламой нефтекомпании, топтался мужчина в длинном черном пальто; снег обильно припорошил плечи и вязаную шапку. Ритмичные вспышки неона выхватывали из полумрака худощавое лицо с запавшими глазами, озаряя его то красным, то желтым, то синим цветом.

Улле вздрогнул. Перед ним стоял отец. В темном воздухе мельтешил красный, желтый, синий снег. Мутные глыбы домов неподвижно летели сквозь метель. Синий, красный, желтый. Блики на ввалившихся щеках, мерцающие впадины глаз. Желтый, синий, красный.

Да, на углу его поджидал отец, погибший в авиакатастрофе год назад.

— Привет, Улле.

— Папа?!

— Нет, мой мальчик, — озябшая без перчатки рука мягко тронула его локоть. — Но я не привидение и не сон.

— Кто вы?

Призрачное лицо плавало в кутерьме цветного снега, оно казалось воздушным шариком, который вот-вот сорвется с нитки, затеряется среди бесплотных домов, наползающих друг на друга в размытой перспективе вьюжной улицы.

— Это не так просто объяснить. Давай-ка зайдем куда-нибудь, перекусим, потолкуем. Да, знаю, ты спешишь. Однако если ты не попадешь сегодня к Нийму, будет только лучше. Поверь, Улле.

Юноша двинулся следом за черной фигурой.

Они миновали чахлый заснеженный скверик, пересекли запруженную автомобилями магистраль и проулками вышли к ресторанчику, где Улле нередко ужинал.

Сразу за дверью их обдало запахом дешевой кухни, винным душком, приглушенной болтовней. В дальнем углу обнаружился свободный столик на двоих. Спутник Улле бросил пальто на спинку стула, размял красные негнущиеся пальцы.

— Пропустим по стаканчику? — предложил он.

Улле кивнул.

— Алло, милочка, нам два салата и бутылку красного.

В ожидании заказа Улле с пристальным недоумением разглядывал своего спутника. Теперь, при свете, он не так разительно походил на отца.

— Ты еще не догадался, кто я? — прервал паузу тот.

Улле покачал головой.

— Что ж, попробую подсказать. Вспомни сегодняшнюю лекцию чудака Вламана и твою безумную гипотезу. Ты записал ее на отдельной странице и жирно обвел. Сейчас это озарение тебе самому кажется чушью. А жаль.

Официантка принесла еду, наполнила бокалы. Собеседники не обратили на это внимания.

— Рано или поздно кто-то должен был увязать скорость света и постоянную Планка. Вряд ли твоя попытка оказалась первой. Но ввести в уравнение квант времени, понять, что время квантуется, что из этого вытекают все фундаментальные свойства материи, тут надо быть гением. Оставалось сделать последний, решающий вывод, но ты спасовал. Ты оборвал рассуждения, едва наткнулся на время со знаком минус. Между тем минус-время существует. До тебя дошло наконец, кто я?

— Да.

— Твое здоровье, Улле.

— Твое здоровье, Улле, — откликнулся Улле.

Они отпили по глотку. Улле-старший занялся салатом. Младший даже не притронулся к вилке.

— Значит, все сходится, — проговорил он наконец. — Черт подери. Черт подери.

— Сходится, — подтвердил старший. — И потому я здесь. Правда, между гипотезой и окончательной формулой прошло двадцать пять лет.

— Выходит, тебе теперь сорок шесть.

— Сорок семь. Год я потратил на постройку аппарата. Больше всего боялся, что не успею. Однако успел.

— Не успею? — переспросил младший. — Почему — не успею?

— Об этом потом. Лучше давай-ка я расскажу по порядку. Идет?

Он подкрепился глотком вина.

— Ты ведь направлялся на вечеринку к Нийму. Так? Вот видишь, я отлично помню этот день даже через двадцать шесть лет. К чему бы это, а?

Младший пожал плечами.

— Очень просто, — продолжил старший. — Утром ты сделал первый набросок своего уравнения. А сегодняшним вечером должен был познакомиться с Эми.

— С кем?

— С Эми. Это сестра подружки Нийма, пухленькая голубоглазая куколка. Как раз в нашем с тобой вкусе. Но ты не пойдешь на вечеринку и не встретишься с ней.

— Почему?

— Потому что ваше знакомство плохо кончится.

— Да ну?

— Представь себе. Начнем с того, что в июле вы поженитесь.

— Действительно, хуже некуда.

— Не смейся. Ты полюбишь ее. Она забеременеет. В декабре у вас родится сын.

— Пока не вижу ничего ужасного.

— Конечно, ведь ты не прожил с Эми почти двадцать пять лет.

— Ага. Насколько я понимаю, твоя, то есть, моя, то есть, наша с тобой судьба сложилась не слишком удачно. И ты хочешь все переиграть.

— Именно. Видишь ли, такая жена, как Эми, — не для тебя. Она будет ревновать тебя к занятиям наукой. Она станет требовать развлечений. Она будет донимать тебя разговорами о всяческой житейской чепухе. Из-за этого, плюс рождение сына, ты окончишь университет гораздо хуже, чем мог бы. Вместо того, чтобы всерьез заняться теорией, тебе придется преподавать в колледже. И еще подрабатывать где только можно, чтобы свести концы с концами. Потому что со временем Эми родит еще двоих детей.

— Короче, меня ждет семейный ад.

— Не совсем так, Улле. Не совсем. Семья — это не ад и не рай, а всего помаленьку. Но главное, ты сам не заметишь, как начнешь опускаться, размениваться на поденщину и быт, как тебе будет уже не до науки. Очень скоро твоя любовь к Эми иссякнет, но ты не сможешь уйти. Будешь тянуть лямку, спать с нелюбимой женой, искать утешения в детях. И в конце концов возненавидишь Эми, а она отплатит тебе той же монетой. У нее вовсе не такой золотой характер, как может показаться поначалу. С первых лет супружества вы начнете ссориться — сперва изредка, потом все чаще и чаще, пока наконец ваша жизнь не превратится в сплошной затяжной скандал, в непрерывную истерику, отнимающую у вас обоих все силы. Эми никогда не простит тебе того, что ты оказался заурядным преподавателем, а не большим ученым, хотя причиной тому — она сама. Ты даже не заметишь, как пролетит время, и тебе перевалит за сорок. Начнутся боли, недомогания, хождения по врачам. И вот однажды ты узнаешь, что неизлечимо болен. Все кончено, жизнь позади, осталось каких-нибудь два-три года.

Улле-младший вздрогнул.

— Ты поймешь, что прожил жизнь, толком ничего не добившись, попросту разбазарив ее. Ты взвоешь: “Неужто ничего не исправить?” И тогда ты вспомнишь о своей давней догадке, о минус-времени. Как закоренелый безбожник, на пороге смерти уверовавший в Бога, ты ухватишься за свою нелепую, дерзкую, гениальную идею. Ты бросишь все — преподавание, семью, ты уедешь в другой город и там, в дешевом гостиничном номере, работая днем и ночью, создашь свое уравнение, а потом и саму машину времени. И отправишься в свое прошлое, к себе — молодому... — он достал из кармана блокнот и положил на столик. — Вот вкратце запись квантовой теории времени. Возьми. С этой минуты ты — гений. Тебе осталось жить двадцать шесть лет. Но ты проживешь их как великий, всемирно известный ученый.

Младший раскрыл блокнот, исписанный его собственным почерком. Полистал, задумался над одной из страничек и отчеркнул ногтем короткую формулу.

— Так, — сказал он, поворачивая блокнот и указывая на свою пометку. — Исходя из этого, решим одну маленькую задачку. Жил-был Икс. Он изобрел машину времени, вернулся в прошлое и убил юного Икс. Что произойдет?

— При чем тут убийство?

— А двадцать пять лет жизни с Эми? Куда их деть? Что происходит, когда следствие замыкается на причину?

— Не мели чепуху. Через двадцать шесть лет ты вернешься в этот самый день, окажешься на моем месте, расскажешь самому себе историю, которую только что услышал, и передашь блокнот. Вот и все. Мировая причинность не пострадает.

— Посмотри, — настаивал младший, тыча пальцем в записи. — Это же сфера Шварцшильда, только не в пространстве, а во времени. Глобальный коллапс времени, до тебя все еще не дошло?

— Повторяю, не мели чушь. Это не наш случай. Пока никто никого не убивал.

— А если убить двадцать шесть лет своей жизни?! — крикнул Улле-младший так громко, что сидевшие за соседними столиками на него оглянулись.

— Тише. Прекрати. Наша встреча состоялась. И время пока не разверзлось...

— Пока еще, — произнес юноша, вставая и торопливо застегивая куртку. — Пока...

— Постой! — вскрикнул Улле-старший.

Опрометью Улле выбежал на улицу.

Скорее. Еще можно все исправить. Встретить Эми. Прожить жизнь — свою жизнь, какой бы она ни была. Скорее, пока не поздно. Доколе не померкли солнце, и свет, и луна, и звезды, не разбился кувшин у источника, доколе пространство и время не превратились в чудовищную нескончаемую карусель, где за последующим мгновением следует предыдущее, где не происходит ничего и никогда... Скорее.

Он несся, не чуя под собой ног.

— Улле-е!! — донесся сзади отчаянный зов.

Он завидел такси с огоньком на крыше, наддал ходу, выскочил на обочину, бешено замахал руками. Такси мчалось по другой стороне улицы, водитель явно не замечал его. Улле ринулся наперерез.

Завизжали тормоза.

Он даже успел оглянуться и увидеть надвигающийся юзом грузовик. Водитель с искаженным лицом выкручивал баранку.

И он подумал: “Если Икс...”

А в следующее мгновение

он вышел из подъезда в искрящуюся круговерть сухой метели

он вышел из подъезда в искрящуюся круговерть

он вышел из подъезда

он вышел