История первая. Эмиссар

Глава 1. Сначала стреляй, потом разбирайся

Всюду, насколько хватало глаз, небо над космопортом застлали грузные серые тучи. В воздухе висела промозглая водяная пыль.

Свинцовая планета. Едва Кин окинул взглядом ландшафт, выйдя из шлюзовых дверей, этот эпитет пришел ему на ум и показался исчерпывающим. Приземистое здание диспетчерской, казарма для охраны, ровные ряды контейнеров, квадратные плиты посадочной площадки — все сплошь было грязно-серого безрадостного цвета, под стать небесам.

Следом за Кином из пассажирского модуля вывалилась, грохоча по трапу тяжелыми ботинками, полусотня десантников с Брайда в оранжевых камуфляжных комбинезонах с голубыми разводами. Благодаря нерасторопности интендантов парни выглядели довольно-таки экзотично на здешнем унылом фоне. Они закинули на плечи ранцы, построились в колонну по четыре, и офицер повел их к поджидавшему в отдалении транспортеру.

Кин стоял возле телескопической опорной лапы, слегка досадуя, что встречающие опаздывают. Он поставил наземь чемодан, порылся в планшете, извлек пачку пастилок, закинул в рот сразу две и принялся меланхолически жевать.

Подъехала мотоцистерна, из нее вылез чумазый техник, воткнул заправочную муфту в брюхо модуля, присел боком на подножку кабины и элегически воззрился на Кина.

— Ждете кого-нибудь, гражданин офицер? — наконец полюбопытствовал он.

— Жду, — односложно подтвердил Кин.

— А кого, если не секрет?

— Вряд ли это в вашей компетенции, милейший.

Техник ухмыльнулся.

— Гонор у вас первый сорт. Зря вы отшиваете, я же не просто так спросил.

Любознательный малый произнес это с таким природным добродушием, что Кин смягчился.

— Видите ли, я не хотел вас задеть, — сказал он гораздо миролюбивее. — А в чем дело?

— За вами ведь из гарнизона должны приехать, верно?

— Допустим, да.

— Значит, зря вы не отправились туда на дуровозе с десантурой, — соболезнующе покачав головой, рассудил техник. — Там, в гарнизоне, вроде опять какой-то тарарам с прибабахом. Бьюсь об заклад, им сейчас не до вас.

Кин окинул взглядом сырую туманную даль, где только что растворился тяжелый армейский транспортер на гусеничном ходу, именуемый в просторечии дуровозом.

— Конкретнее не скажете, что там стряслось?

— Не скажу, — развел руками тот. — Вряд ли это в моей компетенции.

Покорно переварив заслуженную шпильку, Кин снова сунул руку в планшет.

— Пастилку не хотите?

— Не надейтесь, не откажусь, — заявил техник и подставил ладонь.

Угостив собеседника, Кин взял еще один кисленький брикетик и заложил за щеку.

— Что ж, пойду к экипажу, — вслух рассудил он, кивнув в сторону рулевой рубки модуля, — и попробую связаться со своими. Спасибо, что предупредили.

— Кушайте на здоровье, — парень хитро сощурился. — Хотя это, конечно, не мое дело, но я имею кой-какие соображения насчет того, что стряслось в гарнизоне. Готов побиться об заклад, опять эти чертовы фабры взбрыкнули.

Кин вскинул брови. Фабры, которые взбрыкнули, казались абсолютно невозможной в принципе вещью, вроде пьяного компьютера или морально неустойчивой пушки.

— Вы так предполагаете, или есть конкретные сведения? — скептически поинтересовался он.

— Да как вам сказать, — техник поерзал на подножке, усаживаясь поудобнее. — Недавно там уже случилось одно веселенькое дельце. Может, слыхали?

— Понятия не имею, — не моргнув глазом слукавил Кин.

— Н-ну, лихая история. Ни с того ни с сего фабр взбесился и ухлопал пятерых ребят из десантуры.

— Простите, но мне в это как-то не верится.

— Точно вам говорю. Весь гарнизон стоял на ушах. Было это, чтоб не соврать, на позапрошлой декухе.

— Странно... — процедил Кин, прислушиваясь к отдаленному гулу двигателя. — Право же, очень странная новость.

Он оглянулся и увидел, что на двадцать угловых левее здания диспетчерской показался разведывательно-десантный турбоход, который свернул на посадочную площадку и полным ходом устремился к пассажирскому модулю.

— Если меня не обманывает зрение, это машина из гарнизона, — с немалым облегчением заявил Кин.

— Она самая, — осклабился техник, посасывая пастилку. — Значит, повезло вам.

Заложив лихой вираж, турбоход подлетел к модулю, выпустил шасси и затормозил, его пухлая пневмонаддувная юбка с шипением опала. На борту красовалась восьмилучевая звезда с молнией в центре, эмблема вооруженных сил Конфедерации. Турбины ровно урчали на холостом ходу, над кривыми остриями хвостовых стабилизаторов и турелью спаренного реактивного бомбомета струился горячий воздух. Блистер откинулся, встав торчком, и наземь соскочил седоусый офицер в распахнутом на груди бронекостюме.

— Вы инспектор Кин? — спросил он, молодцевато козырнув.

— Совершенно верно.

— Я квадр-офицер Ронч, — представился седоусый. — Добро пожаловать на Тангру. Это ваш багаж? Разрешите помочь.

С молчаливого позволения Кина он подхватил чемодан и сунул в кокпит турбохода.

— Как вас зовут? — спросил Кин у техника на прощание.

— Флей, — ответил он. — Счастливо добраться, инспектор.

— Благодарю, Флей.

Усевшись в кокпите позади водителя, по привычке Кин мысленно составил нечто вроде коротенького меморандума. Повод: странная сплетня об инциденте в гарнизоне. Информант: Флей, техник, круглолицый блондин, среднего роста, плотного телосложения, без особых примет, водит заправочную машину с бортовой маркировкой ТАН-35. Производит впечатление словоохотливого простака. Резюме: разобраться при случае, почему имеет место дезинформация.

Он сам не знал, зачем запоминает эти подробности. Чисто профессиональный навык. Скорей всего, эпизод так и останется мертвым грузом в его цепкой памяти. Впрочем, никогда не знаешь заранее, что и когда может сработать.

— Поехали, Даркоф, — скомандовал водителю Ронч, плюхнувшись на сиденье рядом с Кином.

Опустился блистер, взвыли турбины, и мощная машина, развернувшись, двинулась в обратный путь, почти сразу набрав максимальную скорость. Мимо промелькнула приземистая казарма, увенчанная параболической антенной, небрежно козырнул часовой, погибавший от скуки в будке возле распахнутых ворот. Затем турбоход вырулил на широкую грунтовку, которую окаймляли чахлые кусты с багровой хвоей, подернутой серебристым налетом. Впереди расстилалась равнина, испещренная островками все того же невзрачного кустарника, а в сизой мгле на горизонте вырисовывался зазубренный горный хребет.

— Прошу извинить за опоздание, инспектор, — заговорил Ронч. — Поверьте, причина уважительная. У нас в гарнизоне только что начались серьезные неприятности. Комендант не смог встретить вас лично, уж не обессудьте...

— Не стоит извинений, я так и подумал, что возникла нештатная ситуация, — ответил Кин.

Седоусый квадр-офицер произвел на инспектора чрезвычайно благоприятное впечатление. Славное округлое лицо с живыми внимательными глазами, отличная выправка, почтительность без тени холопства. Образцовый служака, хоть в рамочку вставляй.

— Эти чертовы экзоты, растак их... — от избытка чувств Ронч пристукнул кулаком по колену. — Извините за выражение, инспектор.

— Ничего, продолжайте.

— Сегодня на рассвете патрульные заметили новую породу. Мало нам было прочих... Нечто вроде восьминогой пивной банки со стебельковыми буркалами.

— Насколько это опасно? — поинтересовался Кин.

— Тут все они опасны. Безобидных не водится. Эта новая мерзость харкает какой-то жутко едкой кислотой. Чуть ли не фтористоводородной. Причем с пятнадцати локтей попадает точнехонько промеж глаз.

Невольно Кин передернулся. Профессионально развитое воображение сразу нарисовало ему соответствующую картину.

— Они напали на патруль, одного парня заплевали насмерть, другого изувечили, — мрачно продолжал Ронч. — Боюсь, он теперь останется слепым на всю жизнь, если только врачи не научатся отращивать новые глаза.

— Прям-таки что ни день, то новая дрянь, — посетовал через плечо механик-водитель. — Откуда она только берется на нашу голову.

Кин про себя отметил, что нравы десантников на Тангре достаточно свободные: рядовой, ничтоже сумняшеся, вмешивается в разговор старших по званию.

— Как только прибудем в гарнизон, советую сразу надеть бронекостюм, шлем с забралом и не выходить без них на местность, — сказал Ронч, взглянув искоса на собеседника.

— Да, меня инструктировали относительно мер безопасности.

— Простите, не знаю, кто вас инструктировал и насколько детально. У нас тут обстановка постоянно меняется. Однако есть некоторые общие правила. На местность не стоит выходить без напарника, надо всегда иметь при себе личное оружие и запасную обойму. За чертой безопасности даже вдвоем ходить слишком опасно, надо минимум втроем. Ну, и еще есть, я бы сказал, основной закон Тангры, — квадр-офицер сделал паузу и произнес с нажимом. — Хочешь жить — сначала стреляй, потом разбирайся.

Глаза Ронча превратились в щелочки, широкие скулы заострились. Из благодушного дядюшки на загородной прогулке он превратился в того, кем был на деле — матерого вояку, чья единственная добродетель заключается в умении выживать наперекор любым обстоятельствам.

— Мгм, — пробормотал Кин себе под нос, шаря в планшете. — Не хотите ли пастилку, Ронч?

— Нет, благодарю вас, инспектор.

За блистером струился монотонный пейзаж, ровная багровая степь широко расстилалась под свинцовым небом, обглоданная по краям волокнами тумана. Бешеная скорость, с которой турбоход заглатывал пространство, была совершенно неощутимой до тех пор, пока мимо не мелькал одинокий кустик на обочине грунтовки. Кин вяло разжевывал пастилку. Исподволь его одолевали недобрые предчувствия, и он пытался сосредоточиться на них, уловить, откуда веет явственный холодный сквознячок надвигающейся беды. Занятие не из особо приятных. Все-таки он предпочитал довериться чутью, а не легкомысленно отмахиваться от него. Ближайшая опасность подстерегала здесь, на этой дороге. Хотя непонятно, что могло бы угрожать мощной бронированной машине и троим вооруженным людям посреди голой равнины. Наверно, на самом деле его одолевают издержки адаптации — дрянная унылая погода плюс гравитация на треть выше постнатальных условий.

Обводя рассеянным взглядом пустошь, Кин заметил примерно в трех кабельтовых слева от дороги скопление копошащихся алых фигурок. Снедавшее его ощущение угрозы исходило явно не оттуда, однако на всякий случай он обратил на них внимание квадр-офицера.

— Взгляните-ка, Ронч, что это там такое?

— Пустяки, — отозвался тот. — Резвятся корнеозавры. Абсолютно безвредные твари.

Кин тронул выпуклый квадратик сенсора на обивке слева от себя. Оттуда выдвинулась панель с фигурной рукоятью траверсного лучемета и бинокуляром прицела.

— Желаете поупражняться в стрельбе, инспектор? — поинтересовался Ронч.

Вряд ли Кину померещилось, что в сдержанном тоне, каким был задан вопрос, сквозило затаенное пренебрежение боевого офицера к напомаженным штабным хлыщам с мозолями на задницах и детской страстью к развлечениям.

— Нет, нисколько, — он сделал вид, что не раскусил подковырки. — Хочу получше разглядеть этих зверушек.

— Да, зрелище занятное, - согласился квадр-офицер, — нечто вроде балета, я бы сказал. Сейчас у них, вроде, брачный период.

Едва Кин приник к мягкой окантовке визира, электронная оптика просканировала зрительный аппарат и стала его идеальным продолжением, чутко отзываясь на каждое движение глазных яблок или аккомодационнных мышц хрусталика. Контур-корректор отсек помехи, создаваемые повышенной влажностью и конвекционными потоками. Сжав рукоять в кулаке, Кин коснулся большим пальцем регулятора увеличения и, немного погоняв его туда-сюда, избрал двадцатипятикратный масштаб.

— Даркоф, сбавьте-ка ход вполовину, — приказал он, заодно включив режим автоотслеживания с поправкой на движение турбохода.

Среди пышных метелок багровой травы резвилась большая стая алых ящеров, не меньше сотни голов.

Выглядели они весьма внушительно — могучие гибкие тела в полтора человеческих роста оплетены массивными пластами мускулов под бородавчатой чешуей, на зазубренные костяные воротники крепко посажены лобастые пучеглазые головы, увенчанные кривыми рожками. Они производили впечатление свирепых хищников, однако проштудированный Кином в звездолете атлас Тангры отмечал, что травоядные корнеозавры отличаются на редкость миролюбивым нравом.

Ящеры старательно выполняли какой-то сложный коллективный ритуал, который Ронч довольно-таки метко сравнил с балетом. С неожиданной легкостью и грацией они передвигались на толстых прыжковых ногах, растопырив суставчатые трехпалые лапы с кривыми когтями, словно изготовившись к схватке. Время от времени вся стая, как по команде, замирала в каменном оцепенении. После напряженной паузы один из ящеров среди общего столбняка начинал плавно кружиться на месте, затем делал яростный прыжок в сторону ближайшего собрата. Тот уворачивался, и сразу же во все стороны от них расходилась волна стремительных скачков, после чего возобновлялся прежний общий танец.

То выписывая причудливые пируэты, то семеня мелкими приставными шажками, ящеры неукоснительно держались на равном расстоянии друг от друга, как бы сочетая хаотичность броуновского движения со строгой упорядоченностью кристаллической решетки.

Иногда один из ящеров неожиданно плюхался наземь, отклячив мясистый зад и вертикально воздев заостренную лопасть хвоста. Это выглядело как приглашение к спариванию; во всяком случае, взаимное четкое соблюдение дистанции сразу шло насмарку. Безукоризненный геометрический порядок ломался, стая закручивалась спиралью вокруг упавшего, начинался суматошный хоровод, в котором каждый пытался налечь корпусом на соседа, чтобы оттеснить его от центра. Наконец какой-нибудь ящер, воспользовавшись открывшейся среди толчеи брешью, прыгал через лежачего с тем, чтобы распластаться рядом с ним на земле в той же позе. И начиналась бурная цепная реакция прыжков — спустя считанные мгновения все до единого корнеозавры лежали ничком с задранными хвостами. Затем чехарда повторялась в обратном порядке, начиная с того, кто ее затеял.

Трижды выполнив этот ритуал, ящеры устроили нечто вроде турнира. Они выстроились в каре и, оскалив пасти с внушительными желтыми клыками, стали сходиться попарно. Техника боя состояла в том, чтобы, всячески избегая захватов и столкновений, изловчиться и чиркнуть кончиком хвоста по костяному гребню на темени противника. Атакуя или защищаясь, бойцы выделывали виртуозные акробатические трюки — кульбиты, сальто, стойки на голове. Проигравший падал навзничь, словно бы замертво, а умиротворенный победитель оставался стоять рядом с ним, вытянувшись во фрунт и ничуть не интересуясь кипящей вокруг потасовкой.

Кину померещилось, что ящеры служат фигурками в какой-то гигантской и сверхсложной игре. Их головоломные пируэты и прыжки явно подчинялись строгой математической закономерности, которую никак не удавалось распознать. Словно бы невидимая длань в бешеном темпе делала ходы, переставляя живые фишки по огромной доске.

Наступил момент, когда половина ящеров осталась лежать на траве. Тогда оставшиеся на ногах задрали головы, так, словно прислушивались к гласу свыше. Внезапно побежденные разом вскочили, и стая возобновила прежние балетные упражнения.

Все это Кин наблюдал сквозь прозрачные зеленые риски прицела и масштабной сетки, а по нижней кромке визирного окна струилась неугомонная компьютерная цифирь — дистанция, азимут, угловая скорость цели. Одним движением лежащего на гашетке пальца он мог обрушить на беззаботно резвящихся рептилий моментальную огненную смерть. Завораживающая сила бортового оружия жаждала выплеснуться, тихим зудом просачиваясь из рукояти в его ладонь.

Необычайно острое ощущение полнейшей власти над восхитившей Кина дикой и чуждой красотой требовало реального подтверждения, которым могла стать лишь бессмысленная варварская расправа. Сознавая полнейшую нелепость этого мрачного соблазна, он сразу подверг себя тщательной рефлексии. Уж слишком явственно прорвалась наружу подсознательная напряженность.

Ему не требовалось услуг психогигиениста, чтобы разобраться в очевидной симптоматике. За последнее время он пресытился аналитической работой, кропотливой и покамест бесплодной. Куча перелопаченных сведений оставалась аморфной массой, ни на шаг не приблизившей его к цели. Опытный и превосходно законспирированный враг по-прежнему передавал Империи сведения с Тангры. Кин дорого дал бы за то, чтобы сойтись с ним лицом к лицу. Неутоленная агрессия разрасталась в потемках психики, не находя разрядки.

Возможно, следовало спустить себя с тормозов, отвести душеньку. Полоснуть из лучемета по безвинным ящерам, превратить стаю в головешки, зато обрести мало-мальское внутреннее равновесие. Однако пришлось совладать с искушением. Устроить побоище Кину помешало присутствие Ронча, который расценил бы его действия по-своему, как барскую прихоть высокопоставленного лоботряса.

Квадр-офицер получил бы вдоволь пищи для иронии. Надо же, сколько старались, наводили ажур и марафет в ожидании важной шишки, а штабной эмиссар ознаменовал свое прибытие на Тангру избиением брачующихся корнеозавров. Некрасиво, несолидно.

Хотя водитель по приказу Кина снизил скорость, все-таки турбоход мчался вперед, и мало-помалу уходящие из поля обзора ящеры сместились к самому краю прицельной рамки.

— Красивые зверюги, — пробормотал себе под нос Кин, откинулся на спинку сиденья и, мазнув по сенсору пальцем, убрал прицел и рукоять. — Можете прибавить ходу, Даркоф.

— Ребята из ихних клыков мастерят браслеты, — отозвался водитель. — Очень справные побрякушки, мочалкам дарить.

Пока Кин наблюдал за ящерами, удручающе пустынная равнина вокруг турбохода перетекла в холмистое предгорье. Грунтовая дорога пошла вилять меж пологими охристыми склонами, густо поросшими багровой ползучей колючкой.

— Скажите-ка, Ронч, — заговорил Кин, вытирая платком вспотевшую ладонь, — что за дурацкие слухи тут ходят о стычке между солдатами и фабром?

— Виноват, не понял. Что конкретно вы имеете в виду?

— Якобы не солдаты спровоцировали стычку, а наоборот, фабр их атаковал.

— Впервые слышу, — квадр-офицер высоко поднял брови. — Это кто же вам успел такую чушь наплести?

Его демонстративное недоумение сразу насторожило Кина. По-видимому, симпатяга Ронч органически не умел врать.

— Да так, поболтал в порту с техником. По его мнению, причиной инцидента было то, что фабры взбрыкнули, как он выразился.

— Извините, этот малый чушь порет. Дело было так. Пошли пятеро ребят в увольнение, разжились у работяг бутылкой, засели в укромном уголке. Может, малость перебрали, не без того. Небось знаете поговорку: в космосе можно напороться на что угодно, кроме непьющей космопехтуры... — Ронч запнулся.

— ...и толкового начальства, — невозмутимо продолжил за него Кин.

— Вот-вот, вы же сами знаете, — молвил квадр-офицер бодреньким и безнадежно фальшивым тоном. — Ну, потом пошли обратно в расположение части. А навстречу им на узкой дорожке подвернулся фабр. Один новобранец побился об заклад, мол, затрещиной сшибет фабра с ног... Известное дело, пьяному сам черт не брат.

— Вы так рассказываете, словно были очевидцем, — проронил Кин.

— Никак нет, что вы. Всех пятерых, кто там был, фабр мигом уложил из ружья.

— Тогда, позвольте, откуда такая осведомленность?

— Догадаться ведь нетрудно. Часовой наблюдал за ними с вышки, он-то и видел, с чего началось. Парни остановились и заспорили. Потом один из них подошел и врезал фабру промеж передних глаз. Ну и пошло-поехало. Часовой сразу поднял тревогу и открыл огонь на поражение, от фабра мало чего осталось.

— По-моему, довольно-таки странный повод держать пари...

Поколебавшись, Ронч развернулся к собеседнику всем корпусом, его явно задело за живое.

— Неужто вы не понимаете? — напористо проворчал он.

— Представьте, нет, — безмятежно солгал Кин, желая раззадорить квадр-офицера, и тот проглотил наживку.

— Вы-то сами как относитесь к фабрам?

— По-моему, это идеальные солдаты. А у вас, кажется, другое мнение?

— Тут не обо мне речь. Загвоздка в том, что солдаты на фабров смотрят косо. Это ведь не человек, однако не скотина и не машина, вообще непонятно что... От одного взгляда на ихнюю гладкую рожу оторопь берет. Не понимаю, нарочно их такими уродами делают, что ли? Раздражают они до чертиков, инспектор. Нервы мозолят, и ничего тут не попишешь...

В сущности, Ронч излагал своими словами официальную версию. Ничего нового по сравнению с материалами служебного расследования, которые Кин проштудировал перед поездкой. Вульгарная вспышка ксенофобии с трагическим исходом, как ни прискорбно. Однако Ронч явно кривил душой, наводя Кина на смутные подозрения. Может статься, дело обстоит далеко не так просто, как выглядело поначалу.

— Короче говоря, люди есть люди, а фабры — это фабры, — переведя дух, философски заключил квадр-офицер.

— Что ж, с этим не поспоришь, — согласился Кин.

Вряд ли из Ронча удастся выудить правду. Зато стало ясно, что по прибытии в часть надо будет самым серьезным образом допросить единственного свидетеля стычки, часового.

Прямо по курсу постепенно вырастал горный массив. Его форпостом служил поросший карликовыми пиниями утес трехсот локтей в высоту, чья голая оранжевая макушка торчала из клубков сизой хвои, точно обглоданный сустав. Стало видно, что у подошвы утеса дорога сужалась, уходила влево и вверх, змеясь среди каменистых осыпей и замшелых валунов.

— Ух, едриттвою напрочь! — вдруг воскликнул Даркоф. — Вы только гляньте...

— Что такое? — проворчал Ронч.

— Вон там, справа. Адовы портянки ползут... И сколько же их там, мать честная...

Приподнявшись и вытянув шею, квадр-офицер вгляделся в ложбину, на которую указывал водитель. С первого взгляда могло показаться, что по ее охристому руслу движется пласт степного дерна.

— Ого, да их тут целая туча, — пробурчал Ронч, насупившись. — Ну-ка стоп, Даркоф. Сейчас мы с ними разберемся.

Двигатели истошно взвыли на реверсе, турбоход по инерции пролетел около полукабельтова прежде, чем сбросил скорость и завис над дорогой.

— Малый назад, Даркоф, — скомандовал Ронч. — К той ложбине.

Когда машина остановилась в указанном месте, Кин через плечо Ронча принялся внимательно рассматривать устлавших ложбину тварей. Они походили на мохнатые полотенца, разрисованные под цвет багровой травы с крошечными золотистыми султанами, и благодаря этой маскировке совершенно сливались бы с окружающим фоном в степи. Однако на сухой глине было хорошо различимо, как адовы портянки толкают себя вперед волнообразными сокращениями туловища, наподобие гусениц.

— Присмотритесь к ним хорошенько, инспектор, и впредь остерегайтесь, — посоветовал Ронч, колдуя над пультом управления бомбометом. — Эти гады любят прятаться они в траве, у них на брюхе наружный желудок и уйма зубов. Нападают прыжком из засады. Норовят оплести ногу, раздробить ее и переварить. И никакой бронекостюм не спасает.

— Н-да, веселенькие создания, ничего не скажешь, — откликнулся Кин.

Пестрый шлейф мигрирующих тварей неспешно струился в сторону дороги, количество их попросту не поддавалось подсчету, тем более, что хвост стаи скрывался из виду за изгибом ложбины.

— А вот мы их сейчас угостим на славу, — буркнул приникший к окулярам прицела Ронч.

Трижды заунывно взревел бомбомет, вспарывая ложбину настильными залпами. Нестерпимо белым светом разлилось пульсирующее озеро термитного огня. Оно бушевало несколько секунд, превратив скопище адовых портянок в черные скрученные шкварки на опаленной глине.

Удовлетворенно хмыкнув, Ронч застегнул ларингофон, дотоле небрежно болтавшийся на груди, и вытянул из боковины защитного шлема сонетку на паутинном шнуре.

— База, я борт-семь, — дважды повторил он, прижав тангенту, услышал отклик и сообщил. — Мы на грунтовке возле Плешивой горы, возвращаемся из порта. Тут в ложбине было видимо-невидимо адовых портянок, на глазок эдак с три тысячи штук. Двигались по азимуту сто двадцать плотной массой. Что? Конечно, передаю координаты.

Его короткие пальцы сноровисто прошлись по клавиатуре бортового компьютера, обеспечив передачу данных непосредственно в компьютер дежурного по гарнизону.

— Ну так вот. Я их отутюжил, но вряд ли дочиста: местность складчатая. Надо бы еще прочесать район с вихрелета. Да?.. Да. Ну конечно, инспектора встретили. А что тут может быть не в порядке? Ладно, конец связи.

Ронч снял шлем, положил на колени и откинулся на спинку сиденья.

— Все. Едем дальше, Даркоф, нам тут больше делать нечего, — скомандовал он, отирая лоб рукавом.

Турбоход плавно взял разгон, прошел еще несколько поворотов и устремился по крутому склону к подножию утеса, вздымавшегося к низко нависшему хмурому небу. Затем свернул влево, запетлял среди полузасохших запыленных пиний, которые вскоре сошли на нет, уступив место череде мелких осыпей и промоин. Взбиравшаяся все выше дорога превратилась в узкий уступ, вырубленный в почти отвесной каменной громаде. Водитель благоразумно сбавил ход и проходил повороты гораздо аккуратнее, без лихого откренивания корпуса клапанами воздушной подушки.

Когда машина обогнула утес, за ним открылось продолговатое плато, где там и сям торчали выветренные скалы причудливых очертаний. При взгляде на них Кину вспомнился поразивший его воображение в детстве музейный стенд с экзотическими туземными божками, которым поклонялись деградировавшие после Первой Межпланетной войны обитатели захудалой планеты с невразумительным названием.

Из-под самого носа турбохода вдруг взмыло шипастое чешуйчатое страшилище внушительных размеров, около трех локтей в длину. Распластав кожистые крылья цвета ржавчины, вспугнутая рептилия перепорхнула к краю плато и забилась в расселину. Вздрогнувший от неожиданности Даркоф зло пристукнул кулаком по штурвалу.

— Вот же хрей корявый... — крепко выругался он. — Терпеть их ненавижу.

— Насколько мне известно, псевдоптероны не представляют никакой опасности, — заметил Кин.

— Ага. Только недавно я уже разок врезался в такого, потом до-олго вонючие кишки с форштевня отскребал.

— Так вы, инспектор, знаете тутошних зверушек? — удивился Ронч. — Значит, не в первый раз на Тангре?

— Просто готовился к поездке, — пожал плечами Кин. — А как иначе?

— Н-да, обстоятельный же вы человек.

— В нашем деле без этого нельзя.

До конца плато оставалось меньше кабельтова, дальше оно переходило в пологий травянистый склон, а за ним узкая дорога серпантином вилась по краю головокружительно глубокого каньона и таяла в космах дождя, косо стлавшихся под одинокой темной тучкой. Внезапно сквозь ровный гул турбин послышался посторонний звук: слабый хлопок, словно от игрушечной петарды. Содрогнувшийся турбоход вильнул на полном ходу, кренясь и скрежеща бортом по камням. Даркоф крепко выругался сквозь зубы, орудуя штурвалом и педалями. Потерявшая управление машина развернулась влево и, мелко рыская из стороны в сторону, понеслась по дуге к обрыву.

Кин обернулся и посмотрел на корму.

— Двигатель горит, — сообщил он и уточнил. — Левый.

— Глуши!! — рявкнул Ронч, хватаясь за рукоять, откидывающую блистер.

Каким-то чудом водитель ухитрился направить турбоход в одинокую скалу, возвышавшуюся на краю плато, похожую на окаменевшее грибовидное облако ядерного взрыва. Врезавшись в нее, машина замерла с задранной кормой. Турбины натужно взревели, содрогающийся корпус повело бортом в сторону обрыва, но Даркоф вовремя заглушил двигатели.

— Что за дерьмовина?.. — ошарашенно пробормотал он.

Нажав рукоять, Ронч откинул блистер и перемахнул через борт.

— Похоже, мы схлопотали бронебойным по заднице, — процедил он, озираясь и поводя стволом икстера из стороны в сторону.

Включилась автоматика пожаротушения, торчавшие вдоль кормы ряды кривых патрубков изрыгнули клубы желтой пены. Однако тревожно мигающий на приборном дисплее красный кружок не исчез, более того, он увеличился, затем сменился багровым квадратом. Раздался заунывный пульсирующий писк сигнала тревоги.

— Трубопроводы загорелись, — сдавленно вскрикнул Даркоф. — Мотаем с борта, срочно!

Кин вытащил чемодан из ниши за сиденьями, размахнулся и отбросил подальше. Водитель уже выскочил наружу.

— Быстрей! — заорал он через плечо на бегу. — Сейчас рванет!

Соскочив на землю, Кин припустил во всю прыть к ближайшей группке скал, которые могли послужить укрытием от взрывной волны и обломков. Ронч уже добрался до них и, высунувшись, ободряюще махал Кину рукой.

С кошмарной тягучестью сокращалось расстояние до спасительных скал, в баках горящего турбохода вызревал свирепый взрыв, сердце колотилось под самым кадыком. Все это казалось донельзя глупым и нереальным, особенно парализующее четкое предчувствие, что спрятаться от взрывной волны и обломков ему не успеть. И когда взрыв жарким кулаком ткнул Кину меж лопаток, он даже испытал нечто вроде облегчения, падая ничком во тьму. Неотвратимое произошло, бояться уже нечего, да и некому...

Потом Кин смутно почувствовал, как его переворачивают на спину, и открыл глаза.

— Ранило?.. — Ронч озабоченно склонился над ним.

Голову окутывал звенящий туман, свинцовое ощущение обреченности пропитало мышцы. Он лежал словно кучка ветоши, снедаемый мелкой противной дрожью. Необъяснимым образом враг получил предупреждение и сумел первым нанести удар. Гадая, поврежден позвоночник или нет, Кин осторожно попробовал приподняться, затем сел и с изумлением обнаружил, что взрывная волна не причинила ему никакого ущерба, если не считать ободранных при падении ладоней.

— Не беспокойтесь, я в полном порядке, — ответил он.

Смерть в который раз прошла мимо него, лишь пригрозила пальчиком по-свойски.

— Никак не пойму, откуда по нам стреляли, — квадр-офицер разогнулся, исподлобья озирая плато.

Из-за дальнего валуна высунулся Даркоф, помахал рукой.

— Цел? — окликнул водителя Ронч.

Тот кивнул и уставился на свою безнадежно исковерканную машину, потом, вздохнув, понуро побрел к офицерам.

Кин встал на ноги, отряхнул мундир от известняковой пыли.

— А вы уверены, что это был выстрел? Приглядитесь получше.

Задумчиво почесывая висок дулом икстера, Ронч осмотрел развороченную корму турбохода, которую облизывали коптящие язычки пламени, и с недоумением повернулся к Кину.

— На что вы намекаете, инспектор?

— Вон, левый воздухозаборник, видите, как его покорежило? — объяснил Кин. — Судя по всему, это не попадание снаряда, а взрыв изнутри.

— Изнутри, вы сказали? Да там же взрываться нечему, — возразил недоверчиво Ронч.

Истошный вопль неожиданно прервал их разговор. Вздрогнув и повернувшись на крик, Кин увидел в нескольких шагах от себя падающего наземь Даркофа. В первый момент он не сообразил, почему водитель с воем катается по земле, нелепо колотя ногами по воздуху. Потом увидел, что вокруг голени несчастного парня обвилась адова портянка.

До сих пор Кин себя отнюдь не считал слабонервным, но дикие муки человека, у которого медленно, живьем пожирают ногу, привели его в оцепенение. Ни с чем подобным ему еще сталкиваться не доводилось. На него дохнуло темной, дремучей, первозданной дикостью, где человек не венец мироздания и владыка природы, а просто лакомый кусочек для безмозглой свирепой твари. И, что самое противное, Кину никак не удавалось сообразить, чем тут можно помочь, чтобы прекратить эту пытку.

Даркоф корчился и хрипло ревел от боли. Ронч присел возле него, переложил икстер в левую руку. Из нагрудного кармана он извлек портативную аптечку первой помощи, с неожиданной ловкостью прошелся по кнопкам своими грубыми короткими пальцами.

— Да не дергайся ты... — проворчал он, прикладывая аптечку к запястью бедняги. — Дай впрыснуть антишок, дубина. Инспектор, подержите его... Вот так, ага.

Сделав инъекцию, он сел на Даркофа верхом, придавив его к земле, и глубоко вздохнул.

— Держись, парень.

Адова портянка плотно обвила ногу, мелкими рывками продвигалась выше, уже добравшись до колена. Между хвостом твари и располосованным ботинком Кин увидел обглоданную до кости щиколотку.

Скривившись как от зубной боли, Ронч приставил дуло икстера к плоской голове адовой портянки и надавил гашетку. Бледная вспышка испепелила голень Даркофа вместе с омерзительной тварью. В ноздри ударил запах горелого мяса.

Изувеченный солдат истошно взвыл, выгнулся дугой, едва не сбросив сидящего на нем Ронча, потом, распластавшись на камнях, замер. Квадр-офицер приподнялся, сел на корточки рядом с распростертым телом и, закатав повыше оплавленные по краю остатки штанины бронекостюма, стал накладывать на обрубок ноги самозатягивающийся жгут.

Даркоф чуть приподнял голову и сорванным голосом спросил:

— Г-готово?..

— Порядок, — заверил его Ронч. — Потерпи, сейчас впрысну тебе летаргол, и все будет тип-топ.

Покончив с медицинскими процедурами, квадр-офицер поднялся на ноги, спрятал аптечку в карман, а оружие убрал в кобуру, оставив клапан расстегнутым.

— Экая неприятность, — сумрачно произнес он, озираясь по сторонам.

Кин промолчал в знак согласия.

— Понимаете, инспектор, ничего другого не оставалось. Не ждать же, пока эта тварь сожрет ногу до паха и поползет дальше...

— Понимаю, — заверил его Кин. — Действительно, другого средства не было.

В служебной характеристике Азенго Ронча отмечались безупречное самообладание и превосходная реакция. Кин только что убедился, что цветистые эпитеты не оказались расхожим штампом, как он поначалу заподозрил, сидя в своем кабинете и просматривая досье квадр-офицера наряду с прочими. Вообще тот заочно выглядел до оскомины образцовым во всех отношениях служакой, если бы в личном деле не имелась особая пометка: младшая сестра Ронча некогда отбыла тюремный срок за пособничество группе террористов. Лишь это единственное пятнышко отчасти замедляло его продвижение по службе. Внутренне Кину претила такая кадровая политика. Тем более, он давно заметил и обратную закономерность: среди высших чинов коррумпированность втихомолку поощрялась, поскольку замаранный генерал гораздо покладистее и не подкапывается под начальника. О том, что это создает потенциальную опасность вербовки, словно бы не давали себе труда подумать.

— Ну что ж, вызываю подмогу, — прервав его размышления, сообщил Ронч.

Он нащупал вшитую под кожу позади уха рацию, которую космопехотинцы между собой называли шухерилкой. В соответствии с нехитрым кодом, три нажатия подряд обеспечили непрерывную передачу в эфир сигнала об экстренной помощи.

— Площадка подходящая, вихрелет сядет запросто, — сказал он. — Будем ждать.

— База отозвалась?

Ронч кивнул.

— А как же. Щекотнуло. Теперь все в порядке.

На ответный сигнал с базы подкожная рация отзывалась легким электрическим зудом. Это означало, что вызов принят и азимут, по которому он пришел, запеленгован.

Распростертый у их ног Даркоф уже погрузился в забытье, одурманенный щедрой дозой летаргола.

Повернувшись, Кин зашагал в сторону догорающего турбохода.

— Куда это вы, инспектор? — забеспокоился Ронч.

— За чемоданом, — лаконично отозвался Кин.

— Вы тут поосторожнее. Эти твари редко шастают поодиночке. Наверняка поблизости есть другие.

— Спасибо, приму к сведению.

Сначала Кин подошел к турбоходу и внимательно осмотрел рваные, загнутые наружу края большой дыры в левом воздухозаборнике. Утвердившись в своих первоначальных подозрениях, он огляделся, нет ли поблизости адовых портянок. Потом подобрал чемодан, обтер носовым платком его перепачканный бок и зашагал обратно.

Ронч сидел на корточках рядом с Даркофом, проверяя, хорошо ли затянулся наложенный на бедро кровоостанавливающий жгут. Прямо над его головой с края отвесной скалы свешивалось туловище адовой портянки. Качнувшись из стороны в сторону, оно собралось гармошкой, изготавливаясь к прыжку.

— Ронч!! — крикнул Кин, бросив чемодан, выхватывая икстер и стреляя навскидку.

Квадр-офицер развернулся, хватаясь за кобуру, мгновение спустя ствол его икстера оказался нацеленным на Кина. Тому показалось, что сейчас полыхнет смертоносный импульс, однако Ронч все же промедлил с ответным выстрелом, и тут ему на голову свалилась мертвая тушка адовой портянки. Передернувшись, он привалился спиной к скале, уставился себе под ноги, на дохлую гадину, потом поднял глаза на Кина.

— Спасибо, инспектор... — проговорил он, засунув оружие в кобуру. — Выручили...

— А вы, кажется, изготовились в меня стрелять? — небрежно поинтересовался Кин.

— Виноват, чистый рефлекс, — сконфуженно пробормотал Ронч. — Ну поставьте себя на мое место. Окликают, вижу, ствол нацелен, выстрел... А вы лихо стреляете, как я погляжу. Честно говоря, даже не ожидал от вас.

Глядя в голубые, слегка навыкате глаза квадр-офицера, трудно было поверить, что всего несколько секунд назад, при виде икстерного дула, его лицо исказилось до неузнаваемости, став маской перепуганного и одновременно беспощадного зверя. Как видно, под напускным обличьем бравого Ронча скрывалось изрядно травмированное подсознание.

— Хорошо, что вы нарушили закон Тангры, — усмехнулся Кин. — Решили все-таки разобраться прежде, чем стрелять.

Оставив шутку без внимания, квадр-офицер озабоченно огляделся.

— Инспектор, я думаю, нам лучше перебраться на открытое местечко, вон туда, — Ронч повел рукой в сторону края плато. — А то вы без бронекостюма, а мой шлем в машине сгорел. Кто его знает, сколько тут этих портянок...

Вдвоем они перенесли бесчувственного Даркофа подальше от скал и уселись рядышком на камнях.

— У вас, я вижу, руки пошкрябало, — заметил Ронч, протягивая Кину свою портативную аптечку. — Обработайте, а то как бы заражения не было.

— Благодарю.

Квадр-офицер достал икстер из кобуры и огляделся по сторонам.

— Сколько на этой Тангре водится всякой мерзости, прямо уму непостижимо, — проворчал он себе под нос.

— Как вы полагаете, Ронч, насколько это эффективно, истреблять живность целой планеты из бомбометов? — покрывая ладонь слоем бактерицидного желе, задумчиво спросил Кин. — По-моему, ложкой океан не вычерпать.

— С вашего разрешения, об эффективности не мне судить. Я вижу эту пакость, и у меня руки чешутся по ней вмазать.

— Прекрасно вас понимаю. Но если поискать, наверняка найдутся и другие средства, кроме пальбы.

— Об этом пускай думает начальство и умники в лабораториях, — резонно рассудил Ронч. — А мне думать, извините, ни к чему. Я стрелять умею, тем и занимаюсь...

В серой вышине над утесом одинокий псевдоптерон лениво парил на широко распластанных перепончатых крыльях, высматривая поживу. Сквозь узкий просвет в тучах выглянуло бессмысленное солнце и режущим светом озарило скалы. Кин вдруг почувствовал, что начинает тихо ненавидеть эту планету. Будь она проклята, свинцовая Тангра, вместе со всеми ее баснословно богатыми недрами, кровожадной нечистью и внедрившимся в контингент космопехотинцев агентом Империи по кличке “Туман”.

— Инспектор, я видел, вы рассматривали машину, — заговорил Ронч. — Все-таки что ж за хреновина там с турбиной приключилась?

— Полагаю, мина. Часовой механизм и фугасно-термитный пластикат.

— Да вы что, с какой стати? — изумился квадр-офицер.

— Вот и я думаю, интересно, с какой стати...

Кин, сощурившись, посмотрел на обгоревшие останки турбохода.

— Сколько отсюда езды до базы? — спросил он.

— Три четверти часа, — без запинки ответил Ронч.

Не без усилия Кин вызвал в памяти карту местности, зрительная память у него всерьез уступала текстуальной.

— И дорога, как мне помнится, на всем этом протяжении идет над каньоном?

— Почти. То есть, до поворота, — уточнил квадр-офицер. — Но там уже база близко.

— Ну вот и подсчитаем. Около пяти минут занял обстрел портянок в ложбине, так? А еще вы опоздали с прибытием на космодром на десять минут. Верно?

— Инспектор, я же вам доложил, почему мы опоздали...

— Да я не в претензии, успокойтесь. Более того, спасибо за эту задержку, без нее лежали бы мы трупами на дне каньона. Мину подложили слабенькую, расчет был на то, чтобы взрыв произошел не здесь, а дальше, понимаете? Левый двигатель поврежден, машину резко уводит с курса, и она летит вниз.

Кин замолчал, размышляя. Тому, кто спланировал это покушение, в изобретательности не откажешь. Турбоход падает в каньон, и вряд ли кто-нибудь полезет за ним, чтобы доискаться до причин аварии.

— Похоже, так оно и есть... — признал Ронч. — Но какая же сволочь нам это подсуропила? Зачем?

— Поверьте, я дорого бы дал, чтобы узнать имя этого человека, — ответил Кин.

Неудавшееся покушение означало, что вражеский агент по кличке “Туман” узнал о том, кем на самом деле является инспектор Кин и какова подлинная цель его миссии. Поскольку операцию планировали в условиях строжайшей секретности, утечка информации могла произойти только в контрразведке, причем на самом высоком уровне. Таким образом, Кин превратился из охотника в дичь.

Вместе с тем попытка убрать мнимого инспектора выглядела по меньшей мере странно, ведь на смену погибшему неизбежно пришлют другого. И ни малейшего смысла не имело отправлять к праотцам именно Кина, который пока не мог похвастать особыми успехами в этом деле. Напрашивалось единственное объяснение: враг хотел выиграть время. Тут что-то есть, для начала уже зацепка.

— Ну, теперь наш контырь засуетится, — предположил Ронч. — Небось подрастрясет жирок. Это ж надо, инспектору штаба кто-то бомбу подложил...

— Судя по тону, вы не очень-то жалуете контрразведчиков?

— Ну, рыбоглазов никто не любит, — философски произнес квадр-офицер. — Шмоны устраивают, лезут в душу, задницы вынюхивают.

Кина позабавил этот предельно упрощенный взгляд со стороны на его профессию. В сущности, описание методов почти полное. И, с обывательской точки зрения, ремесло донельзя грязное, что говорить. Однако в нем имелась отдушина, которая искупала все остальное. Кин любил думать. Аналитический процесс доставлял ему редкостное, ничем не заменимое наслаждение.

— А что касается нашего контыря, тот вообще законченный алкаш, между нами будь сказано, — добавил Ронч. — Запирается у себя в кабинете и нарезывается до синих соплей.

Вот и еще одна малоприятная новость. До сих пор терц-офицер Нариман имел незапятнанную репутацию.

Вдали, над горным хребтом, показалось идущее клином звено вихрелетов. Один из них оставил общий строй и устремился к плато. Вяло паривший вровень с макушкой утеса псевдоптерон, сложив крылья, камнем спикировал в ущелье. На высоте сорока локтей выпустивший суставчатые шасси вихрелет завис над обгоревшим турбоходом, выбирая место для посадки. Солнце снова показалось в прорехе между грузных туч, и прозрачные веера маховых лопастей заиграли веселыми бликами.

— Даже не верится, что мы выкрутились, — с облегчением сказал Ронч, наклонился и пощупал пульс бесчувственного Даркофа.

Глава 2. Все было совсем не так, инспектор

Рудничный поселок тянулся вдоль пологой изогнутой седловины между трех горных пиков. Около сотни типовых сборных домиков для гражданского персонала лепились по склонам среди низкорослого багрового кустарника. С восточной оконечности поселка узкое извилистое ущелье вело к каньону, а на широком западном откосе, вокруг скрытого под надувным куполом подъемника шахты, располагались складские помещения, ангары для техники, камнедробилка, флотационная башня и внушительный фиолетовый террикон. Неподалеку от террикона выстроились правильными рядами щитовые бараки, в которых размещался личный состав гарнизона. На открытой площадке стояла бронетехника — полдюжины турбоходов и три гусеничных транспортера. Границу обитаемого пространства очерчивали уложенные в несколько рядов спирали колючей проволоки, снаружи вдоль нее тянулась выжженная огнеметами широкая полоса пепла, служившая контрольно-следовой зоной, а на углах заграждения возвышались сторожевые вышки с прожекторами.

Глядя на эту панораму сквозь иллюминатор вихрелета, Кин раздумывал о той баснословной цене, в которую обходился каждый килограмм добытого из недр Тангры уникального минерала. Фактически люди здесь жили на осадном положении, воюя с бесчисленной местной фауной, донельзя изворотливой, настырной и свирепой. Ни ультрасовременное вооружение, ни новейшие спецсредства защиты не могли гарантировать полной безопасности человеку на этой планете. В отличие от большей части обжитого космоса тяжелые увечья и даже гибель были здесь будничным явлением. Однако недостатка в желающих работать на руднике не наблюдалось, одних привлекала сюда жажда острых ощущений, других — перспектива хорошего заработка.

В недрах горного массива скрывалось гигантское кладбище вымерших моллюсков. За сотни миллионов лет оно превратилось в залежи силицита, встречавшегося лишь на Тангре минерала, который оказался идеальным сырьем для синтеза основных карбосиликоновых аминокислот. Еще не столь давно на этом месте стоял небольшой лагерь ученых чудил под охраной забубенных сорвиголов. Но вот в сфере биотехнологий разразился настоящий бум, и, как по мановению волшебной палочки, меж горных пиков Тангры появились рудник, поселок, гарнизон космопехотинцев. А теперь сюда прислали для полевых испытаний боевых фабров нового поколения. В том, что рудник стали охранять биороботы, чей мозг выращен по большей части из здешнего сырья, Кин усматривал своего рода провиденциальную иронию. Получилось нечто вроде замкнутого круга, который существенно повысил статус Тангры как одного из важнейших стратегических объектов Конфедерации.

Вихрелет сел на импровизированную посадочную площадку, посыпанную мелкими обломками пустой породы. Спустившись из десантного отсека по кормовому трапу, Кин первым долгом поставил чемодан и подобрал фиолетовый с золотистыми блестками камешек. На полках в его домашнем кабинете скопилась целая коллекция камней со всех планет, где ему довелось побывать по долгу службы.

Двое дюжих солдат рысью пронесли мимо него носилки с Даркофом, тот слабо застонал, не выходя из наркотического забытья. Подошедший сзади Ронч взял его чемодан.

— Инспектор, разрешите проводить вас к командиру, — сказал он.

По дороге к сборному типовому блокгаузу, где размещался командный пункт гарнизона, Кину повстречался патруль из троих фабров. Облаченные в форменные полевые комбинезоны угольного цвета, вооруженные скорострельными плазменными ружьями, и при этом четырех локтей росту, издали они выглядели, ни дать ни взять, играющими в космических десантников подростками. Даже не верилось, что каждый из них стреляет без промаха, вдвое превосходит любого человека по быстроте реакции и мышечной силе, а также способен выдержать суточный марш-бросок без передышки. Впрочем, когда они подошли поближе, первоначальное комическое впечатление бесследно испарилось.

До сих пор фабры оставались для Кина кабинетной абстракцией, цветной голографической картинкой на дисплее. Теперь же, столкнувшись с ними лицом к лицу, он в полной мере оценил справедливость высказанного Рончем мнения об их уродстве. Странным образом дизайнеры биотехнологического концерна умудрились придать им внешнее сходство с людьми, но вместе с тем наградили удручающе неприятным обличием. Плосколицые, с бледной глянцевой кожей и пустыми стеклянистыми глазами, вблизи фабры имели вид ходячих мертвецов. А еще Кин буквально кожей ощутил исходящую от них ледяную эманацию тупой нерассуждающей силы, въедливую и густую, точно трупный смрад. Именно эта, ускользающая от кристаллозаписи, не поддающаяся компьютерной оцифровке деталь производила наиболее отталкивающее впечатление. Кин подумал, что если один из погибших пехотинцев действительно побился об заклад, что даст фабру оплеуху, то парню было не занимать отчаянной дерзости.

— Вот они, суперсолдаты грядущих битв, хрей им вдогонку, — разминувшись с фабрами, проворчал Ронч. — Разрешите вопрос, инспектор. Как вам понравились эти красавчики?

— Насколько мне известно, стреляют они без промаха, — Кин отделался расплывчатой фразой.

— А еще не пьют, не колются, не ходят к бабам в самоволку... — не без сарказма добавил квадр-офицер. — Ну чем не идеальные вояки?

Если до приключений на плато Ронч держался с подчеркнутой настороженной корректностью, то теперь он потеплел и явно произвел Кина в ранг свойских парней. Тот ничего не имел против, более того, принял это как дань своему умению обращаться с оружием.

Входя в блокгауз, Кин предвкушал достаточно щекотливый разговор в связи с происшедшей в дороге диверсией. Хотя, досконально проштудировав личные дела, он стал питать заочную симпатию к командиру гарнизона, прим-офицеру Абурхаду. Его характеристика выделялась на общем казенном фоне. Ершистый, инициативный, азартный, любит демонстрировать свою независимость. Уже то, что он не потрудился встретить штабного эмиссара лично, говорило о нем достаточно красноречиво. Кавалер двух орденов Звездного Сердца, Леэн Абурхад отлично зарекомендовал себя в целом ряде локальных боевых операций, каждая из которых стала своего рода легендой. Например, взятие Бецраши, освобождение заложников в Хиржуме, подавление путча на Спитайре. Высокое начальство его недолюбливало, подчиненные боготворили. Когда решили разместить на Тангре воинский контингент и стали обсуждать кандидатуру на должность командира, все это вместе взятое стало причиной того, что выбор пал на прим-офицера Абурхада.

В тамбуре командного пункта Ронч и Кин подождали, пока закроется входная дверь, затем вошли в маленькую адъютантскую комнату, где молодой унтер беззаботно подремывал за мультифункциональным пультом.

— Мы к командиру, — сообщил ему Ронч.

— Ждет, — односложно ответил пробудившийся унтер, с нескрываемым любопытством пожирая глазами штабного эмиссара.

Ронч постучался в дверь командирского кабинета и, не дожидаясь приглашения войти, распахнул ее перед Кином.

Главным украшением скромной обстановки кабинета была крупномасштабная электронная карта поселка, занимавшая всю стену напротив окна. Худощавый смуглый мужчина в черном комбинезоне сидел за широким столом, на котором стояли компьютер и два интеркома. Пройдя вдоль длинного стола для совещаний, Кин отдал честь. Хозяин кабинета неторопливо поднялся с вращающегося кресла и, обогнув стол, шагнул навстречу вошедшим.

— Инспектор Кин? Приветствую, — командир гарнизона сопроводил эти слова энергичным рукопожатием. — Ронч, подождите пока в предбаннике.

— Слушаюсь, — молодцевато козырнув, квадр-офицер скрылся за дверью.

— Прошу, присаживайтесь, — Абурхад указал на кресла возле столика в углу кабинета. — Не хотите ли немного выпить с дороги?

— С удовольствием, — Кин опустился в кресло и откинулся на высокую спинку. Стоило ему чуть расслабиться, разом навалилась цепенящая усталость. Покрытые бактерицидной пленкой ссадины на ладонях тихо зудели. Нынешняя миссия началась не самым удачным образом, на редкость много передряг. Пожалуй, толика спиртного будет весьма кстати.

Взяв из стенного шкафа пузатую темную бутылку и две серебряных рюмки, хозяин кабинета расположился в кресле напротив Кина.

— Это плодовый ректификат превосходной выдержки, недавно мне прислали его в подарок из Хиржума, — сообщил Абурхад, наполняя стаканчики.

Хотя внешне он держался с непринужденным радушием, интуитивно Кин чуял владевшее им затаенное напряжение. Что вполне понятно: инспекцию на уровне Генштаба просто так не назначают, и ничем особо приятным она закончиться не может.

— Что ж, выпьем за ваше благополучное прибытие, — Абурхад отсалютовал рюмкой Кину и выпил одним махом.

— Откровенно говоря, не могу считать его благополучным, — ответил Кин и пригубил из своей рюмки. Терпкий напиток огненным шариком вспыхнул на языке.

— Да, с борта вихрелета мне сообщили, что вы попали в аварию, и водитель Даркоф серьезно ранен, — озабоченно кивнул командир гарнизона. — Крайне досадный инцидент...

— Есть основания полагать, что это была не авария, — Кин сделал еще один крохотный глоток, смакуя превосходный напиток.

Абурхад высоко вскинул брови.

— Как прикажете вас понимать?

И формально, и по сути за все происходящее в гарнизоне несет полную ответственность его командир. Такова обратная сторона его широчайших полномочий. Кин понимал, что поневоле бросает Абурхаду в лицо тяжелое обвинение, но ничего другого ему не оставалось.

— Я уверен, что это была диверсия. Кто-то подложил в воздухозаборник мину с часовым механизмом.

Повисла затяжная пауза. Темные, слегка раскосые глаза Абурхада уставились на Кина тяжело и недоумевающе.

— Насколько вы в этом уверены? — проговорил командир гарнизона, переварив услышанное.

— Проверить мою версию нетрудно. Турбоход остался на плато возле Плешивой горы. Налицо типичные признаки срабатывания взрывного устройства, достаточно осмотреть пробоину. А еще после термитно-фугасного пластиката остается характерный запах, который трудно с чем-либо спутать. Так что у меня сомнений нет.

Похоже, веский тон Кина и его аргументы убедили Абурхада, что гость не страдает излишней мнительностью. Задумчиво повертев пустую рюмку в пальцах, он со стуком опустил ее на столик.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — напористо спросил он и подался вперед всем корпусом.

Кин без труда уловил недвусмысленный подтекст вопроса. Попытка убить инспектора Генштаба выглядела столь же скандальной, сколь не имеющей никакого смысла. Однако раз уж это случилось, подозрение сразу падало на командира гарнизона. Лишь он в принципе мог иметь мотивы для покушения, и никто другой.

— А это уже вопрос к вашему начальнику отдела контрразведки. Сам я не имею ни малейшего представления, кто на Тангре мог попытаться меня угробить.

Разумеется, Кин вовсе не желал раскрывать свое инкогнито. Никому в гарнизоне до поры до времени не полагалось знать, в чем на самом деле заключается его миссия. Кроме вражеского агента, как выяснилось.

— Я распоряжусь о расследовании, — заявил Абурхад. — Будет сделано все, чтобы найти виновных.

— Могу добавить к сказанному, расчет был на то, что машину после взрыва развернет влево, и она сорвется в пропасть, — сказал Кин. — Нас спасла чистая случайность, турбоход шел по маршруту с некоторым запозданием. Ну, а если бы я, как вообще-то водится в таких случаях, летел на вихрелете, тут уж, сами понимаете...

В его словах Абурхаду почудился скрытый упрек.

— Простите, но у меня не было ни малейшей возможности выслать за вами вихрелет, — вне всякой логики начал оправдываться он. — Обстановка не позволяла. Все пять вихрелетов были заняты наблюдением и, как мы это называем, прополкой. Шло массированное вторжение нового вида экзотов, чрезвычайно коварного...

— Погодите-ка, — перебил его Кин. — Значит, сначала все-таки предполагалось, что на космодром вылетит вихрелет?

— Ну конечно.

— Так, очень интересно. И когда же вы решили послать вместо него турбоход?

Про себя Кин отметил, что немногим позже по вызову шухерилки Ронча к Плешивой горе прилетели сразу три вихрелета. Впрочем, это отнюдь не означало путаницы в показаниях Абурхада, к тому времени ситуация наверняка изменилась.

— Я отдал приказ в одиннадцать двадцать. Можно проверить по журналу хоть сейчас.

— Уточнить стоит, но не к спеху. А когда машина двинулась в путь?

Командир гарнизона что-то прикинул в уме.

— Кажется, в двенадцать с четвертью. Но и это легко выяснить с точностью до минуты.

— Ну, тут пускай разбирается ваш отдел контрразведки. Зачем отбирать у людей их хлеб... — небрежно молвил Кин, остужая пыл Абурхада, который уже вроде собирался усесться за компьютер и затребовать нужные сведения.

Беседа споткнулась об эту реплику, наступила пауза, и Кин задумался, машинально водя пальцем по краю пустой рюмки. Тот, кто покушался на его жизнь, имел всего лишь около часа на то, чтобы подобраться к турбоходу и установить мину. Вдобавок вовремя узнал о последних распоряжениях командира. Круг лиц, которые могут быть причастны к этому делу, резко сузился, и расследование обещает пройти достаточно легко. Не сглазить бы, но капризная судьба продолжает осыпать Кина подарками.

— Даркофа сильно покалечило? — найдя окольное продолжение темы, прервал молчание командир гарнизона.

— На парня напала адова портянка. Рончу пришлось отстрелить ему ногу ниже колена напрочь.

— Надо же. Лучший водитель в гарнизоне, — посетовал Абурхад и взялся за бутылку, по-видимому, превратно истолковав глубокомысленные манипуляции, которые Кин проделывал со своей пустой рюмкой.

— Еще? — деловито спросил он.

— Пожалуй, да.

— Прямо скажу, вы меня ошарашили, — признался командир гарнизона, наполняя рюмки. — Думаю, надо на время инспекции прикомандировать к вам квадр-офицера Ронча. В целях безопасности. Не возражаете?

— Очень хорошо, — Кин осушил рюмку залпом, откинулся на спинку кресла и вытянул скрещенные ноги. В голове поплыл легкий туман от выпитого натощак.

— Какие у вас будут пожелания на сегодня? — поинтересовался Абурхад.

— Я предпочел бы немного отдохнуть с дороги. А еще, для начала, неплохо было бы пообедать.

Понимающе кивнув, хозяин кабинета поднялся с кресла, подошел к столу и склонился над интеркомом.

— Ронч, зайдите, — коротко велел он.

Вошедший квадр-офицер остановился у двери, ожидая приказаний.

— Вы прикомандированы к секунд-офицеру Кину на все время его инспекционной поездки, — обратился к нему командир гарнизона. — С этой минуты на вас лежит ответственность за его личную безопасность. Будете сопровождать его неотлучно. Вопросы есть?

— Никак нет. Хотя... разрешите уточнить задачу. Имеется в виду, охранять не только от здешней живности, я правильно понимаю?

— Вы совершенно верно уяснили задание, — сухо подтвердил Абурхад.

Внутренне Кин усмехнулся. Впервые в жизни к нему приставили персонального телохранителя. Хотя, пожалуй, особого смысла это не имело. В перестрелке или рукопашной он сам сумеет постоять за себя, а от сюрприза вроде подложенной бомбы никакой телохранитель не убережет.

— Чем еще могу быть полезен? — повернувшись к гостю, осведомился хозяин кабинета.

— Вечером мне понадобится сеанс дальней связи, — заявил Кин. — Я должен отправить в Штаб рапорт о случившемся.

То, что инцидент сразу получал огласку на самом высоком уровне, никак не могло порадовать командира гарнизона.

— Нельзя ли повременить с рапортом до выяснения всех обстоятельств? — пытливо глядя в глаза Кину, промолвил он.

Совершенно незавуалированное, по-человечески вполне понятное пожелание: давайте разберемся сами прежде, чем сообщать высокому начальству. Отдавая приказы, Абурхад был в своей стихии, а вот умением просить природа его напрочь обделила, получалось нечто вроде приплясывающего броневика. При других обстоятельствах Кин с удовольствием согласился бы, но сейчас слишком многое стояло на кону.

— То есть, отложить на неопределенный срок, — покачав головой, сказал он. — К сожалению, для таких случаев у меня строгие инструкции.

Заметно помрачнев, командир гарнизона сел к компьютеру, с хряском прошелся по псевдоклавиатуре и уставился на дисплей в ожидании ответа.

— Спутник сейчас в перигелии, придется подождать, — наконец сообщил он. — Могу дать вам время для сеанса около девяти часов пополудни. Десять минут вас устроит?

— Благодарю, вполне. Это даже с лихвой.

— Тогда жду вас в девять. До встречи.

И Абурхад протянул ладонь для рукопожатия, которое оказалось гораздо прохладнее первоначального.

— Инспектор, давайте-ка наведаемся в каптерку за бронекостюмом, — предложил свежеиспеченный телохранитель, едва они вышли из кабинета в адъютантскую комнатку.

— Можете называть меня по фамилии, зачем лишние церемонии, — разрешил Кин.

— Идет, — Ронч осклабился.

— Только сначала я бы непрочь хорошенько перекусить.

В последний раз он ел на борту звездолета перед выходом на гипертрассу, и две рюмки ректификата вызвали у него зверский аппетит.

— Ну, тогда двигаем в столовую, — рассудил Ронч и окликнул полусонного унтера. — Эй, Басо, пускай чемодан инспектора покуда здесь постоит, ладно? Через часок заберем.

— Да мне-то что, — безмятежно отозвался тот.

Окутанные дымкой горные пики безучастно высились над седловиной, сквозь хмурое небо едва просвечивал мутный солнечный диск. С натужным грохотом заработала камнедробилка, перемалывая очередную порцию руды. Поселок выглядел безлюдным, лишь кое-где по улочкам бродили неуклюжие фигуры патрульных в шлемах с опущенным забралом, пухлых бронекостюмах и с оружием наизготовку. При взгляде на них Кин вдруг почувствовал себя неуютно, как голый среди одетых, и на всякий случай отстегнул клапан кобуры.

Столовая размещалась на другом конце гарнизонной территории, и по пути Ронч принялся выполнять обязанности гида, оживленно тыча пальцем по сторонам.

— Вон там лазарет, здесь лаборатория и гадюшник, — объяснял он, перекрикивая назойливый шум камнедробилки, — а вон в том двухэтажном доме штатские живут, вас туда определили на постой, в одиннадцатую квартиру.

— Что вы называете гадюшником? — осведомился Кин.

— Ну, зверинец, скажем, так. Образчики здешней живности. Как только сюда заявились яйцелобые из концерна со своей лабораторией, они назначили премию: за живую тварь побольше, за дохлую поменьше. Вот ребята им и натаскали жуткое количество всяких гадин. Дисциплина пошла вразнос, что ни вечер, то в гарнизоне пьянка. Сами понимаете, стоит выйти в дозор, шальные деньги сами на тебя прыгают. В общем, картинка получилась такая: гауптвахта забита под завязку, командир рвет и мечет, яйцелобые не знают, куда девать столько этого добра. Ну, теперь они берут с большим разбором, только новых тварей.

— А как часто появляются новые?

Ронч ненадолго задумался.

— Пожалуй, раз в две декады обязательно. Иногда чаще.

Видимо, рудник находился в узловом средоточии миграционных маршрутов. Это указывало на интерференцию целого ряда факторов, геосферных и биотных, образовывавших своего рода стоячую волну в данной точке планеты. Да и те же мощные залежи силицита, имевшие органическое происхождение, не могли здесь появиться просто так, ни с того, ни с сего. Пищи для размышлений тут хватало. Кин подумал, что стоило бы при случае обсудить эту проблему с учеными, работающими в лаборатории концерна.

Офицерская столовая, выдержанная в ультраконструктивистском духе, внешне представляла собой нечто среднее между нейрологической операционной и аквариумом. Она зияла аккуратной пустотой, лишь в дальнем углу автоматизированная тележка сгребала со столешниц тарелки с объедками. В центре зала красовалась вычурная титановая чаша, над которой приплясывали разноцветные водяные лепестки. Шедевр псевдонеогиперпоставангардизма, сардонически заметил про себя Кин, созерцая фонтан, столь же причудливый, сколь отмеченный фатальным недостатком хорошего вкуса.

— Малость запоздали, — констатировал Ронч. — Ну да ничего. Пойду потолкую с поварами.

Он деловитым шагом направился к окошку раздаточной, а Кин присел за столик рядом с фонтаном, подпер голову рукой и задумался.

От того, как завершилась беседа в командирском блокгаузе, на душе у Кина остался легкий осадок. С точки зрения Абурхада, инспектор поступил как чинуша и шкурник, поспешно докладывающий по инстанции о происшествии, тем самым подвергая сомнению компетентность командира гарнизона. И развеять это ложное впечатление не представлялось возможным. Вполне довериться Абурхаду он был не вправе, хотя мог бы дать голову на отсечение, что тот не является имперским агентом по кличке “Туман”. Приходилось держать его в неведении относительно классической агентурной дуэли, которая завязалась между Кином и вражеским шпионом. У обоих в тылу засел хорошо законспирированный информатор, передающий сведения противнику, но на этом симметрия заканчивалась. В отличие от своего оппонента, Кин был на виду и в любой момент мог ожидать очередного удара неведомо откуда.

С самого начала он скептически отнесся к этой поездке, которую навязало ему начальство лишь ради имитации полезной деятельности. Особых достижений от визита на Тангру ожидать не приходилось, терц-офицер Нариман и так принял все необходимые меры для расследования, но успеха не добился. До сих пор единственным человеком, который наверняка мог сдвинуть дело с мертвой точки, был чрезвычайно ценный агент, недавно внедрившийся в шифровальный отдел имперской разведслужбы. И то, если ему удастся получить доступ к необходимым источникам. В то же время неудачное покушение на Кина оказалось своего рода подарком судьбы. По воле случая он не только остался жив, но и получил в руки хоть какую-то зацепку, кончик нити, которую предстояло методично распутать, чтобы добраться до врага. Заодно в его руках оказалось недвусмысленное свидетельство того, что в штаб-квартире АрКона завелся имперский агент. Разумеется, порадовать оно не могло, но тоже представляло собой чрезвычайно важную новость.

Его невеселые раздумья прервало возвращение торжествующего квадр-офицера, чья дипломатическая миссия увенчалась безоговорочной капитуляцией кухонного персонала.

— Сейчас принесут, — сообщил он. — Уж извините, выбора нет, дадут, чего осталось.

Пухленькая официантка в голубом парике прикатила тележку с двумя разогретыми в микроволновой печи упаковками готового обеда. Она любезно осведомилась, не желают ли офицеры чего-нибудь еще. Кин спросил минеральной воды.

После приключений возле Плешивой горы странно было очутиться на этом тихом островке цивилизации, стандартно безликом во всем, начиная с кружевного фартучка и парика официантки, кончая безвкусными котлетами из синтезированной белковой массы. Как будто Кин заглянул сюда с коллегой перекусить после заседания в штаб-квартире армейской контрразведки, и вокруг, за кремовыми шторами на прозрачных стенах, кипит столичная суета, а не расхаживают патрульные в бронекостюмах с оружием наперевес. В довершение иллюзии заказанная бутылка минеральной воды оказалась прямо из холодильника, соблазнительно потускневшая от сконденсировавшейся на ней влаги. Кин отхлебнул из предупредительно наполненного официанткой стакана и набросился на еду.

— Я так понимаю, в штабе не слишком жалуют нашего командира? — вроде бы невзначай спросил Ронч, щедро поливая котлетку острым соусом.

— Считается, что он самый подходящий человек на этом посту, — обтекаемо промолвил Кин и, распробовав кусок совершенно пресной котлетки, тоже взялся за соусницу.

— В смысле, если справится, молодец, а сломит башку, так не жалко? — криво усмехнулся квадр-офицер.

— Можно сказать и так. Вы довольно точно схватили суть дела.

Немного помявшись, Ронч испытующе взглянул на Кина.

— А вы знаете, поговаривают, что его уже решено снять с должности, и ваша инспекция только так, ради приличия, — выложил он.

— Впервые слышу. Да и с какой стати? — искренне удивился Кин. — Для этого нужны веские основания...

— Пожалуйста, вот вам чрезвычайное происшествие: инспектору Генштаба бомбу подложили. Ну чем не повод? — брякнул Ронч и после паузы добавил. — Впрочем, это я так, в порядке бреда.

— Версия интересная, — подумав, сдержанно промолвил Кин. — Пожалуй, мне стоит обдумать ее на досуге.

Конечно же, предположение Ронча не выдерживало критики. Чтобы убрать Абурхада с Тангры, высокому начальству незачем пускаться на такие криминальные ухищрения. Достаточно приказа о переводе на другое место службы. К тому же никто не зарился на его место: защита рудника от местной агрессивной живности представлялась крайне неблагодарным поприщем, на котором снискать лавры попросту немыслимо, зато возможностей сплоховать — сколько угодно. Уже само по себе назначение командиром здешнего гарнизона расценивалось всеми однозначно как ссылка в чертову глушь и крест на дальнейшей карьере.

Пообедав, Кин сунул в нагрудный карман полагавшуюся на десерт плитку фруктина.

— Что у нас теперь на очереди, каптерка? — напомнил он.

— Ну да, мне ведь шлем надо, а вам полную экипировку, — подтвердил Ронч.

Подошедшая официантка достала из сумочки на форменном поясе кассовый терминал, офицеры рассчитались при помощи служебных карточек и вышли из столовой.

Арсенал и склад амуниции размещались в приплюснутом стальном строении позади лазарета, наискосок от грузного цилиндрического здания лаборатории, которую эксцентричный архитектор снабдил крышей в виде дольчатого волдыря, утыканного множеством параболических антенн.

— Знаете, Ронч, я хотел бы при случае посмотреть на их зверинец, — сказал Кин, покосившись на лабораторию.

— Понял. Это не проблема, договорюсь с ними на завтрашнее утро, — отозвался тот, распахивая дверь склада и пропуская Кина вперед.

Они очутились среди необозримого лабиринта стеллажей и сложенных штабелями ящиков, скупо освещенных круглыми потолочными плафонами. Ронч аукнул, свистнул, и из складских дебрей вынырнул темнокожий служивый в изрядно перепачканном халате поверх мундира. Немного побрюзжав насчет потерянного Рончем шлема, он притащил требуемую экипировку, затем малость помучился над своим дряхлым компьютером и занес перечень выданного имущества на служебные карточки.

Натягивая поверх мундира новехонький бронекостюм, Кин невольно вспомнил, с какой легкостью зубы напавшей на Даркофа адовой портянки располосовали защитные пластины. Пожалуй, на Тангре это одеяние играет чисто символическую роль, подумалось ему.

Возвратившись в командирский блокгауз, они застали в адьютантской другого дежурного, упитанного розовощекого блондина, который коротал время за нехитрой компьютерной игрой.

— Привет, мы тут чемодан оставляли, — буркнул Ронч.

— Да, Басо мне говорил. Забирайте, вон он стоит, — ответил унтер, продолжая гонять по экрану прихотливо скачущий шарик.

— Ключ от одиннадцатого номера где?

Достав из выдвижного ящика круглый стерженек магнитооптического ключа, дежурный небрежным жестом протянул его через плечо. В который раз Кин мысленно подивился расхлябанной неуставной манере поведения, процветавшей на Тангре.

Квадр-офицер взял ключ, подхватил стоявший в углу чемодан, помешкал, что-то припомнив, и поставил его на пол.

— Кстати, Кин, у вас шухерилка вшита? — поинтересовался он.

— Разумеется.

— Давайте зарегистрируем ваш номер и коды. Без этого здесь тоже никуда. Сами понимаете.

Кин наизусть продиктовал дежурному параметры своей аварийной рации, и тот занес их в память главного компьютера базы.

Выйдя из блокгауза, они направились по главной улочке поселка к двухэтажному дому для гражданского персонала. На полпути им снова встретился патруль фабров и, приглядевшись к биороботам, Кин заметил еще одну их особенность, ускользнувшую от него при первой встрече. Они смотрели на людей совершенно безразличными снулыми глазами, словно на пустое место. По-видимому, в окружающем мире их интересовали только подлежащие уничтожению мишени, а все остальное воспринималось ими как малоинтересный фон. Поэтому в их присутствии поневоле приходилось чувстовать себя то ли невидимкой, то ли полным ничтожеством, не заслуживающим никакого внимания. И это, разумеется, никому не могло прийтись по вкусу.

Подходя к дверям дома, Кин заметил на обочине дорожки подозрительный бурый комок, зашевелившийся при их приближении, но не успел он обратить на него внимание Ронча, как тот выхватил икстер из кобуры и выстрелил навскидку.

— Та самая новая гадость, — прокомментировал он. — Уже изготовилась кислотой плеваться.

— Да, я заметил, как у нее раздулись бока, — сказал Кин, покосившись на обугленную тушку, из которой обильно сочилась маслянистая жидкость.

— А раз заметили, надо стрелять сразу, — проворчал Ронч. — Тут надо держать ухо востро.

Еще раз осмотревшись по сторонам, он сунул икстер в кобуру и вошел в подъезд.

— Кто здесь еще квартирует? — как бы невзначай осведомился Кин, поднимаясь вслед за Рончем по узкой лестнице.

— В основном яйцелобые, а еще персонал из лазарета. Между прочим, касательно женского пола, тут есть очень даже аппетитные, — доложил тот.

Дверь под одиннадцатым номером находилась в конце коридора на втором этаже. Она вела в крошечную прихожую со встроенным платяным шкафом и раздвижной дверью санузла; вход в жилую комнату отгораживала шуршащая завеса из разноцветных пластмассовых бусинок. Раздвинув ее плечом, Ронч вошел, поставил чемодан на застланный искусственным мохом пол и раздвинул вертикальные оконные жалюзи. Вдали за окном высился дымчатый купол горы, поросшей кудлатым лесом.

Меблировку комнаты составляли небольшой письменный стол, два складных стула, узкая тахта под серым казарменным покрывалом и прикроватная тумбочка. В воздухе витал приторный запашок дезинфицирующего раствора. Табло настенных часов показывало местное время, пять часов пополудни.

Окинув взглядом свое пристанище, Кин остался доволен.

— Я намерен немного отдохнуть, — обратился он к Рончу. — Зайдите за мной в половине девятого.

— Дверь заприте на задвижку, — озабоченно посоветовал тот. — Когда приду, постучу вот так. — И он трижды постучал костяшкой пальца по косяку, два раза подряд, а третий после короткой паузы. Похоже, он всерьез вошел в образ личного телохранителя при важной персоне.

— Договорились, — не без труда Кин подавил ироническую усмешку.

— А если что, сразу мне звоните на присебейчик. Номер триста пять, запишите.

— Уже запомнил.

— Запишите, неровен час, забудете.

— Такие вещи я не забываю, — усмехнулся Кин.

— Ну, отдыхайте. Экий сумасшедший денек нынче выдался... — пробормотал Ронч и, крепко пожав протянутую Кином руку, вышел за дверь.

Наконец-то он оказался в одиночестве. После выпавшего на его долю каскада неожиданных приключений Кин испытывал настоятельную потребность побыть наедине с собой, чтобы схлынуло нервное напряжение.

Прежде всего он включил вентиляцию, чтобы выветрился запах дезраствора. Затем, присев к столу, достал из планшета освежающую пастилку и принялся ее жевать, глядя в пространство совершенно пустым, размытым взглядом. Им овладело тихое блаженное оцепенение, беспорядочно скачущие мысли угомонились. Он знал, что такое подобие транса, своего рода сон наяву означает напряженную работу мозга, который перерабатывает и упорядочивает бесформенную массу полученных сведений. В подсознании всегда застревают всяческие упущенные мелочи, несущественные вроде бы детали очередной неподатливой головоломки. Рано или поздно подспудный хаос выльется во всплеск озарения, смутное станет ясным, бредовое примет осмысленный вид. Надо лишь кропотливо добывать информацию и терпеливо дожидаться своего часа. В том, что ему удастся распутать это дело, Кин ничуть не сомневался.

Вдали, у подошвы горы, по контрольно-следовой зоне шагал десантник с ранцевым огнеметом, время от времени он останавливался и хлестал багровой клубящейся струей огня вдоль колючей проволоки, выжигая пробивающуюся сквозь пепел свежую поросль травы. Высоко над рудником завис патрульный вихрелет, тщательно прочесывающий территорию своими приборами наблюдения чуть ли не во всех диапазонах излучений. Гарнизон держал круговую оборону на громадной враждебной планете.

Сняв бронекостюм и мундир, Кин отправился в санузел и долго стоял под душем, смывая пыль и усталость. Растерся полотенцем, провел ладонью по лицу и решил, что не мешало бы побриться. Он раскрыл чемодан и убедился, что его вещи переворошили, причем довольно-таки непрофессионально: укладывая их обратно, не соблюли первоначальный порядок. На секунду им овладела оторопь, которая сменилась холодной безысходной яростью. Узнав о попытке покушения, здешние идиоты не придумали ничего лучшего, чем подвергнуть его топорному обыску. Нелестный отзыв Ронча по адресу коллеги Наримана, похоже, имел под собой веские основания.

При дальнейшем осмотре обнаружилось, что контрольная ниточка, всунутая под крышку портативного компьютера, выпала. Впрочем, никто посторонний не мог снять с дискового накопителя никакой секретной информации, поскольку пластину с мнемокристаллом, хранившим шифровальные коды, Кин всегда носил при себе в потайном отделении бумажника.

Полуголый, с обмотанным вокруг бедер полотенцем, он сел к столу, раскрыл компьютер, достал из бумажника кристалетку и вставил ее в разъем. Около получаса ушло на то, чтобы составить и зашифровать донесение. Кин переписал его на другую кристалетку и посмотрел на часы. Начало седьмого, времени до сеанса связи еще уйма.

Размеренно орудуя шуршащей бритвой перед настенным зеркалом, он размышлял. Его миссия начиналась на редкость сумбурно. Мало того, что он оказался у противника под прицелом, так еще местные остолопы проявили совершенно неуместную подозрительность. Сейчас они корпят над извлеченными из его компьютера файлами, пытаясь взломать защиту и расколоть коды. Остается надеяться, что АрКон адекватно отреагирует на его донесение, и нахлобучка сверху, из Генштаба, охладит пыл этих недоумков.

Вдобавок интуиция, вовремя предупредившая его об опасности по пути с космодрома, безнадежно умолкла. Теперь он шарил в пустоте и мог ожидать чего угодно. То, как закончится миссия, успехом или провалом, решалось не здесь, а на небесах, за сотни парсеков отсюда, в штабных кабинетах и кулуарах враждующих сторон. Чей агент, орудующий в стане противника, окажется удачливее, тот и одержит верх.

В амальгаме отражалось узкое и костистое лицо без особых примет. Жестко сощуренные серые глаза, короткая аккуратная стрижка. Вид несколько утомленный, что неудивительно. Перед вылетом на Тангру Кин несколько суток кряду почти не вылезал из-за компьютера и спал урывками в служебном кабинете, зато успел проштудировать уйму необходимой документации. Покончив с бритьем, он тщательно протер щеки лосьоном.

Ему пришло на ум, что стоит наведаться в лазарет к Даркофу до прихода Ронча, поскольку лучше всего побеседовать с водителем наедине. Надо полагать, парень уже в состоянии ответить на несколько интересующих Кина вопросов. Вынув из чемодана диктофон, он запрограммировал максимальную чувствительность и включение от кодовой фразы “Здравствуйте, Даркоф”, после чего сунул аппарат в планшет. Одевшись, он перекинул планшет через плечо, прицепил кобуру к портупее и вышел из дома.

Клонившийся к закату багровый солнечный диск едва тлел сквозь облачную пелену, а со стороны восхода на седловину наползало скопище лиловых туч. Вершину дальней горы уже застлало курящимся краем дождевого фронта. В воздухе висела вязкая предгрозовая истома.

В пустынном вестибюле лазарета, сбоку от входа, за наблюдательным пультом с шестью мониторами сидел пехотинец. Кин спросил у него, где найти дежурного врача. Выпроставшись из-за пульта и кое-как вытянувшись перед офицером, парень промямлил, что это где-то в конце вон того коридора, кажется, по правой стороне. По счастью, в коридоре сразу попался навстречу субтильный фельдшер, который указал дорогу. За столом в кабинете восседала сухопарая рыжая дамочка. Что-то в ней не понравилось Кину с первого взгляда, от нее веяло крупными амбициями, граничащими с истерией. Представившись, он спросил, в какой палате лежит раненый по фамилии Даркоф.

— Вы хотите его видеть? — дама заломила брови так, словно услышала в свой адрес грязную непристойность от вломившегося в кабинет по ошибке подонка, который спутал медицинское учреждение со злачным местом.

— Разумеется, — Кин попробовал не обращать внимания на ее аффектированную мимику.

— Не знаю, не знаю... — сокрушенно молвила она. — Пациент поступил в тяжелом, очень тяжелом состоянии...

— Мне с ним необходимо поговорить. Насколько я знаю, у него язык не пострадал.

— Он потерял правую ногу ниже колена...

— Это произошло на моих глазах.

— Тогда вы должны понимать, что сейчас его лучше не тревожить.

Рыжеволосая дамочка принадлежала к той породе людей, которым кружит голову обладание даже крошечной властью, и она тихо упивалась своим мнимым правом наложить запрет на посещение пациента.

Начав не на шутку раздражаться, Кин извлек из бумажника удостоверение сотрудника Генштаба и сунул ей под нос.

— Я провожу инспекторскую проверку этого гарнизона, — ледяным тоном объяснил он. — И мне по долгу службы необходимо побеседовать с вашим пациентом.

Несговорчивая дама придирчиво изучила запаянный в пластик документ, словно намеревалась раскусить фальшивку или собиралась поставить под сомнение право всяких там инспекторов вторгаться в осененные святостью места вроде гарнизонного лазарета. После титанических умственных усилий, сопровождавшихся напыщенными гримасами, она нажала клавишу интеркома, вызвала к себе некоего Штайбе и, поджав узкие губы, замкнулась в скорлупе неодобрительного молчания. Кин продолжал стоять перед ней навытяжку, с защитным шлемом подмышкой, справедливо полагая, что это допекает дамочку гораздо пуще, чем если бы он сел без приглашения.

Вскоре явился тот самый худосочный фельдшер, которого Кин встретил в вестибюле. Выправки у него не было ни на грош, а во взгляде, которым он, войдя, окинул напряженную мизансцену, проскользнуло затравленное недоумение. Наверняка парень решил, что его сгоряча пригласили блеснуть талантами в качестве вышибалы, и вполне самокритично побледнел.

— Проводите гражданина офицера в шестнадцатую палату, — велела дама тоном глубоко оскорбленной добродетели и добавила, обращаясь к Кину. — Только не больше пяти минут.

— Ну, уж это как получится, — направляясь к двери следом за фельдшером, бросил Кин через плечо.

Эта мелкая стычка лишний раз привела его к выводу о том, что кой-какие удовольствия, связанные с наличием во Вселенной особей противоположного пола, обходятся чересчур дорого, поскольку женщины имеют свойство генерировать вокруг себя плотное поле неудобств и глупостей. Есть повод втайне позавидовать фабрам, которые сконструированы однополыми и благодаря этому не ведают великого множества удручающих проблем.

— И часто у этой вашей медички бывает несварение желудка? — деловито поинтересовался Кин, шагая рядом со Штайбе по длинному коридору.

— Простите, к чему вы это? — с искренним недоумением промямлил тот.

— Да так, мой наметанный глаз констатировал повышенную кислотность физиономии. Смертельный исход не грозит, но приятного тоже мало.

— А, понял. Шутка.

— Помилуй те, какие тут шутки. У меня сложилось впечатление, что ей просто необходим хороший клистир.

Неожиданно фельдшер прыснул.

— Прописать некому, — посетовал он. — Разве что вы возьметесь?

— Это риск, в медицине я дилетант. Хотя очень хочется, по правде говоря.

Они остановились перед дверью из матового пластика с цифрой шестнадцать на притолоке. Кажется, плоские шуточки возымели желаемое действие, создав то, что на суконном профессиональном языке называется “неформальный уровень контакта”.

— Подождете здесь, ладно? — свойским тоном попросил Кин, и Штайбе охотно согласился.

Войдя, Кин очутился в небольшой одноместной палате, где буквально негде было повернуться от всяческой хитроумной медицинской аппаратуры. Рядом с дверью, вдоль стены, выстроились шеренгой пузатые бачки, от них тянулись гофрированные шланги к регенерационному боксу, в который упаковали культю ноги Даркофа. Тот лежал в забытьи на койке, опутанный проводами множества датчиков и трубочками аппаратуры для внутривенного впрыскивания.

Скромных медицинских познаний Кина вполне хватило на то, чтобы оценить показания приборов, укрепленных над изголовьем койки. Судя по всему, дела у парня идут неплохо, и скоро он уже будет осваивать ходьбу с новой ногой.

Кин уселся рядом с койкой, намеренно скрежетнув ножками табурета по плиткам пола. Раненый разлепил веки, медленно повернул голову в его сторону.

— Здравствуйте, Даркоф, — произнес Кин ключевую фразу, пристроив планшет с диктофоном на коленях. — Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — сиплым голосом произнес тот. — Нога зудит...

— Ну, ей сейчас положено зудеть. Наверно, пить хотите?

— Н-нет...

Кин расстегнул ворот бронекостюма, полез в нагрудный карман мундира, вынул плитку фруктина и положил на прикроватную тумбочку.

— Это вам. Поправляйтесь, отращивайте ногу. Вы классный водитель, Даркоф.

Бледный как полотно парень слабо улыбнулся.

— Спасибо... что пришли... только сласти зачем, зря вы...

Рубрика ориентаций в досье Даркофа скупо сообщала: “Уровень притязаний без дисбалансов, аксиология традиционная, сексуальность в норме, весьма неравнодушен к сладким лакомствам.” Что ж, приятно, когда срабатывает тщательно выпестованное внимание к мелочам и умение извлекать их из памяти в нужный момент. Даже если это чисто человеческий жест, не имеющий отношения к выполняемому заданию.

Кин мягко похлопал его по плечу.

— Ешьте на здоровье.

— Там... в горах... — Даркоф с трудом ворочал языком после наркоза. — Кто нас приласкал бронебойным?

— Это был не снаряд, Ронч ошибся. В турбоход подложили мину, — объяснил Кин.

— Ну, дела-а... Кто?

— Я сам хотел бы это узнать.

— Надо же... мина... Что ж за гад такой в гарнизоне завелся... — у парня сжались кулаки так, что костяшки побелели.

— Попробуем разобраться. Как вы думаете, кто имел возможность сунуть мину в воздухозаборник? — спросил Кин. — Это случилось между одиннадцатью и двенадцатью, никак не раньше.

За окном палаты потемнело, по стеклу косо хлестнули первые капли дождя.

— Не знаю... — после длительного размышления ответил Даркоф.

— Я имею в виду, после того, как вы получили задание выехать на космодром, кто-нибудь крутился возле турбохода?

— Да вроде никто...

— Вроде или никто? Подумайте хорошенько, — настаивал Кин.

— Никто, — твердо сказал, поразмыслив, Даркоф. — Точно вам говорю.

— Где вы находились, когда получили задание?

— У себя в кабине, где ж еще. Гронски брякнул по присебейчику, передал приказ. Ну, я стал проверять систему, сделал продувку, — парень старательно припоминал, морща лоб. — Вчера штуцер правого бака подтекал, я сразу сменил прокладку. Нормально села. Потом пришел квадрат, и мы сразу погнали на космодром.

— Никуда не отлучались?

— Нет. Отпуском клянусь, нет. А ведь это вас грохнуть хотели, инспектор, — вдруг сообразил наконец Даркоф.

— По-видимому, да. Ладно, не буду вас больше мучить, — Кин поднялся с табурета. — Поправляйтесь, а на досуге еще подумайте. Припомните все детально. Хорошо?

Посещение окончилось ничем. Однако мина не могла сама подползти и запрыгнуть в двигатель, до таких взрывных устройств еще не додумались. Наверняка парень упустил из вида какую-то мелочь. Ну, скажем, отлучился справить нужду, а теперь напрочь забыл. Да это и неудивительно после такой травмы и общего наркоза. Может, еще вспомнит, когда у него прояснится в голове.

На прощание Кин сердечно пожал влажную от испарины ладонь Даркофа, но тот вдруг задержал его руку в своей.

— Инспектор, погодите, — после секундной паузы попросил он.

Видимо, что-то важное вертелось у парня на языке, и наконец он решился. Кин снова опустился на табурет.

— В общем, хочу, чтоб вы знали, — облизнув пересохшие губы, заговорил Даркоф. — Ко мне уже приходил наш главный рыбоглаз, Нариман. Спрашивал о вас.

— Что именно спрашивал?

— Ну, как вы себя вели, чем интересовались. Я ему сказал, разговор шел насчет здешних зверушек, а вообще, мол, не прислушивался.

Дождь начал хлестать вовсю, по оконному пластику снаружи зазмеились толстые водяные жилы.

— Он расспрашивал только обо мне? — уточнил Кин. — И больше ни о чем?

— Да. Только это между нами, идет?

— Конечно. Спасибо, что сказали.

Кин постарался ничем не показать, насколько он близок к бешенству. У этих олухов под носом преспокойно трудится имперский агент, а они ищут, кем бы еще заняться на досуге. И ведь нашли, кретины.

— А еще я вот чего хочу вам сказать... — продолжил Даркоф, окончательно отбросив колебания. — Когда вы спросили квадрата насчет фабров, помните? Так вот, все было совсем не так, инспектор. Извиняюсь за выражение, квадрат вам хрей на лоб загибал.

— То есть?..

— Ну, когда пятерых космопехов замочили. Все было наоборот. Точно вам говорю, это у фабра башка на жопу съехала, вот он на ребят и набросился.

— Откуда вы это знаете? — насторожился Кин.

— В гарнизоне разное говорят. Но я-то знаю, у этого фабра уцелела башка, и умнички из фабрконцерна утащили ее к себе в лабораторию. Значит, хотят разобраться, что там за неполадки, — раненый умолк.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Ну, в общем, у меня все. А разве мало?

— Еще раз спасибо, Даркоф. Вы мне очень помогли.

— Да не за что, инспектор.

Дотошно выуживать из него подробности сейчас не стоило. Еще успеется, пускай парень сначала поправит здоровье.

Когда Кин вышел из лазарета, ливень стоял стеной в быстро сгущавшихся горных сумерках. Опустив забрало шлема, он зашагал по мелким лужам обратно к двухэтажному дому. Хмель после двух рюмок натощак, выпитых в командирском блокгаузе, давно сменился ноющей головной болью. Чтобы ее утихомирить, придется откупорить прихваченную с собой бутылку злаковой.

Идея навестить Даркофа, не дожидаясь, пока явится приставленный Абурхадом телохранитель, оказалась в высшей степени удачной. Запись беседы не имела юридической силы, поскольку парень не был предупрежден о том, что разговор фиксируется диктофоном. Но это мелочь, гораздо важнее найти подтверждение полученной информации.

Дело о стычке между солдатами и фабром поначалу являлось чисто формальным предлогом для поездки мнимого инспектора, но теперь оно вдруг стало чрезвычайно интересным. Кин чувствовал, что в его руках оказался ключ к происшедшему.

Свернув на ведущую к дому дорожку, издали он заметил у крыльца неподвижную фигуру фабра с плазменным ружьем наперевес.

Глава 3. Когда гроза, у нас все спокойно

Размашисто шагая к дому под щедрым ливнем, Кин почувствовал, как в нем проснулся охотничий азарт. Забавно вспомнить, ведь еще сутки тому назад, перед вылетом на Тангру, предстоящая миссия казалась ему рутинной и совершенно бесперспективной. Теперь совсем другое дело, притом вряд ли список сюрпризов исчерпан до конца.

Полыхнула молния, и почти сразу же раскатисто грянул оглушительный гром. Грозовой эпицентр шел над самым рудником.

Застывший у крыльца в напряженной позе биоробот, видимо, выслеживал какую-то притаившуюся тварь. На всякий случай Кин остановился, включил пневмоочистку залитого струйками воды прозрачного забрала, огляделся по сторонам. Ничего подозрительного не обнаружилось, но все же он положил руку на застежку кобуры, и это неожиданно вывело фабра из столбняка. Шагнув навстречу Кину, тот вскинул ружье к плечу. Грозное дуло нацелилось контрразведчику в живот, казалось, еще миг, и грянет выстрел.

Кин вовремя пресек свою рефлекторную попытку выхватить икстер из кобуры, что граничило с верным самоубийством. Несколько тошнотворно тягучих секунд они стояли неподвижно друг напротив друга, человек и уродливый коротышка с ружьем, готовым выплюнуть микроскопический шарик плазмы. Фабр вел себя совершенно загадочным и непредсказуемым образом, но его палец недвусмысленно лежал на гашетке. Кину померещилось, что перед ним стоит спятивший вооруженный мальчишка, и мелкая противная дрожь пронизала колени. Он не мог даже вообразить, какой бред сейчас клубится в хваленом карбосиликоновом мозге биоробота.

Внезапно еще раз небо располосовала молния, и при ее мертвенном свете по лицу фабра метнулась кривая судорога. Кина осенила догадка, от которой легче не стало. Какая унизительная нелепость, стоять и ждать смерти оттого, что грозовые разряды вторглись в искусственный интеллект и вызвали перебои в его функционировании. Цепенея от страха, он медленно повернул руки ладонями вперед, демонстрируя отсутствие оружия, затем сделал шаг в сторону. Дуло ружья чуть сместилось, будто привязанное невидимой нитью к пряжке его портупеи. Неподвижная приземистая фигура в косых струях ливня, охваченная смертоносным безумием, держала его на мушке. Выстрел мог последовать в любой момент, однако биоробот медлил, как будто издевался или решил спровоцировать попытку сопротивления. Усилием воли Кин подавил истерическое желание выхватить икстер и броситься наземь, стреляя в падении. Против фабра с его нечеловечески быстрой реакцией такая попытка заведомо не могла увенчаться успехом.

Сквозь шум дождя Кин расслышал позади себя хлюпанье луж под ногами бегущего человека. Обернуться ему не хватило духу. Он почему-то был уверен, что лишь прямой взгляд глаза в глаза удерживает фабра от того, чтобы открыть стрельбу. Кин решил не проверять, насколько эта догадка верна.

— Стойте спокойно, — тяжело дыша, посоветовал подбежавший Ронч, становясь рядом с Кином.

Ствол ружья качнулся из стороны в сторону, похоже, фабр пришел в замешательство, обнаружив перед собой еще одну живую мишень. Затем он перебросил ружье на согнутую в локте левую руку и медленно попятился к крыльцу.

— Что это с ним? — с облегчением покосившись на Ронча, спросил Кин.

— Не знаю, — буркнул тот.

Немного потоптавшись возле дверей дома, биоробот пристально уставился куда-то вбок, снова взял оружие наизготовку и, споро перебирая короткими ногами, направился в сторону проволочного заграждения.

— Не знаете, а встали под выстрел? — изумился Кин, провожая взглядом несуразную кургузую фигуру фабра.

— Да он бы не выстрелил.

— Я вас не совсем понимаю, Ронч. Откуда такая уверенность?

Тот пожал плечами, словно удрученный необходимостью разъяснять прописные истины.

— Знаю я эту их манеру. Иногда на них что-то находит. Куражатся, в общем.

— Вы только что сказали, не знаете, что с ним такое, — допытывался Кин, слегка раздраженный отсутствием логики в словах квадр-офицера.

— Ну, этого, по-моему, никто не может знать. Даже яйцелобые.

Слегка огорошенный Кин уставился в ясные голубые глаза Ронча. Занимаясь делом агента по кличке “Туман”, он дотошно изучил уйму документации, посвященной лабораторным и полевым испытаниям фабров. Там нигде не содержалось даже намека на то, что биоробот может вести себя иррационально. Наоборот, превозносились их отменные умственные способности, высокая обучаемость, стопроцентная исполнительность и тому подобное.

— Пойдемте, — сказал Кин. — У меня в чемодане найдется кой-чего хлебнуть по такому случаю, составите компанию.

Поднявшись к себе в комнату, он снял шлем и бронекостюм, который пятнал пластиковый мох пола крупными каплями воды. Ронч последовал его примеру. Из-под пакета со сменой белья Кин извлек бутылку злаковой и набор титановых стаканчиков, затем ногой задвинул чемодан обратно под кровать.

— Еще нет и восьми по местному времени, — заметил он, садясь к столу. — А мы с вами условились на полдевятого...

— Да и вы вроде собирались отдыхать, а не гулять под дождем, — парировал квадр-офицер, нисколько не развеяв высказанное Кином недоумение.

— Садитесь, что ж вы стоите, — спохватился тот.

— Слушаюсь, — с подчеркнуто служивой интонацией отозвался Ронч, придвинул поближе второй складной стул и уселся.

Кин открутил пробку, но, спохватившись, достал из планшета складной офицерский нож и брикет плавленого сыра, оставшийся от чрезмерно обильного обеденного комплекта, поданного ему в звездолете. Пока он разливал золотистую злаковую по стаканам, его сметливый телохранитель успел нарезать закуску мелкими ломтиками.

— Ну, будем здоровы, — сказал Кин, поднимая стаканчик на уровень глаз.

— Будем живы — не помрем, — откликнулся Ронч.

Оба махом выпили и закусили сыром. Маленькая жидкая молния скользнула по пищеводу и сразу растворила набрякший холодный ком в желудке. Внутреннее напряжение уходило не сразу, перемешиваясь с муторной расслабленностью. Кину совершенно не верилось, что фабр просто куражился, как выразился Ронч. Слишком уж очевидными выглядели его побуждения, когда он целился в Кина, и когда пошел на попятную при появлении квадр-офицера. А кроме того, Кину не давала покоя одна слишком красноречивая деталь. Каждый биоробот носил на левой половине груди плашку с четырехзначным номером, которая представляла собой единственную возможность отличить одного из них от другого. У этого фабра плашка оказалась перепачкана глиной, да так густо, что рассмотреть цифры Кину не удалось.

— Так вы уверены, что фабр не представлял никакой опасности? — возобновил расспросы Кин, откидываясь на спинку стула и расстегивая ворот мундира.

Стиснувший голову обруч вялой боли полегоньку рассасывался в зыбком облачке свежего хмеля.

— Уверен.

— И все-таки остается впечатление, что вы меня выручили, встав рядом.

— Да ну, что вы, — слегка усмехнулся Ронч. — Все равно за мной должок.

— Какой еще должок?

— Портянка на скале, — кратко пояснил квадр-офицер. — А вы молодец, что не струхнули. Если фабр куражится, надо просто смотреть ему прямо в глаза.

Значит, и на сей раз интуиция его не подвела.

— И часто они такое вытворяют? — мрачно спросил Кин. — В смысле, куражатся?

— Да как вам сказать. Иногда.

Снова Ронч отвечал неохотно, уклончиво, наверняка умалчивая о чем-то крайне важном. Впрочем, все равно Кин уже по большому счету догадался, что к чему.

И тут вдруг до него дошло в полной мере, до чего неаппетитная каша неминуемо заварится вокруг Тангры, ставшей первым серьезным испытанием фабров в полевых условиях. Как будто он увлеченно распутывал цепочки следов среди густой травы, а потом поднял голову и наконец увидел, на кого вздумал сгоряча поохотиться.

Ясно как день, что заверения представителей концерна “Биотех” о стопроцентной надежности фабров лживы. Но прежде, чем он осмелится это утверждать, необходимо провести доскональное расследование, собрать свидетельства, реконструировать подлинную картину стычки между фабром и солдатами. Кину стало тошно при мысли о масштабах скандала, который разразится, если придется выйти с докладом по инстанции. А ведь придется, никуда не денешься. Он отчетливо, без тени иллюзий представлял себе, как это будет выглядеть поначалу. Какая-то мелюзга, прим-офицер контрразведки, наперекор мнению авторитетных специалистов тщится поставить под сомнение многомиллиардный проект, вокруг которого кормятся целые тучи лоббистов из Конгресса и Генштаба. Сегодняшние перипетии по сравнению с неизбежными последствиями такого поступка покажутся детскими забавами на лужайке. Вот теперь ему стало совсем не по себе, и он взялся за бутылку, надеясь хоть чуточку поправить изгаженное настроение.

— Мне показалось, выходка фабра как-то связана с грозой, — Кин снова наполнил стаканчики. — Их мозг имеет много общего с традиционной кремниевой электроникой. Так что теоретически это вполне вероятно.

— Может быть и так, — согласился Ронч. — А вообще, когда гроза, у нас все спокойно. Почти все экзоты прячутся, благодать.

— Что ж, выпьем за благодать.

— С удовольствием.

Опрокинув стаканчик, квадр-офицер крякнул и разгладил костяшкой пальца седые усы.

— Знаете, Кин, у меня к вам просьба, — промолвил он. — Совсем маленькая, вот такусенькая.

— Слушаю вас.

— Когда вы опять соберетесь на прогулку, не сочтите за труд, предупредите меня. Как-никак я отвечаю за вас перед командиром. А то, вы уж извините, немножечко ерунда получается.

Кин изобразил на лице легкое смущение пополам с беспечностью.

— Просто я решил сходить в лазарет, узнать, как дела у Даркофа.

— Ну вот и прихватили бы меня с собой, — проворчал Ронч. — Как он там, кстати? Что врачи говорят?

— Их я не застал. Если не считать одной рыжей зануды, с которой разговора не получилось. На редкость неприятная особа. А Даркоф, насколько могу судить, в норме. Лежит, отращивает ногу.

Ронч воздел указательный палец и многозначительно подмигнул.

— Знаете, Кин, могу дать добрый совет. Не надо так отзываться об этой даме из лазарета при командире Абурхаде.

— У них что, роман? — сообразил Кин.

— Хм... Я вам этого не говорил.

— Хорошо, приму к сведению.

Готовясь к миссии, Кин просматривал досье на гражданских сотрудников лишь по диагонали, чтобы не забивать голову бесперспективной информацией. Все они проходили скрупулезную проверку перед отправкой на Тангру, и сведения о них прямо-таки излучали пресную стерильность. А может быть, он зря зациклился на кадровых военных. Вражеский агент передавал отборные сведения, но выудить их он мог как угодно, в том числе и в постели. Между тем об интимной связи Абурхада с врачом лазарета никаких сообщений не поступало. В который раз Кин мысленно помянул коллегу Наримана недобрым словом. Кому-кому, а уж ему теперь точно не миновать крупных неприяностей.

Взглянув на часы, Кин обнаружил, что на внесение дополнений в шифровку осталось меньше десяти минут.

— Ронч, не могли бы вы немного обождать за дверью? — небрежным тоном произнес он.

— Какой разговор, конечно.

К удовольствию Кина, квадр-офицер безупречно соблюдал дистанцию. Только что они выпивали, задушевно болтали, однако стоило отдать мягкое приказание, как Ронч без суеты, но с похвальной быстротой оставил его в одиночестве.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда компьютер, раскрыл и включил. После загрузки операционной системы Кин вполголоса задал мануальный режим, и на матовой поверхности складной панели высветились квадратики клавиш. В уже составленное донесение требовалось добавить несколько строчек, но он поостерегся их надиктовывать. Вполне может статься, что комната прослушивается. Сунув кристалетку в разъем, он вывел на дисплей дешифрованный текст и пробежал его глазами.

= ПЕРВОМУ =

525, 2.07 ВК

На пути из космодрома в гарнизон высланный за мной транспорт повредило взрывным устройством. Явная попытка ликвидации сорвалась благодаря случайному отклонению от графика следования по маршруту. Уверен, что диверсию предпринял “Туман”, который оказался извещен о моем прибытии. Обеспокоен фактом утечки секретных данных.

= Семнадцатый - -

Отбив пустую строчку поверх подписи, Кин задумался, гоняя курсор взад-вперед вдоль строк. Куски громоздкой фразы никак не складывались воедино, мысленно он перекраивал их на разные лады, потом наконец бегло набрал:

“По прибытии в пункт назначения неизвестными лицами произведен обыск моего багажа, ненадолго оставленного без присмотра в командном пункте.”

После недолгих колебаний Кин стер написанное. Идиотский обыск взбесил его не на шутку, но сообщение о нем выглядело не слишком убедительно. Сомнительная жалоба недотепы, который сам подставился. Этот эпизод явно на совести Наримана, и разумнее будет помянуть его в обстоятельном докладе наряду с прочими вопиющими промахами гарнизонного отдела контрразведки. Гораздо важнее то, что с Тангры поступали далеко не полные сведения о ходе испытаний биороботов в фактически боевых условиях. Вот это уже факт экстраординарной важности.

С первого же дня миссия стала приносить побочные плоды, и еще какие крупные. Можно сказать, повезло, как утопленнику.

Кин стряхнул секундное оцепенение, запретив себе думать о дальнейшем. Раз уж он ступил на эту скользкую тропу, нет смысла пугаться последствий. То ли орден поднесут, то ли голову снесут, а может, и то, и другое вместе. Он решительно опустил пальцы на клавиатуру.

“Вскрылись некоторые факты, свидетельствующие об угрожающе нестабильном поведении биороботов в полевых условиях. Развернутый доклад представлю после уточнения подробностей.”

Вне всякого сомнения, в высоких сферах этот рапорт будет воспринят, мягко говоря, без особого восторга. Но предварительной информации следовало дать ход уже сейчас, чтобы подготовить почву.

Зашифровав отредактированное донесение личным спецкодом, Кин переписал его обратно на кристалетку и взглянул на часы. До сеанса связи оставалось десять минут. Он выглянул за дверь и окликнул Ронча, который сидел в конце коридора на подоконнике, глядя в текучую темень застланного дождем окна.

Облачившись в бронекостюмы, они отправились в командирский блокгауз. Ливень по-прежнему хлестал как из ведра, на лужах вспухали и лопались крупные пузыри. Прожекторные лучи с вышек шарили по контрольно-следовой полосе, выхватывая из мрака снопы мерцающих водяных джунглей.

За пультом связи дежурил все тот же розовый блондинчик. Приветствуя вошедших офицеров, он лишь сделал вид, что оторвал седалище от кресла. На его счастье, Кину сейчас было не до того, чтобы натаскивать этого оболтуса по части соблюдения устава безотказным методом “сесть-встать”.

— У меня на девять назначен сеанс связи, — сухо сообщил он.

— Да-да, конечно. Делаю подстройку канала, — затараторил унтер, почуявший начальственное неблагорасположение.

Пока терморегуляция бронекостюма справлялась с перепадом температур, Кин распахнул его на груди, отер лоб платком и уселся на край стола, ожидая, пока в безднах вне пространства и времени протянется русло крученых полей, способное обеспечить мгновенный обмен информацией через десятки килопарсеков. Ронч расположился на стуле в углу.

— Предсвязь установлена, минутная готовность, — наконец оторвавшись от скачущей по дисплею цифири, сказал розовощекий. — Давайте ваше сообщение.

— Благодарю вас, я сам его передам, — отрезал Кин.

За последнее время произошло чересчур много такого, что происходить никак не должно. И он хотел иметь гарантии, что его рапорт действительно ушел по назначению, а не только в компьютер к гарнизонному дешифровщику. Слегка обескураженный унтер беспрекословно уступил ему место за пультом. Кин достал из нагрудного кармана кристалетку, вставил в разъем, указал имя адресантного файла. Затем ввел требуемые реквизиты с личным кодом и уставился на табло обратного отсчета времени. Когда табло обнулилось, вместо него выскочило окошко с протоколом передачи данных: адресат, режим информационного обмена, обсчет транслируемых знаков, протяженность сеанса в четырехмерном континууме, подтверждение факта приема, наконец, сверка в шестнадцатиричном исчислении. Компьютер справился с кропотливой объемистой процедурой за пять секунд без малого.

Кин еще немного посидел, откинувшись на спинку вращающегося кресла, бездумно созерцая сводку результатов сеанса на дисплее. Вместе с отправленной депешей внезапно ушло снедавшее его подспудное напряжение. Как если бы информация, которую он успел собрать, была гранатой с выдернутой чекой, и наконец-то удалось метнуть ее подальше от себя.

— Командир гарнизона у себя? — спросил он, встав с кресла.

— Так точно, — угодливо подтвердил унтер и склонился над интеркомом. — Гражданин командир, к вам гражданин инспектор с квадр-офицером Рончем.

— Заходите, инспектор, жду вас, — послышался из динамика голос Абурхада. — Ронч пускай обождет в приемной.

Войдя, Кин обнаружил, что в кабинете, кроме командира гарнизона, находится еще один человек. Сбоку стола восседал офицер, чье мясистое квадратное лицо с глубоко прорезанными складками Кин хорошо знал по голограмме в служебном досье.

— Инспектор Кин, познакомьтесь, — Абурхад встал и протянул руку через стол. — Терц-офицер Нариман, шеф гарнизонной контрразведки.

— Весьма приятно, — произнес Кин, обмениваясь рукопожатиями.

— Присаживайтесь, прошу вас. Надеюсь, вы хорошо отдохнули, инспектор?

— Благодарю, вполне.

Кин уселся напротив Абурхада, и его внимание сразу приковали разложенные на столешнице перед Нариманом на куске тонкого пластика оплавленные ошметки металла. Наметанным взглядом он распознал в них останки монокристаллических часов и куски оболочки.

— Как видите, мы не сидели сложа руки, — самодовольно прокомментировал Нариман.

— Инспектор, вы оказались совершенно правы, — с оттенком извинения заявил командир гарнизона. — В турбоход подложили магнитную таймерную мину.

— Честно говоря, предпочел бы ошибиться, — буркнул Кин.

Он взял со стола выпуклый треугольный осколок и пристально осмотрел, прикидывая радиус скругления корпуса.

— Маркировку мы уже искали, — понимающе сообщил Нариман. — По всем признакам это ТАМГ-Д.

— Мне тоже кажется, что штучка отечественного производства, — проронил Кин и положил кусок оболочки на место. — В гарнизоне ими пользуются?

— Прямой потребности в них нет, разумеется. Но на складе числится два ящика этого добра, просто завезли на всякий случай. У взрывников на руднике таких моделей нет, они пользуются другими устройствами, дистанционно управляемыми. Это мы уже установили.

Глубокомысленное предположение о том, что рудокопы могут пользоваться диверсионными боезарядами, не оставило у Кина ни малейших сомнений в компетентности шефа гарнизонной контрразведки.

— Вы уже проверили, все ли мины в наличии? — подавив усмешку, деловито поинтересовался он.

Подобный безоблачный вопрос можно было задать лишь круглому дураку, но коллега Нариман умудрился не заметить издевки.

— Да, я распорядился о проверке на складе. Впрочем, к тому времени кладовщик уже сдал помещение под сигнализацию и отправился отдыхать. Повода для особой спешки нет, завтра утром получим результат.

Тяжелый случай и безнадежный субъект, подумалось Кину. С эдакой хваткой к утру обычно получают результат в виде еще одного взрыва или безвременно усопшего кладовщика.

— Что ж, подождем до утра, — решив оставить эти мысли при себе, сказал он и повернулся лицом к Абурхаду. — А у меня для вас занятная новость.

— Наверно, еще одна мина? — неловко попробовал отшутиться тот.

— Нет, что вы. В сущности, пустяк. Вообразите, пока мы с Рончем ходили в столовую, кто-то рылся в моем чемодане. Я имел неосторожность оставить его в вашей адъютантской, — с задушевной улыбкой сообщил Кин и перевел взгляд на шефа контрразведки. — Ума не приложу, кто бы это мог быть такой любознательный.

— Вы уверены?.. — командир гарнизона побагровел.

— К сожалению, да, — не без мстительного удовольствия Кин наблюдал за тяжеловесной мимикой Наримана, пытавшегося изобразить сочувственное недоумение. — Что ж, поскольку мне подложили мину, я автоматически попадаю в разряд подозрительных лиц. Безупречная логика, не правда ли?

Не выдержав прямого взгляда, Нариман отвел свои томные, с поволокой карие глаза и вопросительно уставился на командира гарнизона, как бы в ожидании распоряжений. Мельком Кин отметил, что наверняка нажил себе заклятого врага. Впрочем, дружба с таким типом явилась бы гораздо худшим уделом.

— Я имею в виду, вы уверены, что ваши вещи обыскали именно здесь? — с нажимом уточнил Абурхад.

— Увы, больше негде.

— Что-нибудь пропало?

— Нет. Я же сказал, это была не кража, а обыск. Причем орудовали сущие дилетанты.

— Если не ошибаюсь, в это время дежурил Басо, — обратился командир к Нариману. — Разберитесь и доложите.

— Будет сделано, — пробурчал тот без малейшего энтузиазма.

— Когда я забирал чемодан, в адъютантской дежурил другой унтер, — внес необходимое уточнение Кин.

— Допросите также Гронски, — распорядился Абурхад.

— Прикажете прямо сейчас?

Командир гарнизона помедлил с ответом, взглянул на Кина, тот слегка пожал плечами, давая понять, что вовсе не изнывает от нетерпения.

— Не стоит. О результатах доложите завтра.

Результаты дознания заведомо будут нулевыми, но Кин не удержался от искушения поднести эту пилюлю тупице Нариману, чтобы тот впредь орудовал не так нагло.

— Надеюсь, вы довольны отведенным вам жильем? Может быть, есть какие-либо пожелания?

Дежурную любезность Абурхад преподнес далеко не самым любезным тоном, склонностью к дипломатии он явно не блистал. Впрочем, это его качество устраивало Кина во всех смыслах. Работать с прожженным лицемером было бы гораздо труднее.

Заданный вопрос предполагал выбор из трех традиционных утех, которым предаются штабные бездельники вдали от очей непосредственного начальства: охота, сухая парилка и девочки. К двум из перечисленных занятий Кин относился с прохладцей, а что касается последнего, то тут он благоразумно избегал посреднических услуг.

— Для проведения инспекции мне нужен допуск ко всем вашим базам данных и, соответственно, пароли, — деловито заявил Кин.

— Разумеется, — Абурхад понимающе кивнул, как будто другого ответа не ожидал, придвинул интерфейсную панель компьютера и вывел на ней пальцем закорючку. — Завтра в половине десятого вас устроит? Что ж, тогда до встречи.

У командира гарнизона, судя по всему, сегодня выдался не самый легкий день, но Кин, поколебавшись, решил не откладывать последнюю щекотливую новость на потом.

— Я хотел бы обсудить еще одну тему, с вашего позволения, — сказал он.

— Слушаю вас, — в голосе Абурхада просквозила нотка раздражения, смешанного с обреченностью.

— Без десяти восемь я наткнулся на патрульного фабра возле крыльца дома, в котором меня поселили. И его поведение меня, скажем так, озадачило.

— А именно?

— Он преградил мне дорогу и, судя по всему, намеревался применить оружие.

Высоко вскинув брови, Абурхад недоверчиво покачал головой.

— Позвольте, инспектор, что значит “намеревался”? Фабру достаточно доли секунды, чтобы решить, стрелять или нет. Если бы он всерьез хотел на вас напасть, вы бы тут не сидели, — судя по холодному тону, он не имел бы ничего против такого исхода.

— Ему помешало появление Ронча, — объяснил Кин.

Командир гарнизона переглянулся с шефом контрразведки, и тот незамедлительно вступил в разговор.

— Инспектор, вы, значит, заявляете, что на вас еще и фабр покушался? — с развязной ухмылкой спросил Нариман.

— Вы не так истолковали мои слова. Речь пока идет о фактах. Он навел свое ружье мне прямо в живот. Было такое ощущение, что он колеблется...

— Так мы говорим о фактах или ощущениях? — перебил его Абурхад.

Обезоруживающий скепсис собеседников вывел Кина из равновесия. С запозданием он попробовал взглянуть на ситуацию с их точки зрения и понял, какую досадную промашку допустил. Сначала он восстановил обоих против себя, потом дал повод отыграться, выставив его дураком и паникером. Похоже, еще немного, и они рассмеются ему в лицо. Никакие доказательства их не проймут, о замазанном глиной номере на груди фабра лучше даже не упоминать.

— Давайте разберемся, — Кин сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. — Можно сформулировать так: я столкнулся с фабром, который действовал чрезвычайно странно. С моей точки зрения его поведение было алогичным и немотивированным. Биоробот в принципе не должен вытворять ничего подобного. А от квадр-офицера Ронча я узнал, что такие случаи здесь не в новинку. Как он выразился, фабры могут куражиться, и никто не может вразумительно объяснить, чем это вызвано. Я хотел бы услышать ваши комментарии по этому поводу.

Абурхад и Нариман снова переглянулись. Возникло странное замешательство, словно Кин по оплошности затронул крайне неприличную тему.

— Поверьте, я прекрасно понимаю, насколько все эти происшествия по дороге сюда могут выбить из равновесия, — вкрадчивая напряженность, с которой Абурхад подыскивал слова, вызвала у Кина далеко не лестные ассоциации: примерно так психиатр беседует с трудным пациентом.

— Тем не менее, до галлюцинаций мне еще далеко, — с усмешкой возразил он.

— Ну что вы, я не имел в виду ничего подобного. Просто вы превратно истолковали происшедшее. Повадки фабров действительно кажутся странными для тех, кто не привык иметь с ними дело. Патрульный фабр обратил на вас пристальное внимание, и вы решили, что он вознамерился в вас стрелять.

— Вы хотите сказать, что нацеленное в живот дуло означало всего лишь повышенный интерес к моей особе?

— Для фабра, представьте, да.

— Конечно, такое поначалу сбивает с толку, — добавил Нариман. — Думается, раз он похож на человека, то должен действовать как человек. Но это не так.

— Видите ли, фабры сейчас впервые проходят адаптацию к реальной, не лабораторной среде, — продолжил Абурхад. — Специалисты концерна довольны тем, какими темпами они прогрессируют. Как и предполагалось, их интеллект оказался близок к человеческому. В том отношении, что фабр способен взвешивать ситуацию и руководствоваться сделанными им выводами.

— Хотелось бы иметь гарантии, что их оценка ситуации адекватна, — скептически возразил Кин.

— Вот к этому я и веду, — кивнул командир гарнизона. — Проблема упрощается, поскольку здесь их задача — охранять людей и гражданские объекты, а облик противников резко отличается от гуманоидного. Поэтому в их мозгу закреплено программное табу на причинение вреда человеку. Запрет с высшим приоритетом. Если бы вы это знали, то не испытали бы никакого беспокойства.

В снисходительной отповеди Абурхада содержалось косвенное обвинение в трусости. Это всерьез задело Кина именно потому, что он действительно испытал жуткий страх, глядя на дуло плазменного ружья в руках фабра.

— Я это знал, — парировал Кин. — Как раз по этой причине инцидент меня встревожил. Поймите, я завел этот разговор оттого, что меня обеспокоила проблема надежности фабров, а вовсе не моей личной безопасности.

— Если хотите знать, инспектор, я вообще не представляю, как мог бы контролировать такую территорию только силами личного состава, без биороботов, — вскипел Абурхад. — Специалисты концерна заявляют, что один фабр способен заменить двоих солдат. Ну так вот, я на опыте убедился, что фабр может запросто контролировать участок, где с поставленной задачей худо-бедно справляются трое человек.

Широким взмахом руки он обвел электронную карту поселка на стене. Мигающие разноцветные точки на ней обозначали расположение патрульных.

— Красным цветом обозначены солдаты, оранжевым — фабры. Можете сравнить численность и площадь охвата. Учтите, я ставлю фабров на самых трудных секторах обороны. И они там стопроцентно надежны.

Присмотревшись к карте, Кин рассмотрел оранжевую точку на юго-востоке, которая двигалась вдоль полосы заграждения с неторопливостью минутной стрелки. Вот он, фабр с замазанным глиной номером.

— Насколько я понимаю, все перемещения фиксируются в базе данных? — риторически спросил он.

— Само собой, как же без этого.

Значит, Кин без труда сможет установить личный номер фабра, получив доступ к главному компьютеру гарнизона.

— И все-таки давайте вернемся к сегодняшнему инциденту. Вы склонны расценивать его как мелкое недоразумение, что ж, не буду спорить. Меня интересует, случалось ли ранее что-либо подобное? — задал Кин лобовой вопрос.

— Скажем так, поначалу не обходилось без недоразумений. Потом все реже и реже.

Вне всякого сомнения ему лгали, продолжать разговор не имело никакого смысла. Хорошо, что он поостерегся сразу выкладывать сведения, полученные от техника на космодроме и Даркофа. Они еще нуждаются в тщательном уточнении, а устанавливать истину явно придется без помощи Абурхада и Наримана, скорей всего, наперекор им. В голове снова заколыхалась вязкая похмельная боль.

— Благодарю за разъяснения, — он встал со стула. — Завтра утром в половине десятого буду у вас.

Кин еще раз мельком взглянул на куски мины, которая чуть было не спровадила его на тот свет, и вышел из кабинета.

При его появлении Ронч, оживленно судачивший о чем-то с Гронски, встал навытяжку. Надо полагать, он провел с унтером душеспасительную беседу о соблюдении устава, поскольку тот, к удивлению Кина, тоже вскочил и вытянулся в струнку.

— Вольно. Пойдемте, — кивнул своему телохранителю Кин и надел шлем.

Когда они вышли из блокгауза, ливень уже отбушевал, и в разрывах туч сияли мириады крупных звезд. Кин с удовольствием поднял забрало, в лицо дохнула первозданная свежесть омытой дождем земли. Забавная вещь, подумал он, всего лишь повышеная влажность и толика тройных молекул кислорода, а получается неописуемая благодать. Со всех сторон неслись дробные трели, словно несметная орава мальчишек развлекалась, треща палками по штакетнику, и, реже, отрывистое сочное цоканье: нестройный хор крошечных земноводных восторженно праздновал начало дождевого сезона.

— Вы бы опустили забрало, Кин, — посоветовал Ронч, непрестанно озиравшийся по сторонам. — Так ходить опасно, особенно по ночам.

Это замечание вернуло его к реальности. Замедлив шаг, квадр-офицер начал вглядываться в сгусток темноты за поворотом дорожки, затем выхватил из кобуры икстер и дважды выстрелил. Слепящие импульсы пробороздили гладь обширной лужи, упруго взметнулся клуб шипящего пара.

— Что там было?

— Не знаю. На всякий случай. Померещилось, — признался Ронч.

— Почему вы не пользуетесь инфравизором?

— От него мало проку. Среди местной живности теплокровных нет.

Они остановились возле крыльца, скудно освещенного надтреснутым плафоном.

— Что ж, спокойной ночи, — сказал Ронч. — Во сколько за вами зайти утром?

Кину вдруг тошно стало от мысли, что придется глушить вечернее похмелье в одиночку.

— Давайте пропустим еще по стаканчику, — предложил он.

— Почту за честь.

Когда они вошли в комнату, Кин отметил, что недопитая бутылка на столе придает его жилищу более-менее обжитой вид. Избавившись от неуклюжего защитного облачения, он жестом пригласил Ронча усаживаться. Тот не стал стаскивать бронекостюм, только снял шлем и положил на колени.

— С вашего позволения, посижу немножко и пойду к себе, — пояснил он. — Малость вымотался за день.

— Да, день сегодня выдался не самый легкий, — согласился Кин, разливая злаковую по стаканчикам. — Давайте выпьем за удачу. Есть предположение, что пока нам она сопутствует. Так вот, пускай это продолжается подольше.

— Хороший тост, — одобрил Ронч, и они выпили.

Не притрагиваясь к закуске, Кин передернулся и сделал резкий выдох, когда раскаленная волна скользнула по пищеводу. Как выразился кто-то из древних мудрецов, подобное излечивается подобным. Еще чуточку терпения, и наконец утихомирится проклятый уксусный альдегид, этот ублюдочный молекулярный огрызок этилового спирта, терзающий его сосудистую систему. Вспомнилась одутловатая физиономия Наримана, густо разукрашенная красными прожилками. Горе-коллега и впрямь злоупотребляет алкоголем, это сразу видно невооруженным глазом. Ничего удивительного: здесь, на Тангре, воистину идеальные условия для того, чтобы напрочь спиться.

— Ну как вам понравился наш главный контырь? — осведомился Ронч.

На мгновение Кин опешил, затем понял, что телепатия тут ни при чем. Разумеется, квадр-офицер узнал от Гронски, с кем уединился в кабинете командир гарнизона.

— Вы оказались правы, он редкостная тупица, — признал Кин, решив на сей раз отбросить дипломатические игры. В том, что комнату прослушивают, сомневаться не приходилось, но с тем большим удовольствием он отпустил эту реплику.

— Говорят, в турбоходе и впрямь нашли осколки мины...

— Вижу, вы отлично осведомлены.

— Солдатский телеграф штука надежная, — осклабился квадр-офицер.

— Да, судя по найденным частям корпуса, применили диверсионную мину отечественного производства. Очевидно, ее украли с гарнизонного склада.

— Больше вроде неоткуда, — глубокомысленно поддакнул Ронч. — Честно говоря, никак не возьму в толк, что все это значит. Может, провокация?

— Такое объяснение, увы, ничего не объясняет. Давайте еще по стаканчику на сон грядущий?

— С удовольствием, — он подставил стаканчик, и Кин налил до краев. — Давно я не пробовал такой злаковой, забористая и очень хорошей очистки. Здесь в ларьке сплошь синтетика. А тут натуральный продукт из метрополии, чувствуется, да.

— Что ж, теперь ваша очередь предлагать тост.

— В этом деле я не мастак, — Ронч задумался, наморщив лоб. — Ну, скажем, так. Чтоб каждый получил свое. В смысле, чего заслужил. Годится?

— Отлично, — кивнул Кин и залпом осушил стаканчик, на сей раз малодушно закусив ломтиком сыра.

Наконец-то похмелье отлегло, и в голове прояснилось. Некстати шевельнулась мысль о грядущем следствии по делу загадочных фабров, которые взбрыкивают и куражатся. Строго говоря, в область прямой служебной компетенции Кина оно не входило, и потому в любой момент он сможет благоразумно отступиться, представив по инстанции доклад для очистки совести. Другое дело, сохранит ли он при этом уважение к себе. Вот где загвоздка.

— Так что-нибудь разъяснилось с этой миной? — прервал его размышления Ронч.

— Пока ничего определенного. А я, кажется, свалял дурака под конец разговора, — признался Кин, желая направить разговор в то русло, где можно попытаться выудить полезные сведения.

На раскрасневшейся физиономии квадр-офицера изобразилось живейшее недоумение.

— Как это? — спросил он, всем своим видом выражая отказ поверить чересчур самокритичному признанию.

— Меня угораздило помянуть о фабре, который наставил на меня ружье, — объяснил Кин.

— Так-так...

— А они наперебой стали меня уверять, что это совершенно нормально. Дескать, издержки адаптации фабров к непривычным условиям. Короче говоря, чуть не подняли на смех. Однако не могу сказать, что они меня переубедили.

Вместо ответа Ронч неопределенно хмыкнул.

— Что вы на это скажете? — после выжидательной паузы Кин решил слегка нажать на собеседника.

— Ну что тут можно сказать, — без особой охоты заговорил квадр-офицер. — Наши отцы-командиры за фабров стоят горой. Это кормушка первый сорт, будьте уверены.

— Простите, каким образом?

— Да ведь Абурхад числится в лаборатории концерна военным консультантом. И Нариман тоже. Вы что, не знали?

В штаб-квартире военной контрразведки об этом действительно не знали. Кин снова подумал о том, что решение командировать его сюда, чтобы разобраться на месте, оказалось не столь уж бессмысленным, как выглядело поначалу. Мягкая коррупция, будь она неладна. И вместе с тем подобную практику, при всей ее прозрачности, чрезвычайно трудно пресечь. Шито белыми нитками, а не подкопаешься. С легкой досадой Кин ощутил, что его первоначальное уважение к Абурхаду сильно потускнело. Хотя, если разобраться по существу, тут нет ровным счетом ничего противоестественного. Овеянный славой кавалер боевых орденов тоже человек, а люди падки до денег, элементарный житейский силлогизм. К тому же здешние офицеры, запродавшиеся концерну, занимают скромное место в самом низу коррумпированой чиновной пирамиды, ну, а какие дела творятся на ее верхушке, Кин предпочел бы даже не догадываться.

— Для меня это новость... — вслух проговорил он, прикидывая, не наживет ли симпатяга Ронч неприятностей, когда распечатка их трепа ляжет на стол Наримана. Пожалуй, квадр-офицер пока не сболтнул ничего настолько шокирующего или тайного, чтобы впасть у начальства в немилость. Однако лучше возобновить разговор на эту тему где-нибудь на свежем воздухе, подальше от стационарной системы прослушивания.

— А кстати, вы видели, что у того фабра нагрудный номер был замазан глиной? — Кин перевел разговор на другую тему.

— Серьезно? Я как-то не обратил внимания впопыхах.

Вероятно, Ронч успел пожалеть о своем приступе болтливости и теперь на глазах замыкался, принимая непроницаемое обличье простецкого бравого вояки.

— Да и темно было, свет со спины... — чуть ли не виновато добавил он.

— Жаль, что не заметили, — проронил Кин. — Интересная деталь.

— Так говорите, номер замазан... — сообразил наконец Ронч и нахмурился. — Вы полагаете, неспроста?

— Для дельных предположений информации пока маловато, — ответил Кин. — Могу поручиться лишь за одно: на брюхе он до этого не ползал, нигде больше на его комбинезоне ни единого пятнышка глины не было.

Повисло гнетущее молчание. С тихим злорадством Кин подумал, что данные прослушивания спецсредствами военной контрразведки представляют собой секретный документ, подлежащий бессрочному хранению. И этот их разговор, прошедший компютерную оцифровку, осядет во всеядных объемистых недрах магнитооптического барабана. Забавно, ведь при необходимости Кин когда угодно сможет официально затребовать эти записи по каналам АрКона.

— А все-таки, сами вы что думаете по поводу всего этого? — без обиняков спросил он.

— Насчет фабра?

— По поводу их манеры, как вы сказали, куражиться.

— Я думаю, не моего ума это дело, — смиренно рассудил квадр-офицер, вертя в руках защитный шлем.

При других обстоятельствах его манера увиливать от прямого ответа могла бы не на шутку разозлить. Но пока оставалась надежда, что рано или поздно удастся вызвать Ронча на откровенность, и Кин предпочел не выказывать шевельнувшееся в нем мимолетное раздражение.

— Разрешите идти?

— Конечно. Желаю вам хорошо отдохнуть.

С нескрываемым облегчением Ронч нахлобучил шлем и вытянулся во фрунт.

— Во сколько прикажете явиться утром?

— Давайте в полдевятого, пожалуй. Позавтракаем и примемся за дела.

— Только вы без меня больше никуда не выходите, — попросил Ронч.

— Об этом мы уже договорились, — напомнил Кин.

— Тогда спокойной ночи. Спасибо за угощение.

Опять преобразившись из задушевного сотрапезника в наглядное пособие по строевой подготовке, Ронч козырнул. Кин заставил себя мягко улыбнуться и протянул ему руку на прощание.

Заперев дверь за квадр-офицером, он прошелся по комнате взад-вперед, потом остановился у окна. После безуспешной попытки распахнуть его и проветрить комнату Кин, присмотревшись, обнаружил, что дюралевая рама в нескольких местах прихвачена к окантовке точечной сваркой. Естественно, для вящей предосторожности, во избежание опасных сюрпризов, которые могут проникнуть в жилище вместе со свежим воздухом. Он сурово попенял себе за хмельную беспечность. Пора бы освоиться с тем, что здесь надо контролировать каждый свой шаг и не допускать никаких машинальных поступков.

Густую тьму, в которой покоился поселок, бороздили прожекторные клинки с вышек. Лишь кое-где слабо теплились освещенные окна, большинство обитателей поселка благополучно отправилось ко сну. Над темным куполом горы мигнула зарница, гроза продолжала буйствовать вдали над хребтом.

Мысли Кина в который раз за этот день свернули на осточертевшую кольцевую колею.

Его миссия прикрытия заключалась в проверке боевого духа и морального климата, иными словами, чистейшая проформа и синекура, детские бредни на солнечной лужайке. Якобы инспектору штаба поручили выяснить, как подчиненные Абурхада могли докатиться до того, чтобы напасть на фабра, эту отраду и гордость современных вооруженных сил.

Мало того, что трагическая стычка получила широкий резонанс, ее исход вызвал в некоторых элитных армейских кругах почти неприкрытое ликование. Впервые подтвердилось на практике, что в схватке с фабром у человека нет практически никаких шансов. Инцидент сразу стал крупным козырем в руках коррумпированной гранд-офицерской сволочи, прикормленной концерном “Биотех”. Но теперь дело приобретало неожиданный, прямо противоположный оборот. Вообще-то Кин терпеть не мог подобных зыбких и обоюдоострых ситуаций. Если он превратит свою миссию прикрытия из пустышки в серьезную работу и даст расследованию ход без прощупывания почвы, не заручившись надежной поддержкой сверху, его попросту сотрут в порошок.

Хорошим уроком в самом начале карьеры в контрразведке для него послужил случай со штабной мелкой сошкой, когда регулярная процедура сверки доходов с уровнем трат дала подозрительный итог. Вообразив, что тут пахнет продажей сведений, Кин увлеченно принялся отслеживать происхождение кругленькой суммы на банковском счету супруги подозреваемого, и к своему немалому удивлению вышел на транспланетный консорциум, поставлявший армии ручное оружие и боеприпасы. Притом цепочка потянулась так далеко, что расследование немедленно передали в другие руки. По тогдашней своей наивности Кин расценил это как умыкание заслуженных им лавров и стал строчить рапорты по инстанции, пока не получил от прямого начальства прозрачный намек вкупе с откровенным нагоняем. С тех пор он приобрел иммунитет к пропагандистской дребедени насчет боеготовности вооруженных сил свободного мира, призванных рыцарски защищать свободу от посягательств прогнившей насквозь Империи. Лично для него проблемы служебного долга и морали сосредоточились на крохотном плацдарме. Удастся ли ему добросовестно выполнять задания и сохранить самоуважение, вот что стало единственно важным.

Глядя на спящий поселок, Кин решил не загадывать слишком далеко и для начала выяснить, насколько серьезны предполагаемые изъяны боевых фабров второго поколения. А там уж действовать по обстановке.

Из окна хорошо был виден входной тамбур командирского блокгауза, освещенный двумя ртутными лампами. Оттуда вышел некто в бронекостюме и энергичной торопливой походкой направился по дорожке, ведущей к дому для гражданского персонала. Кин покосился на стенные часы, уже семь минут двенадцатого, потом перевел взгляд на интерком, который еще не удосужился включить в розетку. Естественное предположение, что из блокгауза отправили посланца по его душу, отнюдь не радовало. Новости, как известно, бывают либо приятными, либо срочными. Для ответной депеши из штаб-квартиры АрКона вроде еще рановато...

Внизу хлопнула входная дверь. Выждав несколько минут, Кин с удивлением понял, что человек из блокгауза шел вовсе не к нему.

Ах да, сообразил он, все мы подсознательно числим себя осью мироздания без всякого на то повода, ну а в жизни есть еще кой-какие мелочи кроме служебной лямки. В этом же доме должна обитать огненная дама, насчет которой нельзя иронизировать при Абурхаде. До чего странные вкусы бывают у других мужчин. Будь Кин на его месте, он скорее приударил бы за пухленькой тихоней из офицерской столовой, невзирая на ее далекие от изящества лодыжки.

У Кина слипались глаза, световой режим Тангры почти диаметрально отличался от того, к которому он привык. Вдобавок его изрядно утомляла повышенная гравитация. Прикинув, что без малого стандартные сутки провел без сна, он принялся застилать тахту отменным хрустящим бельем. Затем синхронизировал часы с осевым оборотом планеты, поправка относительно эталона составляла всего минус двадцать шесть минут и десять секунд. Таймер наручных часов даже переводить не пришлось, он и так стоял на восьми утра; оставалось лишь нажать переключатель звукового сигнала и положить часы на тумбочку возле изголовья. Кое-как он отдал дань гигиене, улегся, и сразу им овладел крепкий сон.

При всей своей страсти к построению всевозможных версий прим-офицер армейской контрразведки Кин не мог даже предположить, что человек, вышедший из блокгауза в одиннадцать ноль семь по местному времени, на самом деле был ключом к одной из сегодняшних загадок и слепо шагал навстречу смерти.

Глава 4. Довольно-таки своеобразный самоубийца

Заслышав сквозь сон въедливое жужжание таймера, Кин ощупью нашарил часы на тумбочке, чтобы выключить звук. Потом разлепил глаза и уставился в потолок, собираясь с мыслями. Тривиальный эффект пробуждения на новом месте, легкое замешательство, тут же сменилось четким осознанием того, что он находится в гарнизоне на Тангре, по местному времени восемь утра.

После вчерашних возлияний у него немилосердно трещала голова, хотя выпито было вовсе не так уж много. Интересно, как иные люди, тот же Нариман, ухитряются спиваться. Чтобы регулярно идти на такие мучения, нужно обладать несгибаемым мужеством. Либо страдать всепоглощающей склонностью к мазохизму. Либо иметь сомнительную привычку не задумываться о последствиях, вот это наиболее вероятно. А может, похмелье у них протекает гораздо легче. Неспешно рассматривая эту проблему, Кин отдавал себе отчет в том, что забивает голову чепухой, и тем самым малодушно пытается отгородиться от мыслей о вчерашних перипетиях и грядущих осложнениях. Однако размышлять о более серьезных вещах с похмелья означало почти наверняка вогнать себя в глубокую депрессию.

Выбравшись из постели, Кин отправился в ванную и встал под душ. Он устроил себе немилосердную экзекуцию, состоявшую в чередовании горячей воды с обжигающе ледяной, всласть растерся полотенцем и, вернувшись в комнату, проделал комплекс гимнастических упражнений. Тут его взгляд споткнулся о бутылку злаковой, почти пустую, укоризненно торчавшую на столе рядом с подсохшими кусочками сыра. Тихо содрогнувшись, он взял ее и убрал в тумбочку.

За окном дремал рудничный поселок. С бледноголубого неба исчезали звезды, осталось лишь несколько десятков самых крупных. Прожекторы на вышках погасли, в изгибах ложбины залегли сгустки тумана, словно перебродивший настой предрассветной мглы. Оранжевое солнце Тангры еще не вскарабкалось на склон ближней горы, лишь окаймило его заревой полосой, словно к тусклой кудлатой поросли кустарника прилипла выдохшаяся молния.

Когда раздался условный стук в дверь, Кин как раз успел покончить с бритьем и одеться. Необходимость напяливать поверх мундира бронекостюм успела ему изрядно поднадоесть. К тому же автоматическая система терморегуляции с завидным упорством поддерживала температуру чуть выше оптимальной; на свежем воздухе это было еще терпимо, но стоило войти в помещение, кожа покрывалась липкой испариной. Поэтому, впустив своего телохранителя в комнату и поздоровавшись с ним, Кин первым долгом поинтересовался:

— Скажите, Ронч, ваш бронекостюм тоже чересчур греет?

— А у них у всех какая-то ерунда с монопроцессорным блоком, — проворчал квадр-офицер. — Известное дело, чем сложнее штуковина, тем она чаще барахлит.

Поистине его запас философских сентенций казался неисчерпаемым.

— Я не нашел, где у этой модели регулировка, — признался Кин.

— Если хотите, я мигом все налажу.

— Был бы вам чрезвычайно признателен.

— Тогда снимите его на минуточку.

Взяв со стола складной нож, лезвие которого было измазано засохшим плавленым сыром, Ронч разложил бронекостюм Кина поверх покрывала тахты, невозмутимо отстегнул наплечную солнечную батарею, затем поддел ножом монопроцессорный узел. Протестующе замигала красная сигнальная лампочка на обшлаге, квадр-офицер сощурился, приглядываясь, опять ковырнул ножом, лампочка погасла.

— Против солдатской смекалки любая техника бессильна, — пояснил он, водворяя плоскую фасетчатую батарею на прежнее место. — Вот теперь носите на здоровье.

По дороге в столовую Кину впервые довелось увидеть и оценить боевые качества фабров. Когда они с Рончем дошли до поворота дорожки, в отдалении, на фоне зарослей по ту сторону заграждения появилась стая из полудюжины прыгунчиков.

Чешуйчатые насекомообразные твари длиной с полтора локтя, на непомерно длинных суставчатых ногах, они выскочили из зарослей кустарника, мигом пересекли контрольно-следовую полосу, легко перемахнули через заграждение из колючей проволоки и размашистой рысью устремились к площадке с бронетехникой. Двое механиков, оба без шлемов, увлеченно ковырялись в эжекторе гусеничного транспортера, не замечая стремительно приближавшихся прыгунчиков.

Ронч предостерегающе завопил, стреляя из икстера, Кин тоже выхватил оружие и выпустил по атакующим тварям весь боезаряд, отлично сознавая безнадежность такой пальбы. На расстоянии двухсот пятидесяти локтей, да еще во влажной атмосфере, импульсы могли причинить прыгунчикам разве что легкие ожоги. Заслышав крики Ронча, механики подняли головы, один из них замер от ужаса, другой метнулся к кабине в поисках укрытия.

И тут из-за стоявшего на углу площадки турбохода наперез стае прыгунчиков бросился фабр. Он вскинул плазменное ружье к плечу и сделал шесть прицельных выстрелов подряд с такой скоростью, что сверкнувшие из дула нитевидные траектории слились в сплошной веер. Подбежав к срезанным на бегу тварям, биоробот осмотрел их, добил одну прикладом и вперевалочку побрел обратно, не обращая внимания на спасенных им остолбеневших механиков.

— Повезло придуркам, — с облегчением резюмировал Ронч.

— В одном Абурхад был прав, — добавил Кин, вынув из рукояти пустую обойму и вставляя запасную. — По части стрельбы человек не может тягаться с фабром.

С утра в столовой оказалось довольно людно: кроме офицеров, там завтракали штатские сотрудники лаборатории и лазарета. Усевшись за облюбованный им столик рядом с фонтаном, Кин изъявил желание заказать горячий завтрак в качестве сильнодействующего средства от похмелья, и Ронч посоветовал ему взять отбивную в кляре. Обслуживала их все та же смазливая официантка в голубом парике, еще издали одарившая Кина кокетливой улыбкой.

— Ну, что будем кушать? — подойдя, осведомилась она.

— Вам, Ронч, тоже отбивную? Тогда две отбивные в кляре, пожалуйста.

— На гарнир пюре, — добавил Ронч.

Официантка носила модные контактные линзы лазурного цвета, в сочетании с париком и улыбчивым румяным лицом они делали ее похожей на детскую куколку.

— Бутылочку минеральной?

— Разумеется.

— Салатик будете? А десерт? — к пухлым губам прилипла заученная улыбочка.

— Нет, благодарю вас.

В ожидании заказанного блюда Кин откинулся на спинку стула и с рассеянным видом принялся обозревать зал. Присутствие рыжей зануды из лазарета он предпочел не заметить, корректным кивком поприветствовал сидевших поодаль Абурхада и Наримана. С большинством сидящих за столиками людей он заочно познакомился, штудируя их досье, и теперь, в качестве развлечения, извлекал из памяти их фамилии, послужные списки, психологические портреты.

Его внимание привлек атлетически сложенный мужчина с бритым наголо бугристым черепом, скуластый и узкоглазый. Сидя в одиночестве возле цветущего декоративного деревца в углу, он угрюмо поглощал двойную порцию салата с маринованными моллюсками. Кин узнал его с первого взгляда: Рино Харагва, шеф здешней лаборатории концерна, докторская степень по биотехнологии, светило генной инженерии, один из отцов проекта боевых биороботов второго поколения.

— Кто это, Ронч? — для вида спросил Кин и уточнил. — Рядом с акранийским деревцем, бритый под нулевку.

— Главный яйцеголовый, по фамилии Харагва, — бросив взгляд через плечо, ответил квадр-офицер.

— Я бы не прочь с ним как-нибудь познакомиться.

— Чего проще, вы же говорили, что хотите полюбоваться на гадюшник. Я еще вчера вечером созвонился с Харагвой насчет этого. Кстати, вы с ним живете в одном доме.

— И какое время нам назначено?

— Утром он занят, но с двух до трех будет нас ждать.

— Очень хорошо.

Досье ученого, подстать его колоритной внешности, отличалось неординарностью. Работоголик, закоренелый холостяк, мизантроп. Избытком лояльности отнюдь не страдает, получил допуск на Тангру лишь благодаря тому прискорбному обстоятельству, что является душой и мозгом строго засекреченного проекта.

Нарумяненная куколка принесла отбивные. Когда она склонилась над плечом Кина, разливая по стаканам минеральную воду, послышался сладковатый запах ее дешевых духов. Неожиданно Кин разглядел, что крошечная полихромная татуировка на пухлом запястье изображает вовсе не экзотический цветок, а узел из стилизованных фаллосов. Исходившая от официантки вкрадчивая притягательность граничила с вульгарностью и, судя по всему, девица не имела ничего против легкой интрижки с заезжим офицером. Проводив ее задумчивым взглядом, Кин принялся за еду.

— Довольно-таки своеобразный вкус, — заметил он, отведав первый кусочек.

— Это филейчик молодого ящера, — объяснил Ронч. — Ребята позавчера настреляли целую кучу с вихрелета. У взрослых мясо жестковатое, а вот у молодняка в самый раз.

Кин едва не поперхнулся, услышав эти слова и вспомнив игры корнеозавров на равнине. Когда он наблюдал за ящерами сквозь прицел лучемета, меньше всего ему могли прийти в голову мысли об их гастрономических качествах.

— Признаться, я не думал, что их мясо годится в пищу. Разве карбосиликоновые соединения усваиваются? — спросил он, в замешательстве отхлебнув минеральной воды.

— Еще как усваиваются, не беспокойтесь. Мелко нарезать, сутки промариновать, два часа тушить, и просто пальчики оближете.

Забавное дело, какой только экзотческой снеди, начиная с пресмыкающихся, кончая насекомыми и червями, ему не доводилось пробовать на разных планетах. Однако щедро сдобренное пряностями мясо на тарелке, чей своеобразный привкус сначала показался ему пикантным, сразу вызвало чуть ли не рвотный спазм, стоило узнать о его происхождении. Непонятное ощущение: не брезгливость, не привередливость, а какое-то смутное, иррациональное чувство запрета шевельнулось в глубине души.

— Неужто я вам аппетит испортил? — приуныл Ронч, видя, что Кин больше не притрагивается к отбивной.

— Нет, ничуть.

Переведя дух, Кин еще раз хлебнул минеральной. Странную реакцию на аппетитное блюдо он расценил как выверт подсознания, возможно, вызванный отказом расстрелять ящеров из бортового лучемета. Упрямство и нежелание потакать своим невротическим прихотям заставили его снова приняться за еду.

— А знаете, совсем неплохо, — признал он, прожевав еще кусочек. — Своеобразно. Отчасти напоминает не столько мясо, сколько деликатесную рыбу.

— Я же вам говорил, вкуснятина. Кстати, как ваш бронекостюм, больше не поджаривает?

— Спасибо, теперь все в порядке.

Как ни странно, проделанная Рончем варварская операция возымела желаемый эффект: обогрев отключился, но система микровентиляции продолжала работать.

Краем глаза Кин заметил, что командир гарнизона покончил с завтраком и направился к выходу из зала в сопровождении Наримана. Утренняя трапеза против ожидания чересчур затянулась, до условленной встречи в блокгаузе оставалось пять минут. Отодвинув тарелку с недоеденным завтраком, Кин собрался было встать и последовать за Абурхадом, однако тот остановился, поравнявшись с его столиком.

— Доброе утро, инспектор, привет, Ронч, — мрачно произнес он. — Вы можете не спешить. У меня опять с утра веселые новости.

— Новая массовка на подходе? — забеспокоился квадр-офицер.

— Хуже. Приходите к десяти, раньше не освобожусь.

И Абурхад зашагал к дверям, на ходу надевая шлем и опуская забрало.

— Интересно, что бывает хуже массовки? — вслух подумал Ронч, глядя вслед командиру. — Верьте слову, он таким редко бывает. Мрачный, как зимняя ночь в карауле.

— Не совсем понял, что вы называете массовкой, — сказал Кин.

— Ну, когда твари кучами прут сразу с нескольких сторон. Редко, но случается и такое. Всех поднимают в ружье, даже штатские выходят со стволами.

Они доели отбивные, и кокетливая куколка явилась за расчетом.

— Наверно, вы родом с Акрании, я угадал? — спросил Кин, подавая свою карточку.

— Почему вы так решили? — удивилась она, оставив в покое кассовый терминал и подняв широко распахнутые лазурные глаза на Кина с выжидательной улыбкой.

— Помнится, была такая песенка: “Лучше нет хиржумских вин и девушек с Акрании”, — галантно объяснил он.

— Жалко, вы ошиблись. Я родилась на Ирлее, — под накладными румянами проступил природный румянец.

Она возвратила ему карточку, их пальцы мимолетно соприкоснулись.

— Не я ошибся, просто песенка врет, — резюмировал Кин. — Теперь я знаю, откуда берутся настоящие красавицы.

Официантка смущенно хихикнула, занявшись расчетом с Рончем.

— Не надо так шутить над бедной девушкой, гражданин офицер, — жеманно поджав губы, произнесла она, разыгрывая невинную простушку.

— Если это приказ, то я вынужден повиноваться.

— Хорошо, что вы послушный, а то вокруг сплошные нахалы, просто ужас... — она вынула карточку Ронча из терминала, сделала Кину глазки и удалилась, покачивая пышными бедрами.

До сих пор ему никак не удавалось идентифицировать эту особу по памяти. В густом макияже и парике девушка весьма отдаленно походила на голографию в досье, но едва прозвучало название планеты, связанные с официанткой установочные данные припомнились без труда. Стасия Фейно, возраст двадцать четыре года по стандартному календарю, на Тангре отработала полгода, заключив авансированный трехлетний контракт. Косвенная сотрудница политической разведки с двадцати лет, само собой, без этого с ней попросту контракт не подписали бы. По прибытии сюда прежние кураторы Стасии автоматически препоручили ее ведению Наримана.

Всеведущий Ронч против обыкновения воздержался от комментариев по поводу улыбчивой ирлеанки, когда они вышли из столовой. Вряд ли она испытывала недостаток в ухажерах, однако тактичное молчание квадр-офицера по всей видимости означало, что Кин может уверенно продолжать многообещающий флирт.

В адъютантской командирского блокгауза на сей раз дежурил худощавый унтер с крючковатым носом внушительных размеров. Кое-как откозыряв вошедшим офицерам, он сел и вперился в монитор с таким страдальческим видом, будто коротал время под дверью зубоврачебного кабинета.

— Привет, Зига, что новенького? — окликнул его Ронч.

— Корявые дела, — промямлил тот. — Ноль хорошего.

— Командир сильно мрачный сегодня, с чего бы это?

— Неужто ты еще не знаешь...

— Понятия не имею.

Скривившийся Зига бесцельно крутил кончиком пальца полуутопленый в краю панели курсорный шарик.

— Да Гронски застрелился, — наконец выдавил он.

— Чего-о-о? — изумился Ронч.

— Да того, что слышал.

— Обалдеть можно... Как же так...

Унтер вяло пожал костлявыми плечами.

— Обыкновенно. Взял икстер да снес себе башку. Этой ночью.

Потрясенный до глубины души Ронч медленно опустился на стул, поднял руку к застежке на вороте бронекостюма, да так и замер.

— Что же это получается... Да мы с ним тут вчера болтали... — сбивчиво проговорил он, осекся и после паузы добавил. — Нет, обалдеть можно.

Молчаливо наблюдавший эту сцену Кин вполне разделил недоумение своего телохранителя. Вчера вечером Гронски отнюдь не походил на кандидата в самоубийцы, и обстоятельства его смерти стоит изучить повнимательнее. За неполные сутки пребывания на Тангре вокруг Кина произошло слишком много из ряда вон выходящего, и не лишено вероятия, что эти случаи лишь на первый взгляд кажутся никак не связанными между собой.

— Так что командир плотно засел у себя с Нариманом, — сообщил Зига и наконец соизволил повернуться к Кину. — Вы инспектор Кин, я правильно понимаю?

— Правильно, — сухо подтвердил он, присаживаясь сбоку мультифункционального пульта.

Сомнамбулические манеры унтера оставляли желать лучшего даже с точки зрения элементарной воспитанности, не говоря уж об уставе прохождения службы.

— Командир просил его извинить, он очень занят и примет вас чуть позже, — кисло глядя куда-то вбок, бормотал тот. — Понимаете, такое не каждый день случается...

— Да, я понимаю, — стараясь не раздражаться попусту, кивнул Кин. Все-таки он решил не заниматься индивидуальной муштровкой здешних оболтусов, каковому занятию не виделось конца и краю. А вот с Абурхадом ему не миновать серьезнейшего разговора о почти поголовной расхлябанности личного состава. Когда до такой степени игнорируется устав и хромает дисциплина, это безусловно лежит на совести командира части.

— Мне приказано оформить вам доступы, — унтер протянул руку. — Разрешите вашу личную карточку. И какую-нибудь кристалетку тоже.

Кин достал из планшета требуемое и вручил унтеру. Тот скопировал в память компьютера электронное удостоверение, снабдил его кодами доступа, занес необходимые пароли на кристалетку и в довершение всех формальностей попросил Кина расписаться в прошнурованной тетради.

— Давайте я вам покажу, где что и как, — предложил он. — А то в нашем хозяйстве сложновато разобраться с первого раза.

Пересев на стул рядом с унтером, Кин отправился в своего рода экскурсию по базам данных гарнизона. Тут нескладный Зига его удивил. Он сновал по компьютерным дебрям с виртуозной быстротой, изъясняясь в основном междометиями, время от времени увлеченно тыча пальцем в монитор.

— Это здесь, тут вот так... отсюда сюда... а теперь выйти и чикнуть по этой...

В основном компьютерная сеть гарнизона соответствовала общеармейскому стандарту, и наметанным взглядом Кин сразу схватывал необходимые тонкости, хотя с трудом поспевал за манипуляциями унтера. Различия в основном касались многочисленных отслеживающих устройств, для которых выделялась отдельная, высокоприоритетная зона машинных ресурсов. И еще одно необычное обстоятельство бросилось Кину в глаза.

— Погодите-ка, вот это у нас что, сервер лаборатории? — спросил он Зигу.

Кликовую плашку с надписью “Биотех” украшала эмблема концерна, двойная спираль в звездном кольце. А снизу шла волнистая полоска, сразу насторожившая Кина традиционная метка анизотропного информобмена.

— Он самый. Только с ним обмен опосредован.

— Метку я вижу, но что она означает конкретно?

Смущенный его жестким тоном, Зига чуть замялся, его длинные узловатые пальцы беспокойно комкали воздух над клавиатурой.

— Ну, есть режим запроса. Пароль у вас на кристалетке есть, в каталоге “спец”.

— Только и всего? А с их стороны? — допытывался Кин.

— Оттуда разрешены все режимы, — виновато промямлил унтер, как будто инспектор вскрыл его собственнную оплошность.

Еще один обескураживающий сюрприз, который следовало взять на особую заметку. Ну кто бы мог предположить, что гарнизонная система обороны в здешней сетевой иерархии занимает подчиненное положение. Разумеется, об этой забавной мелочи даже не потрудились известить штаб-квартиру армейской контрразведки.

— Ладно, давайте дальше, — процедил Кин.

— Там вот сеть рудника со всеми прибамбасами, а это бухгалтерия, это склад, — бубнил себе под нос Зига, быстро вводя пароли, которые знал наизусть. — Шмотки отдельно, оружие и боеприпасы отдельно...

Дверь командирского кабинета открылась, в адъютантскую вошел Нариман. Судя по размытому влажному взгляду, шеф отдела контрразведки уже успел опрокинуть рюмашку в честь утренней прохлады.

— Инспектор Кин, вас приглашает командир Абурхад, — чопорным тоном сообщил он и скрылся в выходном тамбуре.

— Спасибо, Зига, более-менее все понятно, — сказал Кин тоном помягче: та лихость, с которой этот несуразный унтер работал на компьютере, произвела на него благоприятное впечатление.

Забрав удостоверение и кристалетку с паролями, он легонько кивнул сидевшему на стуле в глубокой задумчивости Рончу и вошел в кабинет.

Стоявший перед электронной картой поселка Абурхад при его появлении обернулся, скупым жестом пригласил расположиться на креслах в углу.

— Прошу прощения за то, что заставил вас ждать, инспектор, — развел руками он. — Чрезвычайное происшествие...

— Не стоит извинений, я с пользой провел время, — ответил Кин, усаживаясь и закидывая ногу на ногу. — Ваш дежурный дал мне пароли и прогулялся со мной по сети.

Донельзя хмурый командир гарнизона не стал садиться в кресло, давая понять, что рассчитывает на короткую беседу.

— Какие у вас еще вопросы или пожелания? — осведомился он.

— Чрезвычайное происшествие, насколько я понимаю, это самоубийство унтера Гронски?

— Совершенно верно.

— Я хотел бы узнать подробности, с вашего позволения.

Чуть поколебавшись, Абурхад с плохо скрытым выражением досады на лице все-таки опустился в кресло напротив Кина. Заявленные цели служебной командировки впрямую обязывали инспектора Генштаба проявить особый интерес к расследованию трагического инцидента, оба собеседника хорошо понимали это без комментариев.

— Что именно вас интересует?

— То, что удалось выяснить на данный момент по поводу обстоятельств самоубийства.

— Пожалуйста. Вчера Гронски заступил на дежурство в пятнадцать часов. В одиннадцать его сменил унтер Дживло. Около восьми утра обнаружилось, что Гронски покончил с собой выстрелом в голову из личного оружия, — Абурхад замолчал.

— Кто и где нашел тело?

— Унтер Басо зашел за ним, как обычно, чтобы вместе пойти на завтрак. Вы уже знаете, на Тангре предпочитают не выходить из помещения в одиночку. Дверь оказалась незаперта, Гронски лежал в своем боксе на полу. Импульс в упор, сами понимаете, половину черепа снесло начисто.

— В таких случаях обычно оставляют записку... — полувопросительно произнес Кин.

— Далеко не всегда. Гронски этого не сделал.

— Время смерти установлено?

— По мнению врача, это произошло около двух часов пополуночи.

Стоило Абурхаду назвать время, когда Гронски закончил дежурство, Кин сразу вспомнил о человеке, который покинул блокгауз в одиннадцать ноль семь вечера и направился к дому для гражданского персонала.

— Значит, Гронски вышел отсюда около одиннадцати часов? — уточнил он.

— Надо полагать, что да. Унтера Дживло еще не опрашивали, он отдыхает после ночного дежурства. Но смена дежурного зарегистрирована ровно в одиннадцать.

— Кто-нибудь еще в это время находился в блокгаузе?

— Разумеется, никого. Сам я ушел в десять.

Вне всякого сомнения, человек, которого Кин случайно увидел вчера из окна, был унтером Гронски.

— Я хотел бы просмотреть видеофайлы с места происшествия, — заявил Кин.

— Вы можете их получить из отдела контрразведки. Я распоряжусь, чтобы вас держали в курсе всех деталей дознания, — и Абурхад встал, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен, а в дальнейшем эту тему следует обсуждать не с ним.

— С вашего позволения, у меня к вам есть еще несколько вопросов по другим темам, — сказал Кин, не спеша подниматься с кресла.

Между тем командир гарнизона уже уселся за свой рабочий стол, придвинул поближе микрофон на кольчатой штанге и компьютерную панель.

— Если только это не срочно, давайте встретимся еще раз вечером и поговорим сколько угодно, — искоса взглянув на Кина, предложил он. — У меня в одиннадцать сетевая летучка, не считая некоторых мелких дел.

— Ну что ж, не буду вам мешать. На какое время мне рассчитывать?

— Думаю, перед ужином. В шесть вас устроит?

— Очень хорошо.

Кин покинул кресло, обменялся с Абурхадом кивками и вышел в адъютантскую.

— Ронч, пойдемте, — сказал он.

Солнце успело вскарабкаться на вершину горы и начало ощутимо припекать. Упругий утренний ветер тащил по небу разрозненные клочки облаков. Над рудничным терриконом завис вихрелет, хищно растопыривший кронштейны с кассетными ракетами.

— Давайте зайдем ко мне, поговорим немножко, — Кин стал подчеркнуто держаться с Рончем так, как если бы они были равными по званию, в надежде поощрить его разговорчивость.

— Охотно, — в тон ему ответил квадр-офицер.

Вихрелет сорвался с места, заложил крутой вираж и, резко снизившись над скальным массивом к северу от рудника, дал залп термитных ракет. Брызжущий длинными снопами искр огненный клубок прокатился по усыпанному валунами склону и скрылся за горным уступом. Подхваченные ветром кривые султаны дыма быстро истаяли в голубой вышине.

— Наверняка по адовым портянкам вжарили, — прокомментировал Ронч. — Или, может, по тещиным языкам. Прочая мерзость камни не любит, шныряет по кустам.

Наблюдая за ракетной атакой, он не забывал то и дело озираться по сторонам, держа руку на расстегнутой кобуре.

Когда они поднимались по лестнице на второй этаж, Кин услышал, что в левом крыле довольно громко играет музыка, одна из его излюбленных мелодий: Стенжелл, третий струнный квартет, анданте. Совершенно некстати дохнуло дымком от поленьев в камине, долгим вечером в загородном доме с бокалом хорошего вина в ладони, блаженством покоя и одиночества, полудремой под теплый дождик, усердно клюющий оконное стекло, покуда из колонок проигрывателя струится тихая лучезарная скорбь несравненного композитора. Впрочем, ему стало приятно, что даже здесь, на Богом проклятой Тангре, нашелся ценитель неоклассики прошлого века.

Войдя в комнату, Кин с удовольствием снял и швырнул на койку осточертевший бронекостюм.

— Да что вы стоите, присаживайтесь, — дружески обратился он к Рончу, плюхнувшись на стул. — И снимайте доспехи, зачем париться понапрасну. Вот пастилки, угощайтесь.

— Благодарю, я до них не любитель.

Квадр-офицер ограничился тем, что расстегнул бронекостюм до пояса и присел к столу, выжидательно глядя на Кина. Тот сунул пастилку за щеку и, скатывая серебристый клочок обертки в шарик, начал разговор.

— Я заметил, что вас крайне удивило известие о смерти Гронски.

— Ну еще бы. Когда мы с ним вчера калякали в блокгаузе, ничем таким и не пахло. Даже совсем наоборот. Как хотите, но тут что-то нечисто, голову могу прозакладывать.

— Ставку не принимаю, проигрывать неохота, — хмуро сострил Кин. — А нельзя ли подробнее, о чем шла речь?

— Если человек хочет начать жизнь по новой, а потом вдруг разносит себе из икстера башку, это странно пахнет, верно?

— Согласен.

Ронч слегка подался вперед и сощурился, глядя Кину в глаза.

— Так вот, вчера Гронски мне сказал, что будет рвать контракт и уматывать с этой хряпаной Тангры к дыбаной звездоматери, извиняюсь, конечно. Он так и выразился, его доподлинные слова.

Этот факт удивил Кина не напоказ, а всерьез.

— Откуда у него деньги на неустойку? — сразу спросил он.

— Сам удивляюсь. Больше скажу, он битый час трепался про то, какой развесистый кутеж задует на Лебакских пляжах, когда наконец слиняет отсюда. Дескать, горе завьет веревочкой, а дым коромыслом. Как приеду, говорил, для начала закажу в номер ящик лучшего винища и сразу двух мулаток посисястее, у него глубокий бзик был на мулатках. В общем, глаза горят, слюнки текут...

— Довольно-таки своеобразный самоубийца, — задумчиво произнес Кин, катая шарик из фольги по столешнице.

— То-то и оно.

Внутренне усмехнувшись, Кин снова подумал о подслушивающих устройствах. Со всех точек зрения очень удобно: ему не надо лишний раз возиться с диктофоном, а люди Наримана пускай получат пищу для размышлений.

— Значит, Гронски располагал весьма солидной суммой, — рассудил он. — Или надеялся ее вскоре получить. Его финансовые обстоятельства можем выяснить хоть сейчас.

— Так давайте разберемся, если вам нетрудно, — загорелся Ронч.

Лишний раз Кин убедился, что любой человек при первой же возможности с энтузиазмом берет на себя роль детектива. В данном случае помощь Ронча отнюдь не помешает. Он включил компьютер, вставил в него кристалетку с паролями, затем перегнулся через стол и воткнул штеккер в гнездо волоконноптической связи, прикрепленное к стене рядом со штепсельной колодкой интеркома.

— Так, поехали, — пробормотал он и, подключившись к компьютеру гарнизонной бухгалтерии, переадресовал запрос пароля на кристалетку. — Где у них тут счета... Ага, вот. Открываем, смотрим. Пожалуйста, лицевой счет унтера Гронски. Полторы тысячи двести семьдесят два кредона с мелочью.

— Не густо, — вставил Ронч, приподнявшись и глядя на монитор.

При нынешних ценах этих денег хватит разве что на два куба настоящих дров для камина, мысленно добавил Кин и сопоставил дату открытия счета с сегодняшним числом. Сумма вполне соответствовала той, которую можно скопить из жалованья унтера за неполный год на Тангре, если не позволять себе никаких лишних трат. Открывать счета где-либо помимо бухгалтерии по месту службы военнослужащим строго запрещалось. На эту статью устава могли беззаботно плевать гранд-офицеры Генштаба, но отнюдь не унтеры с захудалой планеты.

— Нулевой результат — тоже результат, — Кин употребил одну из поговорок собственного изобретения. — Теперь давайте прикинем. Пятилетний контракт, два года долой. Одна только неустойка составила бы шесть тысяч.

С запозданием он сообразил, что увлекся и привел по памяти те данные из послужного списка Гронски, которых в бухгалтерской ведомости не было и быть, разумеется, не могло. Однако Ронч вроде бы не обратил внимания на оплошно проявленное Кином всезнайство, его мысли занимало другое.

— При таких финансах особо не разгонишься, — рассуждал квадр-офицер. — Ему хватило бы разве что на билет до Трента, койку в трущобе и резиновую лялечку в секс-шопе, где уж тут мулаток на Лебаксе шарахать. Про неустойку и говорить нечего.

Как ни странно, в приведенной Рончем забавной калькуляции Кин уловил существенное зерно. И впрямь обязанности вожделенного рая для низших чинов исполняет пресловутый Трент, а в грезах покойного унтера почему-то фигурировал элитарный Лебакс. Складывалось впечатление, что некто прельщал парня деньгами, свободой и прелестями знаменитой своими курортами планеты, отчего все это и сплелось в сознании Гронски неразрывной ассоциативной цепочкой. Бессознательное хаотично лишь для неискушенного взгляда, на самом деле оно руководствуется в целом достаточно строгой логикой. Возможно, имеет место случайность, какие-нибудь вытесненные давние вожделения, но не исключено, что именно здесь кроется кончик нити, ведущей к демону-искусителю. Для роли агента по кличке “Туман” унтер выглядел слишком простовато, скорее всего, Гронски являлся его платным сообщником, а затем, как часто водится, перешел в разряд жертв.

— Вы совершенно правы, — согласился Кин, закрыл бухгалтерскую базу данных, вернувшись в общую сеть, и повернулся к Рончу.

— Веселенькие дела, — задумчиво протянул тот. — Наверно, мне следует доложить о нашем с ним разговоре, как вы на это смотрите?

— Безусловно.

Для Кина осталось неясным, действительно ли его собеседник не подозревает о том, что каждое их слово записывается, или же он делает невинную мину ради соблюдения приличий.

— Как я понимаю, вы даже не спросили у Гронски, на какие такие деньги он собирается шиковать? — спросил он, заранее зная, что услышит в ответ.

— Видите ли, Кин, у меня в родных краях не принято интересоваться, откуда у человека деньги, — объяснил Ронч. — Я же с Эргасты, там за такие вопросы могут запросто хряснуть в рыло, извиняюсь за выражение. А еще на этот счет у нас в народе говорят: не любишь вранья, так не спрашивай.

— Мудрая поговорка, — признал Кин, подумав заодно, что она исчерпывающе выражает суть всей его служебной деятельности.

Далеко не все люди столь щепетильны, как бравый Ронч с планеты Эргаста, исправно поставляющей Содружеству самых лихих вояк и отпетых бандитов. Неужто унтер Гронски всерьез рассчитывал расторгнуть контракт, погасить громадную по его меркам неустойку и преспокойно заказать билет на баснословно дорогой курорт, избежав при этом разговора по душам с оперативником военной контрразведки? Впрочем, люди способны еще и не на такие глупости, особенно когда им кружит голову запах нежданно приваливших денег.

— Ну, а я могу поделиться с вами одним случайным наблюдением, — решил напрямую высказаться Кин. — Вчера вечером около одиннадцати, стоя у окна, я увидел выходящего из блокгауза человека. Как теперь выяснилось, это был именно Гронски. Он прямиком направился сюда, вот к этому дому. Признаться, я было подумал, что меня срочно вызывают в блокгауз, и это идет нарочный. Дверь внизу хлопнула, он вошел, но у меня, разумеется, не появился. Значит, навестил кого-то другого в этом доме. Логично?

— Унтера живут в корпусе рядом с рудником, это совсем в другую сторону, — добавил Ронч.

— Как вы думаете, к кому он мог идти?

Квадр-офицер надолго задумался, вздохнул и помотал головой.

— Прямо скажу, не знаю. Для меня новость, что он вообще сюда захаживал.

— Теперь посмотрим, что получается. Гронски с энтузиазмом предвкушает обладание большими деньгами и строит радужные планы. Сдав дежурство, идет к кому-то в дом для гражданского персонала. Спустя три часа он уже лежит в своем боксе. Труп. А предсмертной записки нет. Как по-вашему, на что это похоже?

— Думаете, шантаж?

— Я думаю, попытка шантажа, — уточнил Кин. — И, разумеется, инсценировка самоубийства.

— Ума не дам, кого и чем он мог бы шантажировать, — скептически промолвил Ронч.

— Да это, к счастью, не наша работенка, — Кин снова повернулся к компьютеру. — Что ж, давайте сделаем так. Мы доложим о том, что знаем, ребяткам Наримана, пусть они разбираются дальше.

Списком интеркомовских номеров гарнизона Кин предусмотрительно запасся еще перед вылетом на Тангру. Подсоединив интерком к компьютеру, он дал задачу дозвониться до отдела контрразведки и с удовольствием отметил, что наконец его стол приобрел привычную конфигурацию рабочего места: компьютер в сети, интерком при компьютере, расследование идет полным ходом. Долго ждать соединения ему не пришлось, динамик интеркома коротко пискнул, затем послышался знакомый хриповатый голос.

— Нариман на проводе.

— Вас беспокоит инспектор Кин.

— Слушаю, инспектор.

— У меня к вам кое-какие вопросы. Что удалось выяснить на складе?

— Те оба ящика, что числятся, в сохранности и опломбированы. Значит, мину взяли не у нас на складе, — невесть почему Нариман изложил свой вывод оптимистичным тоном.

— Ящики вскрыли, мины пересчитали? — недоверчиво спросил Кин.

— А зачем, если пломбы целы.

Редкостный кретин с идеальной характеристикой, хоть в рамочку вставляй, зло подумал Кин. Неудивительно, что “Туман” преспокойно орудует у него под носом.

— Еще меня интересует, кто ведет следствие по делу Гронски.

— Квадр-офицер Тарпиц, а зачем вам?

— Я хотел бы с ним побеседовать. А кроме того, квадр-офицер Ронч намерен сообщить вашему сотруднику некоторые сведения, которые могут помочь следствию.

— Тарпиц отличный следователь, — с апломбом заявил Нариман.

Хвала в его устах похуже всякой брани, вспомнилась Кину цитата из старинной комедии.

— Не сомневаюсь. Позвольте записать его номер интеркома.

— Пожалуйста, сейчас я вас переключу на него.

— Благодарю, вы чрезвычайно любезны.

Интерком снова пискнул и принялся скрашивать наступившую паузу мелодичной трелью.

— Тарпиц слушает, — раздался из динамика энергичный баритон.

— Следователь Тарпиц, добрый день. Это говорит инспектор Кин.

— Чем могу служить, инспектор?

— Насколько я знаю, вы ведете дело унтера Гронски.

— Предварительное дознание, с вашего позволения, — скромно уточнил следователь.

— Тут рядом со мной квадр-офицер Ронч, который вчера беседовал с покойным. Мне кажется, его показания будут вам весьма полезны.

Тарпиц немного помедлил с ответом.

— Собственно говоря, дознание почти закончено, — с легкой ноткой неуверенности проговорил он. — Никаких неясностей нет, осталось получить заключение патологоанатома.

Чувствовалось, что неожиданный звонок инспектора Генштаба обескуражил контрразведчика, и сейчас он лихорадочно гадает, чем ситуация может для него обернуться.

— Ах, даже вот как, никаких неясностей, — язвительно произнес Кин. — Боюсь, вы несколько поспешили с выводами. Этот случай далеко не так прост, как может показаться. Поговорите с квадр-офицером Рончем, прошу вас.

Не дожидаясь ответа, он развернул микрофон интеркома в сторону Ронча.

— Добрый день, Тарпиц.

— Привет, Ронч. Ну, что там у тебя?

— Понимаешь, я вчера трепался с Гронски в адъютантской. Непохоже, чтобы он собирался застрелиться, совсем непохоже. Что-то тут не то, понимаешь?

Следователь помолчал, переваривая услышанное.

— А если поподробнее? — недоверчиво спросил он.

— В двух словах не объяснить.

— Тогда давай, заходи, — предложил Тарпиц. — Когда тебя ждать?

Ронч вопросительно взглянул на Кина, прижав клавишу отключения микрофона.

— Идите сразу, зачем откладывать, — разрешил тот.

— Вы ведь тоже хотели с ним потолковать.

— А я к нему наведаюсь потом, — сказал Кин. — Идите-идите, я посижу тут за компьютером, у меня работы уйма.

— Ронч, ты куда запропастился? — раздался из динамика недоуменный голос Тарпица.

Повернувшись к интеркому, Ронч отпустил клавишу.

— Думаю вот. А знаешь, могу зайти минут через десять, годится?

— Хорошо, жду, — согласился следователь и чуть ли не с робостью добавил. — Инспектор Кин больше ничего не хочет сказать?

— Да, я хочу кое-что с вами обсудить, но попозже.

— Хорошо, инспектор. Всегда к вашим услугам.

— Надеюсь, мы скоро увидимся. Желаю успеха, — и Кин выключил интерком.

— Только я вас очень прошу, никуда не выходите без меня, — попросил Ронч, встав со стула и застегивая бронекостюм. — Если что, звоните мне на присебейчик. Но думаю, за часок обернусь.

— Не извольте беспокоиться, Ронч, у меня тут такая куча всякого, за часок не разгрести.

Проводив Ронча до двери и заперев замок, Кин вернулся к столу и, подперев голову обеими руками, задумался. Мнимый самоубийца Гронски имел отношение к двум эпизодам: во-первых, чемодан Кина наверняка обыскивали в его присутствии, но это вряд ли могло стать мотивом для устранения свидетеля. А во-вторых, приказ выехать на космодром Даркофу передал Гронски. И, судя по всему, сообщил об этом кому-то еще за обещанное вознаграждение. Надо полагать, достаточно скромное. Однако, узнав о покушении, Гронски сопоставил факты и решил прибегнуть к шантажу в надежде на жирный куш. Классический сюжет из пособия по криминалистике. Что ж, с самого начала у Кина появились отличные зацепки по этому делу.

Окинув взглядом пеструю мозаику гарнизонной компьютерной сети на мониторе, Кин поразмыслил, выбирая, чем заняться в первую очередь, и решил начать с мелочей. Он снова вышел на компьютер бухгалтерии, проверил личные счета Абурхада и Наримана, не обнаружив там иных источников поступления, кроме жалованья. Интересно, ведь они, по словам Ронча, числятся в лаборатории военными консультантами и должны получать соответствующее вознаграждение. Если только Ронч ничего не напутал, концерн платит обоим офицерам в обход существующих правил, что само по себе выглядит довольно подозрительно. Стоит в этом покопаться на досуге. На всякий случай он скопировал их счета на кристалетку.

Остальные интересовавшие его данные хранились в недоступном пока сервере лаборатории и на соединенных в отдельную сеть компьютерах отдела, лукаво поименованного кадровым. Хотя на кликовой плашке недвусмысленно красовалась обведенная кругом звездочка — Недреманное Око, эмблема армейской контрразведки. Попытавшись войти в секретную сеть, Кин наткнулся на решительный отказ, а проверив кристалетку, обнаружил, что Зига почему-то не снабдил его соответствующими паролями и кодами доступа. Коротко выругавшись себе под нос, он опять соединился с Нариманом по интеркому.

— Алло, это снова Кин вас беспокоит. Тут вышло небольшое недоразумение. Мне почему-то не дали выхода на сеть вашего отдела.

— А что вы, собственно, хотели? — довольно-таки невежливо проворчал шеф контрразведки.

— А я, собственно, хотел бы поработать с некоторыми базами данных, — в тон ему буркнул Кин, начиная раздражаться.

— Скажите, с какими именно. Некоторые из них сверхсекретны.

Видимо, до этого тупицы только сейчас дошло, в какой переплет он угодил, взяв эмиссара Генштаба под контроль. Формально отказать Кину в допуске было невозможно, а между тем в сети отдела находилось досье на инспектора с файлами прослушивания и рапортом о противозаконном обыске. Куда ни кинь, кругом скандал.

— Послушайте, Нариман, что вы себе позволяете? — ледяным голосом отчеканил Кин. — Я провожу инспекцию гарнизона, имею высший допуск секретности.

Повисло затяжное молчание. Видимо, на том конце провода ломали голову, как бы обосновать отказ, не нарвавшись на крупные неприятности.

— Жду ответа, — не выдержал Кин. — Вы меня слышите?

— Я не в курсе ваших полномочий, — неуклюже соврал Нариман.

— Надеюсь, подпись Дервенова на моем мандате вас устроит? — Кин с нарочитой небрежностью назвал только фамилию, без чина или должности, давая понять, что с шефом оперативного отдела военной контрразведки он держится накоротке. Кстати, это соответствовало действительности, поскольку он всегда ухитрялся ладить со своим непосредственным начальником, и гранд-офицер Дервенов не составлял исключения.

— Хотелось бы видеть, конечно... — за неимением лучшего Нариман тянул время.

— Я сейчас отправлю факсимиле на компьютер в блокгаузе, ознакомьтесь и перезвоните мне, — напористо велел Кин и выключил интерком.

Порывшись в планшете, он достал запаянный в пластик, обильно изукрашенный всевозможными кудреватыми росписями высокого начальства мандат, положил на стол, извлек из панели компьютера миниатюрный сканер и водрузил его на документ. Затем включил режим прямой передачи изображения в накопитель центрального гарнизонного компьютера. Пока жужжащий сканер шустро ползал вдоль строк, Кин размышлял о том, какие кары надлежит обрушить на редкостного придурка Наримана по возвращении в штаб-квартиру. Сначала обкорнать ему петлицы, пусть побегает квадр-офицером до самой пенсии. И еще закатать в самую вонючую дыру, какая сыщется, да только вот любая другая планета покажется курортом по сравнению с Тангрой. Пожалуй, самым утонченным наказанием будет опустить в должности и звании, но оставить, вопреки обычной практике, на прежнем месте. Дервенову юмора не занимать, он оценит эту идею по достоинству.

Едва сканер добрался до конца документа и умолк, раздался звонок по интеркому.

— Инспектор Кин? Говорит дежурный по гарнизонной сети Басо.

— Добрый день, Басо, — отозвался Кин. — Что, неполадки при передаче?

— Извините, не понял.

— Я только что отправил вам факсимиле для передачи кадровому отделу.

— Сейчас гляну, — и унтер замолчал, оставив Кина в легком недоумении, а немного погодя сообщил. — Все в порядке, но я звоню по другому поводу. Вам пришла депеша из Генштаба.

— Очень хорошо. Кидайте сюда, я объявлен в сети под своей фамилией.

— Да, вижу, — подтвердил унтер. — Перекидываю.

Прежде, чем заняться расшифровкой, Кин принял меры предосторожности, вынув из гнезда штеккер и разъединившись с общей сетью. Только после этого он вставил в разъем кристалетку с набором секретных кодов. Пропустив сквозь нее депешу, компьютер выдал на монитор короткий текст.

= СЕМНАДЦАТОМУ =

525, 3.07 ВК

Приказываю действовать в рамках компетенции, не отвлекаясь на посторонние задачи. Сосредоточьтесь на выполнении миссии.

= Первый - -

Откинувшись на спинку стула, Кин повертел в пальцах скатанный из фольги шарик и вдруг со злостью отшвырнул в угол. Нечистого помянешь, он сразу тут как тут. Дервенов жестко одергивает его, давая понять, что проблему фабров лучше не трогать. До сих пор Кин никак не мог заподозрить своего шефа в особой симпатии к концерну, скорее всего, указание спустили сверху, из тех кругов, для которых проект стал обильной кормушкой. Дело принимало двусмысленный, не совсем приятный оборот.

Снова зазвонил интерком, и он поспешно нажал клавишу, ожидая услышать Наримана.

— Инспектор Кин слушает.

— С вами говорят из лазарета, — послышался заунывный голос. — Меня зовут Штайбе, вчера мы с вами виделись, помните?

— Разумеется, помню.

— Извините, что я вас беспокою... — промямлил фельдшер.

Его смущение не предвещало ничего хорошего. В голове Кина промелькнула шальная мысль, неужто сейчас он услышит об очередном покойнике.

— Нет проблем. Говорите.

— Видите ли... Пациент Даркоф попросил передать вам, что у него есть важная новость, — запинаясь, проговорил Штайбе. — Он не сказал, какая. Хочет, чтобы вы пришли.

Значит, Даркоф все-таки вспомнил, кто мог подложить мину в турбоход.

— Приду немного позже, — пообещал Кин. — Сейчас я жду важного звонка. Спасибо, Штайбе.

Выключив интерком, он стер текст с монитора, встал и прошелся по комнате из угла в угол. Поднял скомканную обертку от пастилки, бросил ее в корзину для бумаг.

Начальство погрозило пальчиком, Ронч засел у следователя, сеть отдела контрразведки пока недоступна, и Нариман с ответом не спешит.

Два самых несносных занятия на свете: одно — догонять, другое — ждать.

Глава 5. Фабры — это же никто

Меряя комнату шагами по диагонали, Кин снова и снова раз прокручивал в уме план расследования обстоятельств по делу о мнимом самоубийстве и вдруг обнаружил в цепочке фактов существенное противоречие. Даркоф сказал, что приказ командира ему передал Гронски. Получалось, унтер пробыл в блокгаузе две смены подряд, и утром, и после обеда. Но когда они с Рончем прибыли с космодрома, в адъютантской за пультом сидел Басо.

Спрятав шифровальную кристалетку в бумажник, Кин подсоединил компьютер к общей сети, разыскал графики нарядов по гарнизону. Судя по ним, действительно, вчера с девяти до пятнадцати часов на центральном посту должен был дежурить унтер Басо. Слегка обескураженный неувязкой, он позвонил в блокгауз и попросил Зигу соединить его с командиром гарнизона.

— Слушаю вас, инспектор, — без малейшего энтузиазма откликнулся Абурхад.

— Я хотел бы уточнить одну мелочь, с вашего позволения. Кто вчера дежурил в адъютантской около одиннадцати утра?

— Дайте подумать, — попросил командир гарнизона и после крошечной паузы уверенно сказал. — Ну да, Гронски.

— Но в графике значится Басо.

— Бывает, они подменяют друг друга на часок-другой при необходимости. Не вижу причин для возражений, мне кажется, это в порядке вещей. А вы считаете иначе? — с ноткой вызова произнес Абурхад.

Не без смущения Кин заподозрил, что помимо своей воли начал вызывать у командира гарнизона резкую антипатию, и за любым вопросом инспектора, даже самым пустяковым, тому стали мерещиться придирки. Следовало впредь делать на это поправку в общении.

— Отнюдь нет, что вы, — миролюбиво заверил Кин. — Кстати, вы не знаете, по чьей инициативе произошла замена?

— Понятия не имею, — отрезал Абурхад. — Спросите у Басо.

— Что ж, спасибо. До встречи.

— Погодите, инспектор. Могу я узнать, почему вас это заинтересовало?

— Есть кое-какие соображения, — уклончиво сказал Кин. — Но я предпочел бы поделиться ими потом, когда выясню все детали.

Дожидаться капитуляции Наримана пришлось около получаса. Надо полагать, оскандалившийся шеф отдела контрразведки предусмотрительно распорядился изъять из сети заведенную сдуру на штабного эмиссара оперативную разработку и лишь после этого открыть ему доступ. Наконец по интеркому позвонил инженер-системщик и, рассыпавшись в извинениях, сообщил, что сию минуту передаст все необходимые пароли прямо на компьютер многоуважаемого инспектора. Получив обещанное, Кин возликовал и навел курсор на плашку с Недреманным Оком, эмблемой его почтенного и грозного ведомства. Впрочем, армейские остряки давным-давно наградили эмблему, а заодно и всех, кто имеет к ней прямое отношение, дурацким прозвищем “рыбий глаз”.

Наконец-то войдя в сверхсекретную сеть отдела армейской контрразведки, Кин увидел, что она построена по типовой схеме, и почувствовал себя, по присловью, как в домашних шлепанцах. Он любил иметь дело с упорядоченной и стройной реальностью компьютерных данных, где хаотическая неоднозначность мира человеческого преображалась в рафинированный сгусток смысла, пиршество строгой классификации и безупречной логики.

Выйдя на базу данных, содержавшую полные досье обитателей гарнизона, он прежде всего сформулировал для компьютера простенькую поисковую задачу: установить, кто из обитателей дома для гражданского персонала когда-либо посещал курорты на планете Лебакс. Затем, коротая время, вернулся к сервисной оболочке, расставил приоритеты многозадачного режима и поинтересовался списком персоналий. Его собственная фамилия там, как и следовало ожидать, отсутствовала. До сих пор ему никак не удавалось припомнить имя и фамилию рыжей зануды из лазарета, бывает же такое. Однако раздражающий вывих памяти прошел, стоило пройтись глазами по перечню. Итак, любовницу Абурхада зовут Жиана Буанье.

Открыв ее досье, Кин пропустил установочные разделы и принялся бегло читать жизнеописание в своей обычной манере, с конца. Вскоре ему удалось выловить весьма и весьма примечательный абзац.

В рамках программы обмена специалистами в 518 г. н. э. три декады (с 4.02. по 14.03.) стажировалась в третьей государственной психоневрологической клинике Дастора (столица пл. Дастор). Входила в санкционированный сексуальный контакт с главным врачом вышеуказанной клиники Альго С. Тови (см. сектор хранения 2-14/ИМ, дело 811-Д-673010). Сообщила ряд ценных сведений. Премирована в размере 150 крд. За реквизитами платежного ордера следовали ссылки на многоэтажные номера соответствующих досье, куда поступили собранные ею сведения, и уровни допуска к ним.

Значит, дамочка эпизодически работала на второй сектор внешней разведки, ведающий сбором научно-технической информации. Смутные подозрения Кина получили крохотную точку для опоры: коль скоро Буанье побывала на имперской планете, да еще имела там сексуальный контакт, ее вполне могли подвергнуть перевербовке. В этом ракурсе интрижка с командиром гарнизона приобретала совершенно иную, многообещающую окраску.

Руководствуясь наитием, Кин заглянул в тот раздел психологического портрета, где перечислялись сексуальные наклонности. Так, дефлорация в семнадцать лет, ничего особенного. Бездетна, по второму разу в разводе (о бывших мужьях см. раздел 6а), то бишь, скорее правило, чем исключение. Повышенная сексуальность, ого, ни за что бы не подумал. Склонность к оральному сексу, эка невидаль. Стоп! Предпочитает рослых блондинов с хорошо развитой мускулатурой. Вот сюрприз так сюрприз, подумал Кин, ведь Абурхаду скорей всего даже невдомек, что его даму сердца на самом деле волнуют мужчины совершенно другого телосложения. Ладно, любовь слепа, тем паче военно-полевая, но куда смотрел этот паршивый недоделок Нариман, вот что интересно.

От прилива искрящейся радости Кин вскочил и опять прошелся из угла в угол, чуть не пританцовывая на ходу. Между прочим, под кличкой “Туман” вовсе не обязательно должна скрываться особь мужского пола. Вот что значит умелый сбор сведений на месте и грамотная аналитическая работа.

Скопировав свою счастливую находку на кристалетку и закрыв досье, Кин сделал запрос о ходе выполнения поисковой задачи. Выяснилось, что компьютер успел проработать лишь семьдесят шесть процентов от общего объема данных. Сгоряча Кин чуть не устроил ему тестировку несущей платы, но вовремя сообразил, чем объясняются удручающе низкие темпы. Любому пользователю извне сеть присваивала статус “гость”, поэтому слишком много времени отнимали запрос и подтверждение допуска к секретным данным, повторявшиеся каждый раз при обращении за очередным документом. Ничего не поделаешь, придется смириться с проволочками.

Снова развернув длинный список персоналий, он принялся неспешно гонять его по монитору вверх-вниз, выбирая, кем бы еще заняться. Каждая строчка с именем, фамилией, датой рождения и номером досье означала человека и его жизнь, преображенную компьютерами в колоссальный объем восьмеричных знаков: исчерпывающий набор всяческих характеристик, родословная и жизнеописание, заработки, сбережения и расходы, выдержки из сообщений, полученных оперативниками от родственников, приятелей и коллег объекта, плоды надзора изощренными спецсредствами наблюдения, кропотливый труд технических обработчиков, психологов, аналитиков. На какую бы не планету ни занесла человека судьба, следом за ним кочевала разбухающая с каждым годом электронная тень, хранящая всю его подноготную, даже то, что сам он забыл или предпочел забыть. Крупные срывы и мелкие грешки, служебные конфликты, склонности и антипатии, политические взгляды, сгоряча брошенные неосторожные слова, семейные драмы, предосудительные делишки, отборные подлости, — все фиксировалось, ничто не изымалось, не подлежало забвению и сохранялось в течение полувека после смерти объекта. Иногда Кин забавлялся мыслью, что на самом деле по миру бродят тени электронных досье, они едят и пьют, совокупляются и растят детей, работают, суетятся, мошенничают, кривят душой, даже не задумываясь о том, где сосредоточена их истинная жизнь, в которой нет места недомолвкам, заблуждениям и обману. Как иногда бывало с ним при работе со строго секретными досье, он вдруг замер, ощутив приступ опьянения своей головокружительной властью. Воистину информация — это власть.

Вот они, все в его распоряжении, готовые в любой момент предстать без исподников, голенькие. Абурхад, Буанье, Ронч, Нариман, Гронски, Штайбе, Даркоф, Басо, выбирай любого.

Его взгляд упал на номер досье официантки Стасии Фейно. Рука сама собой потянулась к клавиатуре, но вдруг Кин передумал и одернул себя. Возникшее было искушение прочесть ее психологический портрет представилось ему унизительным, сродни подглядыванию мальчишки-онаниста сквозь дырочку, процарапанную в закрашенном окошке женской душевой. В конце концов, сейчас не время развлекаться, серьезной работы невпроворот. И все же чем-то эта женщина смутно будоражила его. Судя по безотчетному интересу к не нужному в данный момент досье, мысли о ней прочно угнездились в потемках подсознания. С тихой усмешкой он подумал, что если пожелает узнать, какова Стасия Фейно в постели, то сделает это без помощи компьютера.

Встряхнувшись, Кин взялся за досье покойного Гронски, задал сквозной поиск ключевого слова “Лебакс”. Почти мгновенно компьютер выдал ответ: отсутствует. Что ж, нулевой результат не подтверждает версию, но по крайней мере не опровергает ее. Он открыл раздел приложений, ознакомился с медицинской карточкой унтера и убедился, что тот отличался завидным здоровьем. Затем решил посмотреть видеофайлы, на которых зафиксированы труп унтера и место происшествия, но они еще не поступили в досье, а наобум разыскивать их в сети было нецелесообразно. Ладно, успеется.

Компьютер трижды коротко пискнул, извещая о завершении обрабатывавшейся параллельно задачи. Свернув сетевую активность, Кин обратился к прикладной программе аналитического поиска, заранее предвкушая результат. Скорее всего, перечень фамилий окажется невелик, и в нем будет фигурировать Жиана Буанье.

Его огорошил донельзя скупой итог: ни один объект, соответствующий параметрам запроса, не найден. Скрипнув зубами от досады, Кин занес пальцы над панелью, но прежде, чем нажать клавиатурную комбинацию выхода из программы, еще раз взглянул на табличку с формулировкой запроса, и нещадно выругал себя последними словами. Ну конечно, другого ответа быть не могло. Набирая параметры, он в горячке мазнул пальцем по панели, задев при этом сразу две псевдоклавиши, и вместо “Лебакс” получилось “Лебакес”. Сам виноват, придется теперь начинать заново. Впрочем, нет худа без добра, успокоил себя Кин. Пока компьютер будет корпеть над поиском, есть время покопаться в сокровищах сети с эмблемой “рыбий глаз”.

Перезапустив исправленную задачу, он углубился в необъятный массив файлов прослушивания. Прежде всего сервисная оболочка мигом рассортировала их согласно датировке и времени записи. В промежутке между одиннадцатью вечера и двумя часами прошедшей ночи в доме для гражданского персонала записано всего три файла, поступившие из квартир под номерами пять, семнадцать и девятнадцать. Кин принялся их прослушивать.

Объем двадцать три минуты шесть секунд. Хихиканье, уговоры. Он включил ускоренную прокрутку файла, сопровождавшуюся чирикающей мешаниной неразборчивых звуков. Ближе к концу отключил прокрутку. Любовная воркотня и стоны, плеск воды в душевой комнате.

Объем восемь минут двенадцать секунд. Обмен междометиями, шлепанье босых ног. Ускоренная прокрутка файла, чик-чирик, затем финал. Сопение, сочное чмоканье, хриплое дыхание, сдавленный рык и ленивый обмен междометиями.

Объем сорок одна минута ровно. Бульканье из бутылки, пьяный треп двоих парней о преимуществах спирта по сравнению с любым другим напитком. Ускоренная прокрутка файла, чики-буль-тра-ля-ля. Глубокомысленный вывод о том, что все бабы сплошные курвы, унылый вздох в знак согласия, предложение выпить по последней и отправляться на боковую, бульканье из бутылки.

Разумеется, все это не имело ни малейшего отношения к покойному Гронски с его достаточно характерной манерой речи, развязной и врастяжку.

Для полной уверенности Кин проверил на пробелы сквозную нумерацию файлов прослушивания. Нашлись четыре стертых, не поддающихся восстановлению записи: три вчерашних, одна сегодняшняя. Сравнивая параметры соседствующих файлов, он довольно точно определил, к каким промежуткам времени относились уничтоженные. Прикинул, во сколько беседовал с Рончем в комнате и посещал Даркофа в лазарете, все сходится. Интересно, файлы переписали на кристалетку или, переименовав, загнали куда-нибудь? Запросив протокол сетевого обмена за последние полтора часа, Кин обнаружил, что четыре файла переброшены на сервер лаборатории концерна. Они значились под другими именами, но размеры полностью совпадали. Столкнувшись с такой беспардонностью, Кин поначалу не поверил своим глазам. Добытые в обход закона и уже потому сверхсекретные данные изъяты из сети отдела, мало того, они переданы частным лицам. Это уже не оплошность, а серьезный служебный криминал, и теперь Нариману точно несдобровать. Торжествующий Кин скопировал весь набор компрометирующих доказательств в накопитель своего компьютера и предусмотрительно сделал дубликат на кристалетке. Потом устроил себе небольшой перерыв, чтобы размять поясницу и плечи.

Взглянув на часы, он подумал, что визит Ронча в отдел контрразведки несколько затянулся. Впрочем, его отсутствие оказалось весьма кстати, Кин ни за что не позволил бы себе прорабатывать материалы высшего уровня секретности при постороннем человеке.

Между тем компьютер снова подал писклявый сигнал, сообщая об окончании поиска. Кин поспешно вернулся к столу и крутнул курсорный шарик, смахивая с монитора перемигивающиеся разноцветные звездочки заставки. Этот рудимент стародавних времен, когда надлежало беречь люминофорный слой громоздких электронно-лучевых мониторов, сохранился по традиции в большинстве сервисных оболочек. На компьютере Кина заставка использовалась в качестве специфической меры предосторожности: стоило компьютеру включить ее во время отлучки владельца, и для возобновления работы надлежало ввести пароль. Его Кин выбрал не без озорства и всякий раз посмеивался, набирая хлесткое армейское прозвище контрразведчиков: “рыбоглаз”.

В итоговой табличке прикладной программы значилась одна-единственная фамилия.

Чтобы унять нахлынувшее лихорадочное возбуждение, Кин опять встал из-за стола, двигаясь не спеша, словно опасаясь спугнуть изображение на мониторе. Потом медленно подошел к окну и вжался лбом в прохладное стекло, глядя на двери блокгауза и посыпанную фиолетовой щебенкой дорожку. Он никак не мог поверить своему баснословному везению. Агента по кличке “Туман” удалось раскрыть всего лишь за сутки пребывания на Тангре. Хотя ликовать рано, ведь пока он располагает лишь цепью косвенных доказательств, и предстоит еще найти прямые. К тому же поспешные выводы, как известно, наказуемы. Что ж, так или иначе, теперь он твердо знал, кого вчера вечером пытался шантажировать унтер Гронски.

Пока он стоял у окна, стараясь утихомирить эйфорическую дрожь, компьютер снова вывел на экран заставку. Беззлобно чертыхнувшись, Кин сел за стол, ввел пароль и вперился в лаконичную строку рапорта.

Единственным человеком, проживавшим в доме для гражданского персонала и когда-либо имевшим отношение к планете Лебакс, оказался шеф лаборатории концерна Рино Харагва. Далее следовал номер досье и перечень сответствующих экранных страниц.

Выйдя из легкого бездумного транса, Кин прежде всего дал команду целиком скопировать досье Харагвы к себе на компьютер. Сразу от сети последовал контрольный запрос об уровне допуска, пришлось еще раз вставлять в колодку выданное штабистами удостоверение. Пока информация перекачивалась, поверх таблички с протоколом обмена красовалось набранное крупными буквами стандартное уведомление о том, что копируемые материалы принадлежат к категории особо секретных, и при их хранении необходимо соблюдать соблюдать максимум предосторожностей.

Получив досье в свое полное распоряжение, Кин принялся добросовестно штудировать объемистое жизнеописание ученого, начав с трех его поездок на Лебакс. Все они были оформлены через туристическое бюро “Вигин”, во время планового отпуска, на две декады. О каждой повествовал скупой, но колоритный доклад коллег из внутриполитической службы. Как и все вырванные из привычной обстановки холостяки-работоголики, очутившийся среди курортных соблазнов Харагва куролесил на полную катушку. Однако за ним не числилось ни наклонностей к сексу втроем, ни специфических расовых предпочтений. Вино ящиками он также не заказывал. У доктора биотехнологии и унтера-десантника обнаружилось легкое расхождение во взглядах на разгульную жизнь. Ладно, чего на свете не бывает.

Довольно-таки солидный знаковый объем занимали избранные места из высказываний Харагвы. Приведя в номер очередную проститутку из бара, закоренелый мизантроп считал своим долгом сначала налить еще по рюмочке и открыть злополучной девице глаза на то, что происходит в политике. При этом лексикон ученого мужа не блистал изысканностью. Например, святыню свободного мира, всеобщие равные прямые и тайные выборы, Харагва называл “грязные игры подонков со стадом кретинов”. Правящую элиту он поносил на чем свет стоит, при этом самыми мягкими выражениями были “говенное быдло” и “шайка воров”. Кину сразу бросилась в глаза крамольная фраза: “А что Империя? В Империи по крайней мере нет такого скотского бардака.”

Что ж, резкое неприятие существующего порядка вещей и слепая идеализация чужой государственности — скорее правило, чем исключение в среде интеллектуалов, поскольку уважать собственное правительство способны лишь закоренелые идиоты. Естественно, подобная аберрация мировоззрения присутствует строго симметрично по обе стороны баррикады, и в Конфедерации, и в Империи. Ровным счетом ничего страшного тут нет до тех пор, пока интеллектуал занимается своим делом и не лезет непосредственно в политику. Если же он все-таки рискнет перейти грань дозволенного, тайной полиции достаточно провести несколько мероприятий активного сыска, чтобы объект утихомирился и поджал хвост. Короче, при других обстоятельствах любой контрразведчик посмотрел бы на фрондерские высказывания Харагвы сквозь пальцы. Но вот когда ученый с подобными взглядами возглавляет секретный оборонный проект, поневоле задумаешься. Кин хорошо понимал, что люди такого склада, как Харагва, обычно не поддаются вербовке из корыстных побуждений, припугнуть их тоже нечем. Вражескими агентами они становятся по идейным мотивам, вот что печально.

Его размышления прервал условленный троекратный стук в дверь, наконец-то Ронч вернулся от Тарпица. Кин поспешно закрыл секретный документ, затем отпер дверь и впустил своего телохранителя.

— Ну, как поговорили? — спросил он.

— Нормально, — пробурчал Ронч, расстегивая бронекостюм. — Хотя не могу сказать, что Тарпиц запрыгал от радости, когда я ему все выложил.

— Он что, не поверил вашим показаниям?

— Поверить-то вроде поверил. Только вид у него стал кислый, кто же любит лишние хлопоты, — объяснил Ронч. — Тарпиц ведь уже собрался закрывать следствие, мол, самоубийство, и точка. А теперь изволь раскапывать, как оно было на самом деле.

На сей раз он все-таки снял бронекостюм и, отерев рукавом лоб, уселся сбоку стола.

— Солнце припекает вовсю, — сообщил он. — И прыгунчики сегодня что-то активничают, еще одну стаю прихлопнули возле шахты.

Подвинув свой стул, Кин уселся напротив квадр-офицера.

— Послушайте, Ронч, когда Гронски говорил о Лебаксе, он упоминал какую-нибудь фактуру? Допустим, названия курортных местечек или еще что-то в том же духе?

— Это верно, он расписывал так, можно подумать, он там бывал. Скорей всего, еще по штатской жизни видел рекламный проспект, вот ему и втемяшилось.

Разволновавшись, Кин слегка подался вперед, пристально глядя Рончу в глаза.

— Постарайтесь вспомнить подробности, пожалуйста. Это очень важно.

— Погодите, дайте-ка подумать... Ну да, отель “Дорминион”. Точно, он так и сказал: “Как приеду, завалюсь в “Дорминион”, где лучшие вина, закажу сразу ящик пойла и еще двух копченых телок в номер.” Он мулаток называл копчеными, — пояснил Ронч.

Ну вот все и сошлось наконец, не оставив места для случайных совпадений. Турфирма “Вигин” все три раза бронировала для Харагвы номер-люкс в отеле “Дорминион” за сто кредонов в сутки.

— Отлично, — кивнул Кин, встал со стула и повел плечами, разминая затекшие мышцы спины.

— А что? — полюбопытствовал Ронч, косясь на включенный компьютер. — Я так понимаю, вы что-то раскопали?

Кин заколебался, размеренно прохаживаясь по комнате.

— Видите ли, пока я располагаю лишь косвенными доказательствами, — объяснил он. — К сожалению, со строго юридической точки зрения они довольно шаткие. Надо искать прямые улики.

Ронч глубокомысленно кивнул.

— Что-то я тут засиделся с утра, совсем заработался, — сказал Кин, демонстративно меняя тему. — Охота подышать свежим воздухом. Говорите, снаружи припекает?

— Вовсю.

Со вздохом он принялся надевать бронекостюм.

— Давайте прогуляемся до лазарета, навестим Даркофа.

— С удовольствием, — при всей своей наружной простоватости Ронч сразу понял намек на то, что комната прослушивается.

Когда они вышли из дома, крепчающий ветер сметал последние клочки облаков за горные отроги. Густое, словно бы разбухшее на полпути к зениту солнце Тангры нещадно палило, вблизи его могучего диска голубое небо казалось полинявшим. Со стороны рудника вразнобой доносился треск работающих лебедок.

Неторопливо шагая по дорожке к лазарету, Кин прервал затянувшееся молчание.

— Есть вещи, которые лучше обсуждать на свежем воздухе, не правда ли?

— Ну еще бы, — понимающе поддакнул Ронч.

— Тем более при нынешних капризах погоды, — иронически пояснил Кин. — Надеюсь, вы пересказали Тарпицу тот разговор во всех подробностях, включая Лебакс?

— Само собой.

Привычно порыскав глазами по сторонам и не обнаружив ничего угрожающего, Ронч выжидательно повернул голову к Кину.

— Я не совсем понял, при чем тут отель “Дорминион”, — не вытерпев, сказал он.

— Видите ли, я непрочь еще кое-что уточнить, перепроверить... Дело нешуточное, сами понимаете...

Еще раз Кин поразмыслил, стоит ли раскрывать перед квадр-офицером почерпнутые из секретной сети сведения, и решил, что лучше сыграть в откровеность. Ронч с его неистощимым любопытством и широкой осведомленностью в делах гарнизона может оказаться для предстоящего расследования гораздо полезней, чем весь отдел Наримана.

— Подчеркиваю, все, что я вам скажу, должно оставаться строго между нами, — решившись, предупредил Кин.

— А как же. Об этом не беспокойтесь, — заверил Ронч.

— Так вот, мне удалось выяснить, что только один из обитателей дома бывал на Лебаксе. Причем он трижды останавливался в отеле “Дорминион”.

— И кто это?

— Шеф лаборатории Харагва.

Ронч длинно присвистнул.

— Так-та-ак... Вы имеете в виду, Харагва посулил парню хорошие башли, а потом его угрохал?

— Скорей всего, они не сошлись в цене.

После некоторого размышления Ронч снова огляделся, затем взглянул искоса на своего спутника.

— Никак не пойму, за каким бесом Харагве занадобилось подкупать Гронски.

— Есть предположение и на этот счет, — сказал Кин. — Чтобы подложить мину в наш с вами турбоход, надо было точно знать, какая из машин отправится на космодром. Приказ командира Даркофу передал Гронски. Причем вышел на дежурство в неурочное время, подменив Басо.

— Интересные дела получаются... — протянул квадр-офицер.

— По-моему, вон там что-то шевельнулось, — заметил Кин, вглядываясь в коротко стриженную траву рядом с углом здания лазарета и расстегивая кобуру.

— Вижу, — буркнул Ронч, сразу выхватил икстер и выстрелил навскидку.

Поразивший цель импульс оставил после себя овальное пятно пепла среди травы и черный полумесяц на краю фундамента.

— Что это было? — поинтересовался Кин, глядя, как подергивается в агонии бесформенный обуглившийся комок немногим больше кулака величиной.

— Да наплюйка, — пояснил Ронч. — Ну, та, которая плюется кислотой. Ребята уже успели прозвище придумать. Вчера я такую же при вас подстрелил.

Квадр-офицер распахнул дверь лазарета, пропуская Кина вперед, и внимательно огляделся вокруг, стоя на крыльце. Только после этого он убрал икстер, застегнул кобуру и вошел в здание.

На сей раз в вестибюле за наблюдательным пультом дежурил десантник в накинутом на плечи поверх камуфляжного комбинезона белом халате. При появлении офицеров он вскочил и встал по стойке смирно: по-видимому, прибывшее с Брайда пополнение еще не успело проникнуться здешним духом пренебрежения к уставу. Кин поприветствовал десантника небрежным кивком и зашагал по коридору, сопровождаемый своим телохранителем.

Дойдя до двери под номером шестнадцать, Кин легонько постучался в нее костяшкой пальца. В ответ из палаты не донеслось ни звука. Снедаемый недобрым предчувствием Кин еще раз постучал погромче, выразительно оглянулся на Ронча, вынул икстер. Квадр-офицер все понял без лишних слов и привалился к стене рядом с дверью, взявшись за кобуру. Еще по дороге в лазарет Кин ощутил мимолетную беспричинную тревогу, которую приглушил разговор с Рончем. А теперь гнетущая тишина веяла мертвенным холодом сквозь матовый пластик, оправдывая его наихудшие ожидания. Пусть Кин уже сам догадался, каким образом в турбоход подложили мину, однако версия, не подкрепленная свидетельством живого очевидца, ровным счетом ничего не стоила.

Резким движением он распахнул дверь, отпрянул вбок, немного помедлил и выглянул из-за косяка, держа оружие наизготовку. Лежащий навзничь на койке Даркоф мирно дремал, на экранчике в изголовье приплясывала зазубренная линия сердечного ритма. Донельзя сконфуженный Кин сунул икстер в кобуру и оглянулся на Ронча.

— Ничего, бывает, — вполголоса пробормотал тот. — Все нормально.

Наклонившись, Кин легонько коснулся лежавшей поверх одеяла руки с пристегнутым к запястью баллончиком внутривенного инъектора.

— Даркоф, проснитесь, — позвал он.

Раненый разлепил веки.

— А, это вы, — сипло пробормотал он. — Здравствуйте.

— Как ваше самочувствие? — спросил Кин, присаживаясь на табурет.

— Спасибо, хорошо. Нога только вот зудит... Как будто уже отросла.

— Привет, старина, — окликнул его Ронч.

Даркоф повернул голову на подушке, увидел квадр-офицера, который остался стоять в дверях, небрежно подпирая косяк плечом.

— Здра-асте... Так вы вдвоем пришли, — бледное лицо парня расплылось в улыбке. — Ну спасибо... По правде говоря, тут зверская скукотища, лежу вот один, как бревно...

— К сожалению, мы ненадолго, — предупредил Кин.

— Я просил фельдшера позвонить...

— Да, он мне передал, что вы просите прийти. Вам удалось вспомнить?..

Кивнув, Даркоф потянулся к стоявшему на тумбочке стакану с желтоватым раствором какого-то лекарства. Кин опередил его, подал питье и, сунув руку под подушку, осторожно приподнял голову раненого, пока тот мелкими глотками утолял жажду.

— Спасибо, — выдохнул Даркоф, возвращая пустой стакан.

— Итак, вы попросили фельдшера позвонить мне, — мягко напомнил Кин.

— Да. Я ведь почему вам сказал, что никто подходил к машине. Потому что фабры вроде как не в счет. У меня просто из головы вылетело, что рядом крутился фабр. Он довольно долго сновал туда-сюда, непонятно, кого высматривал. А потом шустро почесал в сторону рудника... Да, к руднику, точно.

Ну конечно, Кин так и предполагал. В прошлый раз Даркоф совершенно искренне уверял, что поблизости не было никого. Ведь фабры — это же никто. При всем своем наружном человекоподобии они кажутся неодушевленными предметами. Люди на Тангре практически не обращают внимания, когда поблизости бродит безучастный двуногий аппарат в черном комбинезоне...

— Кстати, вы не заметили, он двигался плавно или рывками? — поинтересовался Кин.

Он знал, что в телеметрическом режиме фабры отчасти утрачивают легкость передвижения.

Даркоф наморщил лоб, припоминая.

— Боюсь соврать, — наконец ответил он. — Не до него было, не приглядывался как-то.

— А чем вы занимались в это время?

— Машину проверял. Погонял турбины на холостом ходу, вылез глянуть, не подтекает ли где, потом заглушил...

— Ясно, — подытожил Кин. — Значит, фабр не все время был у вас в поле зрения. А сунуть магнитную мину под манжету воздухозаборника — секундное дело.

— Значит, фабр, — проворчал себе под нос Ронч. — Теперь понятнее расклад мастей. Ну-ну...

— Но я все равно не просекаю, — признался Даркоф. — Ведь не сам же фабр нам эту подлянку устроил, его кто-то послал. Зачем?

— Разберемся, — пообещал Кин. — Я думаю, теперь мы быстро разберемся, что к чему. Спасибо, что вспомнили, это крайне важно. Мы пойдем, пожалуй.

Он пожал вялую руку Даркофа и встал с табурета.

— Что там, снаружи, нового? — спросил Даркоф у Ронча.

— Да ничего особенного, — отозвался тот. — Вчерашнюю массовку вроде бы отутюжили, попадаются совсем редко. Ребята этих новых гадин прозвали наплюйками. Раненых больше нет. А сегодня прыгунчики шалят по мелочи. Ну что еще? Вроде все.

— А как моя машина?

— Еще вчера приволокли тягачом, стоит под чехлом на площадке. Думаю, скоро будете бегать оба как новенькие, и ты, и твоя турбашка.

— Ну хорошо, Даркоф, поправляйтесь, — вмешался Кин. — Нам надо идти, дел невпроворот, не обессудьте.

Когда они почти дошли до вестибюля, им встретилась Жиана Буанье. Остановившись посреди коридора, она улыбнулась Кину как старому доброму знакомому, чего тот совершенно не ожидал после вчерашней сцены.

— Добрый день, инспектор.

— Здравствуйте, сударыня, — сухо буркнул он, уступая дорогу.

— Как у вас проходит адаптация? — осведомилась Буанье, вовсе не торопясь пройти мимо.

— Благодарю, хорошо, — с неохотой ответил Кин.

— Наверно, все-таки заснуть трудно, — соболезнующе предположила врач.

— Как раз наоборот, легче легкого. До свидания, сударыня.

— Не спешите, инспектор, — деловито попросила Буанье, игнорируя нелюбезный тон собеседника. — Я вижу, на лице у вас серьезные признаки переутомления.

— Это для меня не секрет, — согласился Кин. — Однако нет причин для особого беспокойства.

С учетом сферы, в которой специализировалась Буанье, подчеркнутый интерес к его состоянию здоровья скорее настораживал, чем радовал. К тому же слишком разителен оказался контраст между их вчерашней встречей и сегодняшней. Больше всего походило на то, что кто-то ей посоветовал диаметрально изменить линию поведения. Будь то Абурхад или Нариман, ничего хорошего тут не предвиделось.

— Если вам понадобится снотворное или транквилизатор, не стесняйтесь, в любое время обращайтесь ко мне, пожалуйста, — предложила она. — Астения коварная вещь, с ней лучше не шутить.

Ну вот его и диагнозом с ходу наградили. Кина подмывало послать эту дамочку с ее настырной заботой куда подальше, но он благоразумно ограничился сдержанной репликой.

— Премного благодарен, не имею привычки к таким лекарствам.

Помимо воли его голос начал слегка вибрировать от нараставшего раздражения.

— Жаль, что у вас предубеждение к психотерапии, — скорбно покачала головой Буанье.

— Вы меня неправильно поняли, сударыня. У меня просто нет никаких жалоб, — отрезал Кин.

— Все-таки имейте в виду, такое состояние лучше снять препаратами, — напористо заявила психиатр. — Не стоит упрямиться, инспектор. Надеюсь, мы еще увидимся.

Тряхнув рыжей гривой и подарив Кину еще одну расплывчатую улыбку, она прошествовала дальше по коридору.

— Что-то вы с ней не слишком вежливо, — проронил Ронч, следуя за Кином к выходу из лазарета.

— Не люблю эту касту, — сознался Кин.

— Извините, не понял, какую именно, — с отменным юмором заметил его собеседник.

— Психиатров.

При появлении офицеров десантник пружинисто вскочил, отдавая честь. Кин заметил, что парень уставился на него пристальным, слегка оторопелым взглядом и тут наконец сообразил, что в конце коридора, ведущего к палате Даркофа, с потолочного кронштейна таращилась лиловым глазом видеокамера. Значит, десантник имел сомнительное удовольствие наблюдать, как они с Рончем ломились в дверь палаты с оружием наизготовку. Конечно же, со стороны это выглядело совершенно по-дурацки.

Резким движением нахлобучив шлем, Кин толкнул дверь и вышел на крыльцо.

— Вы бы поосторожнее, — пробурчал сзади Ронч. — Не выскакивайте из помещения так сразу. А лучше бы меня вперед пропустили.

Наэлектризованный Кин хотел огрызнуться, но, спохватившись, взял себя в руки. Его телохранитель сделал совершенно уместное замечание, и срывать на нем дурное настроение было бы в высшей степени недостойно.

— Не обессудьте, впредь учту, — пообещал он, внимательно огляделся и зашагал по дорожке вдоль фасада лазарета .

— Куда пойдем, к вам? — спросил квадр-офицер, поравнявшись с Кином. — Между прочим, обед совсем скоро.

— Давайте-ка зайдем на склад, — сказал Кин. — Есть у меня мыслишка, надо ее проверить. А со склада прямиком в столовую.

За то время, что они провели в лазарете, солнце вскарабкалось почти в зенит, обрушивая на поселок потоки беспощадных жестких лучей, при их яростном свете дома казались вымершими. Над обступавшими ложбину нагромождениями скал и оползнями струилось извилистое марево, словно камни натруженно дышали. Ощупью найдя верньер на боковине шлема, Кин отрегулировал прозрачность забрала, и многослойный пластик стал дымчатым, спасая глаза от режущих солнечных лезвий. По центральной улице поселка с рудника неспешным шагом шла колонна рабочих, возвращавшихся с утренней вахты. В окружении беспрестанно озиравшихся пехотинцев, державших плазменные ружья наперевес, шахтеры смахивали на арестантов под конвоем. Дорогу окаймляла выжженная вперехлест бесчисленными косыми полосами, коротко подстриженная трава, над ней барражировал патрульный вихрелет.

— Значит, мину подложил фабр, — принялся рассуждать вслух Ронч. — А Гронски перед смертью приходил к Харагве... Такая вот интересная картинка выходит, одно к одному.

— Пока мы не продвинулись дальше предположений, — Кин счел необходимым слегка остудить пыл свежеиспеченного сыщика. — Предстоит еще найти реальные доказательства.

— По-моему, тут и так дельце яснее ясного. Взять бы Харагву за шкирку и сунуть в карцер. Малость посидит и выложит все как на духу, никуда не денется.

— Ну-ну, полегче, Ронч. С юридической точки зрения нет достаточных оснований для ареста. Допустим, Харагва даже признается на допросе. А потом возьмет свои показания назад, есть у подследственного такое право. И дело рассыплется с треском.

Они обогнули длинный белый корпус лазарета и вышли к глухой стальной коробке склада.

— Знаете, чего я терпеть не могу, так это крючкотворства, — с жаром сообщил квадр-офицер.

— Не унывайте, зацепок в этом деле хватает. Половины хватило бы любому рядовому следователю, чтобы распутать до конца.

— Вот вам бы работать “рыбьим глазом”, а не этому алкашу Нариману, — вздохнул Ронч.

— Спасибо за комплимент, — усмехнулся Кин. — Мне и на своем месте нравится.

Прежде, чем подойти к двустворчатым дверям склада, квадр-офицер огляделся по сторонам, потом пристально посмотрел на стрельчатые окна гипермодернистского здания лаборатории.

— Слушайте, я одного не возьму в толк. Ну за каким чертом Харагве понадобилось вас угробить?

— Честно говоря, я тоже этого совершенно не понимаю, — откликнулся Кин, нажимая кнопку дверного звонка.

Разумеется, он не имел ни малейшего желания посвящать Ронча в мотивы покушения, поскольку для этого ему потребовалось бы раскрыть свое инкогнито и объяснить, что на имперскую разведку работает под кличкой “Туман” не кто иной, как Рино Харагва.

Имя и фамилию отворившего дверь пожилого чернокожего кладовщика Кин теперь запомнил благодаря компьютерному списку персоналий: Двана Магинбо. Вместо того, чтобы отдать честь, он приветствовал офицеров полупоклоном и мелкими шажками попятился в складской полумрак.

— Как поживаешь, Двана? — приветствовал его Ронч.

— Спасибо, грех жаловаться, дорогой Ронч-агуя. А ты опять шлем потерял, что ли? — на сей раз Магинбо оказался гораздо словоохотливее, чем вчера.

— Протри свои уважаемые глаза, Двана-агуя, вот он шлем, у меня на голове.

— Ай, как хорошо, голову тоже не потерял, есть куда шлем надевать. Тогда что потерял?

— Ничего не потерял, вот привел к тебе инспектора.

Кладовщик молча отвесил Кину еще один полупоклон и устремил на него выжидательный взгляд широко раскрытых карих глаз.

— Насколько мне известно, у вас хранятся диверсионные мины, — Кин поднял дымчатое забрало шлема.

— Так точно, уважаемый инспектор, — кладовщик склонился над интерфейсной панелью компьютера. — Вот, пожалуйста. Числятся две единицы хранения, по двадцать четыре ТАМГ-Д в каждой, итого сорок восемь штук.

— Хотелось бы на них взглянуть, — сказал Кин.

— Пожалуйста, пойдемте, — Магинбо повел их вдоль длинного ряда стеллажей, потом свернул в узкий закуток, включил тусклый потолочный плафон и, покряхтывая, выдвинул из-под нижней полки два плоских серых ящика.

Кин отступил на шаг, оглянулся и убедился, что с того места, где стоит рабочий стол кладовщика, вход в закуток не просматривается.

— Вчера следователь приходил, тоже смотрел, — сообщил кладовщик. — Вот видите, пломбы в порядке.

— Срежьте пломбу и поднимите крышку, — распорядился Кин.

— Рад бы вам повиноваться, инспектор-алам, но это боеприпасы категории Б, — неуверенно пробормотал Магинбо. — Они выдаются только по распоряжению командира гарнизона.

— К вашему сведению, я инспектирую этот гарнизон, — со спокойной иронией объяснил Кин. — Так что все в порядке. Выполняйте.

Вынув из брючного кармана пассатижи, кладовщик срезал пломбу и поднял крышку верхнего ящика. Наклонившись, Кин откинул пупырчатый лист упаковочного пластика. Под ним в пенолитовом поддоне тускло поблескивали диверсионные часовые мины, выложенные тремя рядами по четыре штуки в каждом. Хмыкнув, Кин приподнял увесистый верхний поддон, под ним обнаружился второй, и два прямоугольных гнезда в углу ящика пустовали.

— Две мины украдены, — констатировал Кин.

— Интересно, куда же смотрел этот следователь, — осуждающе добавил Ронч.

Морщинистое лицо чернокожего кладовщика стало серым от испуга. Трясущиеся руки вцепились в отвороты перепачканного рабочего халата, рванули его так, что по стальному полу застрекотали отлетевшие пуговицы.

— Кровью клянусь, родом клянусь, ядрами клянусь, не знаю, кто это сделал, — зачастил скороговоркой Магинбо.

— Успокойтесь, — велел Кин. — Лучше попробуйте вспомнить, кто сюда наведывался.

— Как я могу вспомнить, столько народу сюда ходит, кому обоймы, кому что, — в отчаянии запричитал кладовщик, широко разводя руками. — Эй, Двана, сюда, Двана, туда, подай им то, выдай это, а я тут один на всех. Раньше никогда ничего не пропадало...

— Еще раз прошу вас, успокойтесь и хорошенько подумайте.

— Не знаю, клянусь. Все ходят, — он оцепенело уставился на раскрытый ящик. — Ну как они могли отсюда пропасть, если пломба целая. Может, на заводе украли...

— Если под рукой есть лазерный гравировальный аппарат, щечки для пломбера можно изготовить по слепку в два счета, — объяснил Кин. — И кража случилась здесь, поскольку одну из этих мин вчера подложили в турбоход. Понимаете, Двана, здесь, в гарнизоне.

— Между прочим, один граверный лазерник имеется в гаражной мастерской, — вставил Ронч. — Правда, не шибко мощный, но для такого дела годится.

— Только в мастерской, больше нигде?

— В лаборатории концерна, кажется, тоже есть, — многозначительно взглянув на Кина, сказал квадр-офицер.

Мысленно Кин наметил приблизительный план розыскных мероприятий. Следовало исходить из допущения, что мины были похищены после того, как стала известна дата его прибытия на Тангру. Сначала надо сделать компьютерную выборку и установить всех лиц, кто дважды наведывался на склад в соответствующие дни, затем проверить, кто имеет доступ к гравировальному аппарату и необходимые навыки работы на нем. Донельзя нудная работенка с мизерными шансами на успех. Придется доверить ее людям Наримана, пусть покопаются. Хотя напасть на след вряд ли удастся, не стоит заведомо пренебрегать этой линией расследования.

— Ну вот что, Двана, кончайте истерику, позвоните в кадровый отдел, скажите, что две мины украдены, — распорядился Кин. — Пусть оттуда пришлют сотрудника. Пока он не явится, больше никого на склад не впускайте и сами ни к чему здесь не притрагивайтесь. Вы хорошо меня поняли?

— Да, уважаемый инспектор, — пролепетал кладовщик, отвешивая поклон. — Все сделаю, как вы сказали.

Прежде, чем выйти из полутемного складского помещения, Кин с Рончем немного постояли перед распахнутой дверью с опущенными забралами, ожидая, пока глаза свыкнутся с жарким полуденным сиянием.

— Самое время заморить червячка, вы как считаете? — спросил квадр-офицер.

— Считаю, что да, — благодушно ответил Кин.

От мысли, что ему удалось выявить еще один грубый промах этого ничтожества Наримана, настроение значительно улучшилось.

— Экая благодать, — промолвил Ронч, выйдя наружу и озираясь. — Жаль, хорошая погода редко нас балует.

— Я бы предпочел попрохладнее, откровенно говоря.

— Ну что вы, такая лучше всего, — веско возразил квадр-офицер. — Когда сушь, икстер гораздо дальше бьет.

Обогнув лазарет с другой стороны и выйдя на центральную улицу поселка, они направились в столовую, к которой с разных сторон спешили группки озирающихся людей в бронекостюмах.

— Выходит, слямзили две мины, — задумчиво произнес Ронч. — Надо же...

— Будем надеяться, что вторая не успеет сработать, — сказал Кин.

В многолюдном зале столовой узкие длинные лопасти потолочных вентиляторов усердно перемалывали кондиционированный воздух. Усевшись за столик, Кин окинул взглядом соседние ряды. Абурхад отсутствовал, Нариман обедал вместе с троими своими сотрудниками, Харагва развалился на стуле под цветущим акранийским деревцем в ожидании, когда принесут заказанные блюда.

— Скажите-ка, Ронч, следователь Тарпиц тут есть? — спросил Кин, продолжая разыгрывать роль неосведомленного приезжего.

— Да, вон он, возле окна сидит напротив Наримана. Кучерявый такой, видите?

— Если не ошибаюсь, с двух до трех нам назначена встреча в лаборатории, — сказал Кин, отогнув манжету бронекостюма, чтобы посмотреть на часы.

— Так точно.

— Значит, я успею до этого побеседовать с Тарпицем, — заключил он и встал со стула, бросив через плечо. — Будьте добры, закажите мне то же, что и себе. Плюс минеральную.

Уплетающий котлету Нариман вопросительно уставился на подошедшего к столику Кина мутными хмельными глазами, и тот поспешил развеять его тревожное недоумение.

— Позвольте поговорить с вашим сотрудником Тарпицем, — обратился он к главе контрразведывательного отдела в строгом соответствии с уставом.

Утвердительно промычав, терц-офицер указал перемазанной в соусе вилкой на своего сотрапезника, румяного толстощекого субъекта, который, похоже, явился в этот мир с этикетки лосьона для бритья.

— К вашим услугам, — субъект вежливо встал, утираясь бумажной салфеткой.

— Следователь Тарпиц, я инспектор Кин.

— Очень приятно, — судя по его улыбке, он мог бы также с успехом рекламировать зубную пасту.

— Я хотел бы с вами побеседовать о деле унтера Гронски, — сказал Кин. — Не сейчас и не здесь, разумеется.

— Пожалуйста... — пробормотал толстощекий, неуверенно взглянув на всецело увлеченного едой начальника.

— Мне было бы удобно зайти к вам сразу после обеда, если вы не возражаете.

— Да-да, конечно, инспектор, — следователь неприкрыто благоговел перед эмиссаром Генштаба.

— Отлично, договорились, — ободрив Тарпица дружелюбным взглядом, Кин повернулся к Нариману. — Кстати говоря, только что мы с Рончем были на складе. Обнаружилась пропажа двух диверсионных мин из опломбированного ящика. Приятного аппетита.

Коротко кивнув и щелкнув каблуками, он ретировался к своему столику в превосходном расположении духа. Пилюля для Наримана вышла первостатейная, этот пьянчуга едва не подавился котлетой. А Тарпиц, пожалуй, не столько растяпа, сколько нуждается в грамотном руководителе.

При виде ладной фигурки в голубом парике, спешащей с полным подносом в его сторону, Кин расплылся в благостной улыбке и поприветствовал официантку легким взмахом руки. Потом, словно бы невзначай, перевел взгляд на жующего Харагву, тот сгорбился над тарелкой, его слегка оттопыренные уши двигались в такт работе челюстей. На бритом затылке розовел звездчатый шрам, оставшийся на память о первом пребывании в отеле “Дорминион”, когда Харагва подрался в пляжной забегаловке из-за девки, своротив сопернику челюсть и схлопотав от его приятеля бутылкой по голове. Крепкий лихой мужик редкостного ума, достойный враг, отменная добыча.

Кином владело звенящее ощущение потаенного всеобъемлющего торжества. Предприняв для очистки совести совершенно бесперспективную поездку, он стал, сам того не ожидая, превосходной наживкой для вражеского агента, который занервничал, проявил бурную активность и полностью раскрылся.

Можно считать, игра уже сыграна, подумал Кин.

Глава 6. Пехотинцы совершенно нового типа

Из столовой Кин с Рончем направились в отдел контрразведки, расположенный на втором этаже административного корпуса, унылого серого параллелепипеда, приткнувшегося к холму за командирским блокгаузом. Попросив квадр-офицера подождать в коридоре, Кин постучался в дверь с табличкой “Юстин Тарпиц, заместитель начальника кадрового отдела”, открыл ее, не дожидаясь ответа, и вошел в продолговатую комнатенку с невзрачной канцелярской меблировкой: стол, компьютер, два стула, шкаф и в углу небольшой сейф с цифровым замком. Стандартную обстановку кабинета скрашивали неожиданной лирической нотой пышные оранжевые султаны травы в стоявшей на сейфе пузатой керамической вазе.

— Крайне рад, инспектор, что у вас нашлось для меня время, — проворно вскочив из-за стола, залебезил Тарпиц.

Кин удостоил его рукопожатия и присел к столу боком, закинув ногу на ногу.

— Чем могу быть вам полезен? — осведомился следователь.

— Для начала я хотел бы видеть видеофайлы с места происшествия.

— Вы имеете в виду самоубийство Гронски?

— Я имею в виду его труп, обнаруженный при подозрительных обстоятельствах, — веско поправил Кин.

— Сию минуту, инспектор.

Сев за компьютер, Тарпиц развернул толстую пластину монитора так, чтобы Кин тоже мог видеть изображение.

— Сначала общий вид, — пояснил он, разыскав нужный файл.

Компьютер вывел на монитор изображение: лежащий навзничь на полу труп в синей пижаме, рядом с телом валяется армейский пятнадцатизарядный икстер. Качество съемки оставляло желать лучшего.

— Труп обнаружил утром унтер Басо, если не ошибаюсь? — спросил Кин.

— Да, в восемь часов.

— Значит, как я понимаю, дверь была не заперта изнутри?

— Совершенно верно.

— Сделайте наезд на задний план, где его постель, — потребовал Кин. — Да, так. Э, все равно плохо видно. Вы что, любительской мыльницей снимали? Верните прежний масштаб.

— Просто без штатива и освещение неудачное, — смущенно объяснил Тарпиц и, крутнув курсорный шарик, восстановил первоначальное изображение.

Еще раз придирчиво рассмотрев взаимоположение трупа и оружия, Кин пришел к выводу, что оно, пожалуй, подозрений не вызывает.

— Так что там с постелью, он той ночью ложился спать или нет?

— Одеяло было откинуто, простыня примята. То есть, сначала он лег спать, потом встал, зажег свет и... Так сказать, свел счеты с жизнью.

— Или кто-то свел счеты с ним, — гнул свое Кин. — Почему вы так упорно цепляетесь за версию самоубийства?

Нервно сглотнув слюну, Тарпиц помедлил, потом решился ответить.

— Потому что против этой версии нет веских аргументов. Какие-либо явные признаки убийства отсутствуют, инспектор.

— Говорите, отсутствуют? — сурово произнес Кин. — Или вы не сумели обнаружить? Тут, как говорится, две большие разницы. Ну-ну, показывайте еще.

На мониторе появилась отснятая крупным планом голова трупа, размозженная импульсом в упор.

— Так. Ничего интересного. Дальше.

— Это все, инспектор.

— Больше вы ничего не отсняли? — хмыкнув, удивился Кин.

— Да, — Тарпиц опустил глаза. — Видите ли, двух снимков мне показалось вполне достаточно...

— А где снимок стены со следом импульса?

— Разве это столь уж необходимо?

— Разумеется, — проворчал Кин, раздражаясь необходимостью втолковывать азбучные вещи. — Иначе не установить взаимоположение ствола и головы на момент выстрела.

— Понимаю, но мне показалось излишним...

— Извольте сегодня же сделать дополнительные снимки, — бесцеремонно перебил его Кин. — Зафиксируйте след импульса как положено, в трех ракурсах и общим планом тоже.

— Слушаюсь, инспектор, — промямлил следователь.

— Около восьми вечера я буду у себя. Свяжемся по сети, передадите мне все видеофайлы и план места происшествия. Результаты вскрытия уже поступили?

— Да, — несколько оживился Тарпиц. — В крови никаких следов опьянения, наркотики также исключены. Судя по остаткам пищи в желудке, за час до самоубийства бедняга поужинал. Под столом в корзине для бумаг обнаружена пустая упаковка от армейского сухого пайка.

— Надеюсь, вы провели дактилоскопическую экспертизу оружия?

— Ну конечно, как же иначе. На икстере найдены отпечатки пальцев Гронски. В обойме не хватает одного заряда.

— А обойму проверили насчет отпечатков? — сразу насторожился Кин.

— Это еще зачем? — с удивлением уставился на него Тарпиц.

— Проверить не мешает. Займитесь этим тоже, не откладывая.

— Будет сделано, — следователь открыл компьютерный календарь-ежедневник и быстро внес в него короткие пометки.

— Ну что ж, а теперь давайте обсудим возможные версии, — предложил Кин. — Утром вам дал показания квадр-офицер Ронч, надо полагать, они приобщены к делу?

— Да, естественно.

— Рад слышать, что хотя бы это естественно, — ядовито молвил Кин. — Давайте начнем с разговора между Рончем и Гронски. Итак, за несколько часов до смерти Гронски намеревался расторгнуть контракт и отправиться на курорты Лебакса. По меньшей мере странные планы для унтера, у которого на личном счету всего лишь полторы тысячи кредонов. Одна только неустойка по его контракту составила бы шесть тысяч, не говоря уже о том, во сколько обойдется увеселительная прогулка. Что вы на это скажете?

— Я весь внимание, инспектор, — почему-то Тарпиц слегка приободрился, и на его лице заиграла учтивая полуулыбка.

— Теперь перейдем к финалу. Итак, около часу ночи Гронски поужинал сухим пайком, прибрал на столе, надел пижаму и улегся в постель, при этом почему-то забыв запереть дверь. А потом встал и разнес себе череп из икстера. Не совсем естественная картина, вы не находите?

— А почему бы и нет, — Тарпиц небрежно покрутил в воздухе пятерней. — Знаете, так нередко бывает у самоубийц. Бессонница, депрессия, дурные мысли...

— Судя по его медицинской карточке, Гронски не испытывал никаких проблем, связанных с психическим состоянием, — возразил Кин.

— Ну, знаете, наш брат избегает жаловаться врачам на дурное настроение. Согласитесь, это не по-солдатски.

— Допустим. Но, примите во внимание его разговор с Рончем. Это уж никак не вяжется с версией самоубийства.

— С вашего позволения, инспектор, я готов объяснить и это.

— Будьте так добры.

Уже восстановивший душевное равновесие Тарпиц хитровато сощурился, пришла его очередь побить выложенные Кином карты своими козырями.

— Все перечисленные вами факты указывают на то, что Гронски покончил с собой, впав в умственное помешательство. Я уже проконсультировался с доктором Буанье, она считает, что картина совершенно типична для... минуточку... — он открыл на компьютере документ и пробежал его глазами. — Вот, для эндогенного циркулярного психоза. Сначала несчастный строил радужные грандиозные планы, потом, перейдя от маниакального состояния к депрессии, осознал их полнейшую несбыточность. Этот жестокий переход от мечты к реальности предрешил его следующий шаг. Измученный бессонницей, вконец отчаявшийся Гронски встает с постели и берет в руки икстер. Импульсивное решение не оставило ему времени на то, чтобы оставить предсмертную записку. Как видите, здесь нет ни малейших противоречий.

— Вы, случайно, романы на досуге не сочиняете? — грубо осведомился Кин, обеспокоенный ловкостью, с которой Тарпиц увязал свою рассыпающуюся версию воедино.

— Рад бы, но досуга практически нет, — следователь снова позволил себе корректную улыбочку.

— Пожалуй, ваша версия элегантна, к тому же удобна для вас, но не более. Ничем конкретным она не подкрепляется. Между прочим, я сам в тот день видел Гронски в блокгаузе. И он нисколько не походил на маньяка, уверяю вас.

— Тем не менее, он делился с Рончем своими планами на будущее, и они, как вы сами указали, носили совершенно бредовый характер, — не сдавался Тарпиц. — Кроме того, я располагаю показаниями унтера Дживло, который сменил Гронски на посту. Он засвидетельствовал, что в тот вечер Гронски выглядел несколько подавленным и озабоченным. Видимо, уже перешел в состояние эндогенной депрессии. Таким образом, позвольте заметить, версия целиком базируется на показаниях очевидцев.

Кин скептически покривился, он отлично знал, каким образом следователь получил от Дживло нужные показания. Старая недобросовестная уловка: при дознании задавать свидетелю направляющие вопросы, из которых сами собой выстраиваются желательные ответы. Но не стоило спорить по мелочам, настал момент выложить на стол главный козырь.

— Видите ли, я пришел к вам для того, чтобы дать свидетельские показания по этому делу. Извольте включить микрофон.

— Да-да, конечно, — засуетился Тарпиц, придвигая микрофон и переключая компьютер на режим записи с голоса. — Пожалуйста.

Про себя Кин отметил, что ситуация, в которой свидетель уверенно руководит следователем, не лишена пикантности.

— Я, Элий Кин, год рождения четыреста восемьдесят пятый, даю показания по делу унтера Гронски, обещаю говорить правду и только правду, — размеренно заговорил он. — Вчера, в одиннадцать часов семь минут вечера по местному времени, я видел из своего окна, как унтер Гронски вышел из блокгауза и направился по дорожке в дом для гражданского персонала.

Он сделал паузу, предоставляя Тарпицу возможность задавать вопросы.

— Вы узнали его? — спросил тот.

— Нет, разумеется, поскольку он был в бронекостюме и защитном шлеме с опущенным забралом. Однако, судя по времени, это был не кто иной, как Гронски.

— Почему вы запомнили время, да еще с точностью до минуты?

— По чистой случайности, я как раз взглянул на часы.

— Он вошел в дом?

— Да, я слышал, как хлопнула входная дверь. Могу предположить, что он вошел в одну из квартир на первом этаже, поскольку в моем коридоре было тихо.

— А когда он покинул дом?

— Понятия не имею, я лег спать.

Следователь поерзал на стуле.

— Это все, что вы можете сообщить?

— Пожалуй, могу добавить, что его походка выглядела достаточно энергичной и целеустремленной. Больше ничего.

— Ну что ж, благодарю вас за помощь следствию, — в завершение процедуры Тарпиц прошелся пальцами по компьютерной панели и выжидающе уставился на принтер.

Спустя несколько секунд звуковой файл преобразился в текстовый, и на стол перед следователем лег аккуратно отпечатанный листок протокола. Кин взял ручку из подставки, пробежал текст глазами и аккуратно поставил свою подпись внизу листа.

— Что ж, свидетельство будет приобщено к делу, — без особого энтузиазма промолвил Тарпиц, в свою очередь перечитав протокол.

— Давайте посмотрим, что из него непосредственно вытекает, — предложил Кин. —Сменившись с дежурства, унтер Гронски почему-то идет не к себе домой, а в противоположную сторону и входит в дом для гражданского персонала. Крайне важно установить, к кому и зачем он приходил, не так ли? Спустя два часа Гронски уже у себя, он ужинает и ложится спать. Еще раз подчеркиваю, он прибрал за собой и надел пижаму, значит, находился в нормальном душевном состоянии, ни перевозбуждения, ни депрессии. Затем, в два часа ночи, к нему явился некто, предположительно тот самый человек, к которому Гронски приходил после дежурства в блокгаузе. Разбуженный стуком в дверь, Гронски встал с постели, отворил. Некто вошел, якобы для того, чтобы продолжить разговор и, улучив момент, выстрелил ему в голову.

— И о чем же, по-вашему, они говорили? — недоверчиво спросил Тарпиц.

— Я не ясновидец. Об этом спрашивайте у того, кто последний видел Гронски живым.

— Одним словом, вы предполагаете убийство, замаскированное под самоубийство, — подытожил следователь.

— Совершенно верно.

— Но каков, по-вашему, мотив преступления?

— Могу только догадываться, исходя из того, что Гронски явно рассчитывал заполучить крупную сумму денег. Попытка шантажа, которая закончилась трагически.

— Не проще ли предположить неудавшееся амурное приключение?

— Позвольте дать вам хороший совет на будущее. Из версий надо выбирать не ту, которая удобнее, а ту, которая вытекает из сопоставления фактов, — наставительно произнес Кин. — Установите, к кому Гронски наведался после дежурства, тогда будет внесена полная ясность. А еще, как я уже советовал, проверьте обойму икстера на предмет отпечатков пальцев.

— Ну, это можно сделать прямо сейчас, если угодно, — Тарпиц порывисто встал из-за стола, открыл сейф и извлек из него плоскую коробку.

Как видно, долгий спор и снисходительные поучения Кина задели его за живое. Следователь выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда резиновые перчатки и набор для дактилоскопической экспертизы. Затем, натянув перчатки, он взял из коробки икстер, вынул обойму, положил ее на лист бумаги и, вооружившись кисточкой, принялся осторожно покрывать порошком из широкогорлого флакона сначала с одной стороны, потом с другой. Затем следователь взял обойму двумя обтянутыми резиной пальцами, повертел ее перед глазами.

— Ну, как насчет отпечатков?

— Знаете, она совершенно чистая, никаких следов, — не без легкого смущения сообщил следователь.

— А вот это уже интересно, — оживился Кин. — Как вы себе это представляете?

— Очень просто. Предположим, он в последний раз перезаряжал оружие на местности, соответственно, в перчатках.

— У него был еще боезапас?

— Да, три обоймы в ящике стола, еще одна в кармашке кобуры. Он получил пять обойм на позапрошлой декаде, я проверил, все сходится.

— Значит, Гронски получил запас обойм со склада в перчатках, перекладывал их в ящик стола в перчатках и брал оттуда не иначе, как в перчатках?

Его ирония поставила Тарпица в тупик.

— Что вы имеете в виду?

— Проверьте остальные обоймы на предмет отпечатков пальцев, тогда поймете сами, — снисходительно посоветовал Кин.

— Хорошо, будет сделано, — уныло пообещал следователь, ссыпал излишки порошка с листа обратно во флакон и убрал дактилоскопические принадлежности в ящик стола.

— Кажется, я понимаю, к чему вы клоните, — после паузы добавил он, укладывая икстер и обойму в коробку. — Возможно, вы правы, инспектор, а я тогда полный болван...

— Всякий может допустить оплошность, и следователь, и преступник, — Кин отпустил глубокомысленную сентенцию в стиле Ронча и встал со стула.

Тяжело задумавшийся Тарпиц остался сидеть, потом, опомнившись, вскочил как на пружинке.

На протяжении всей беседы Кина интриговал витающий в кабинете еле уловимый изысканный запах. Подойдя к сейфу и наклонившись, он убедился, что тонкий аромат источал стоявший в керамической вазе пучок травы.

— Это для красоты или для запаха? — на прощание поинтересовался Кин, трогая пальцем мягкий оранжевый султан.

— И то, и другое, — объяснил Тарпиц. — Видите ли, у меня позавчера был день рождения, коллеги вот принесли букет...

— Что ж, примите мои запоздалые поздравления. В восемь вечера встретимся в сети. Желаю успеха.

— До свидания, инспектор, — сказал следователь и, когда Кин уже взялся за ручку двери, выдавил. — Спасибо за хороший урок.

— Не за что, — бросил Кин через плечо и вышел из кабинета.

У него мелькнула мысль о том, что когда Тарпиц с его помощью доведет дело об убийстве унтера Гронски до конца, тот вполне может рассчитывать на повышение в звании и должности. Приятный во всех отношениях и неглупый человек, правда, ему недостает опыта и хватки, но это дело наживное. Пускай возглавит отдел после разжалования Наримана и, если хорошо себя зарекомендует, перейдет на работу под началом самого Кина. Полезно иметь в подчинении сотрудника, который отлично знает, кому обязан карьерными успехами.

При его появлении сидевший в конце коридора на подоконнике Ронч встал и с хрустом потянулся.

— Надолго же вы с ним засели, — пробурчал он.

— Пришлось крепко поспорить, — объяснил Кин. — Тарпиц отстаивал версию самоубийства.

— Ну и чем кончилось?

— Думаю, мне удалось наставить его на путь истинный, — поскромничал Кин.

Они спустились по лестнице и направились к выходу из административного корпуса. Ронч посмотрел на табло стенных часов в пустынном вестибюле.

— Теперь нам пора любоваться гадюшником, уже половина третьего.

— А заодно познакомлюсь поближе с Харагво й, — откликнулся Кин. — Слушайте, Ронч, как по-вашему, что он за человек?

— Ну, по-моему, совсем чокнуты й, откровенно говоря. Спятивший на своих фабрах, как и все здешние яйцелобики. Хотя с ним по крайней мере можно потрепаться о чем-нибудь еще. Но вы, наверно, спрашиваете не о том, — проницательно добавил Ронч. — Если хотите знать мое мнение, такой убьет и глазом не моргнет.

— Вот и у меня такое же впечатление, — согласился Кин, надевая шлем и опуская дымчатое забрало.

Сразу по выходе из дверей их обдало крутым жаром. Горячий воздух струился над крышами поселковых домиков, словно по всей седловине разрослись колышащиеся прозрачные водоросли. Щедрое солнечное буйство начинало всерьез угнетать Кина, привыкшего к гораздо более умеренному климату.

— Хочу вам сказать одну вещь по секрету, — шагая рядом с Кином по дорожке, Ронч почему-то заговорил вполголоса, хотя поблизости не было ни души.

— Слушаю вас.

— Вообще-то, после Тарпица сегодня со мной говорил Нариман.

Теперь Кин понял, почему его телохранитель так подозрительно долго пробыл в контрразведывательном отделе.

— О чем?

— Речь шла о вас. Прямо скажу, мне этот разговор пришелся не по вкусу, — помявшись, сообщил Ронч и умолк.

— Давайте без обиняков, — попросил Кин. — Мы ведь уже договорились, что все сказанное остается строго между нами.

— Если в двух словах, он выспрашивал, нет ли у вас каких странностей. Такое впечатление, что он считает вас малость того, тронутым. Извините, конечно...

— Вот как? Очень мило, — бесстрастно произнес Кин.

Сразу вспомнилась навязчивая и совершенно неуместная попытка Жианы Буанье зачислить его в разряд своих пациентов. Кин даже не оскорбился, до того примитивно и грязно действовал Нариман, почуявший сгущающиеся над собой тучи. Что ж, даром ему это не пройдет. Если до сих пор за ним числились разного калибра служебные грешки, на которые при случае можно посмотреть сквозь пальцы, то теперь Нариман перешел грань, за которой он с неизбежностью становился личным врагом Кина.

— Я ему честно сказал, что мне даже странно, с чего бы вдруг такие расспросы. Что вы, по-моему, совершенно нормальный, нормальнее некуда.

— Благодарю за комплимент, — формулировка поставленного Рончем диагноза развеселила Кина.

— Вы бы с ним поосторожней впредь. Он почему-то вас не переваривает. И может крупно напакостить.

Далеко не глупый, но простоватый по натуре симпатяга Ронч мыслил в категориях крошечного гарнизонного мирка, где шеф отдела контрразведки запросто может поломать неугодному человеку судьбу.

— Спасибо за предупреждение, — беспечно отозвался Кин. — Волноваться нет причин, я ему не по зубам.

— Он человек концерна, Кин. Это не шутки, — всерьез обеспокоенный Ронч наконец воспользовался дарованной ему привилегией обращаться к вышестоящему офицеру по фамилии.

— А я человек Генштаба, дружище, — отбросив благодушие, процедил Кин. — И не Нариману шутить со мной шутки.

Внезапный всплеск раздражения у него вызвал титул, который Ронч простодушно присвоил Нариману. В их ведомстве не положено служить двум богам сразу: если уж работаешь в контрразведке, то не имеешь никакого права кормиться на стороне. Впридачу ко всем своим грехам Нариман осмелился преступить и эту заповедь, с потрохами продавшись концерну.

— Ладно, смотрите сами, не мне вас учить.

Окончательно лишенная облачного покрова седловина, подставленная исступленному солнцу, превратилась в сущее пекло, и микровентиляция бронекостюма уже слабо помогала переносить жару. При здешнем уровне гравитации даже спокойная ходьба оборачивалась изрядной физической нагрузкой, и когда Кин, беседуя с Рончем, дошел до здания лаборатории, намокшее от пота белье липло к телу.

— А что, извиняюсь, у вас бывали с психиатрами проблемы? — как бы вскользь поинтересовался Ронч, первым поднявшись на высокое крыльцо и нажимая кнопку звонка.

— С чего вы взяли, неужто я похож на сумасшедшего? — Кин растянул рот в широкой улыбке.

Объектив укрепленной под дверным козырьком видеокамеры чуть наклонился, из динамика переговорного устройства донесся довольно-таки нелюбезный куцый вопрос.

— К кому?

— К доктору Харагве, — доложил Ронч.

— Зачем?

— Он назначил нам встречу на это время.

— Подождите.

Наступила пауза. Ронч внимательно осмотрелся вокруг, потом повернул голову к Кину.

— Вы уж извините меня за дурацкий вопрос, — пробормотал он с нескрываемым смущением. — Просто вы тогда в лазарете сказали, что психиатров не любите. Да еще этот разговор с Нариманом. Я подумал, мало ли, какие у вас могли быть по жизни проблемы.

— Это у них со мной проблемы, — отшутился Кин. — А если серьезно, то никогда не числился их пациентом.

— Входите, — наконец донеслось из динамика, и двустворчатая бронированная дверь бесшумно разъехалась в стороны.

Они вошли в тесный тамбур, подождали, пока сомкнется внешняя дверь и откроется внутренняя. Короткий коридор привел их в шестиугольный холл с мозаичной эмблемой концерна во весь потолок и пятью дверями, каждая из которых была снабжена кодовым замком и видеокамерой. Уставший от жары Кин с удовольствием вдохнул кондиционированную прохладу, сунув снятый шлем под мышку, потом вынул из планшета носовой платок и отер потный лоб.

Дверь напротив распахнулась, и в холл энергичным шагом вышел Харагва, облаченный в желтый лабораторный халат с закатанными рукавами.

— Салют, старина, — приветствовал он Ронча и протянул Кину короткопалую волосатую лапищу. — Рино. Будем знакомы.

— Элий, — в тон ему ответил Кин, обмениваясь крепким рукопожатием. — Рад познакомиться.

Слегка наклонив сизую булыжную голову, Харагва уставился на Кина из-под кустистых бровей тяжелым ощупывающим взглядом.

— Значит, хотите познакомиться с моими зверушками? — осведомился он, почесывая шрам на бритой макушке.

— Да, говорят, у вас тут отличная коллекция здешней живности.

— Это верно. Есть, на что полюбоваться, — Харагва повернулся к соседней двери, набрал четырехзначный код и прижал к миниатюрному объективу замка указательный палец. — Заходите.

За раздвинувшимися створками двери обнаружился просторный грузовой лифт, на котором все трое спустились на цокольный этаж здания. С интересом Кин отметил, что, судя по лифтовым кнопкам и табло, ниже находился еще один уровень.

Выйдя из лифта в квадратный тамбур, Харагва последовательно отворил три двери, сначала массивную стальную со штурвальной рукоятью, затем прозрачную бронепластиковую перегородку в узкой никелированной окантовке и, наконец, распахивавшуюся вовнутрь частую решетку из стальных прутьев толщиной в мизинец. За дверями помещалась длинная галерея, ярко освещенная цепочкой круглых плафонов на низком потолке. В теплом сыром воздухе витали смутные шорохи, легкий смрад зверинца вперемешку со щекочущими запахами химикалий. Вдоль некрашеной вибробетонитовой стены, по которой тянулись ровные жилы отпечатавшейся опалубки, стояло семь разнокалиберных боксов из бронепластика. Остановившись перед первым из них, кубом высотой в человеческий рост, Харагва сделал приглашающий жест рукой.

— Ну, знакомьтесь. Это прыгунчик.

За бронепластиком на охапке увядшей рыжей травы копошилось лупоглазое гигантское подобие насекомого. Стоило Харагве постучать ногтем по стенке бокса, тварь высоко подпрыгнула на длиннющих тонких ногах со множеством суставов, между фасетчатых глаз вскинулся упругий хоботок, под которым раздулся и тут же сжался чешуйчатый пузырь, нечто вроде пародии на мошонку. Раздался глухой хлопок, по бронепластику что-то щелкнуло, усеяв изнутри его поверхность крошечными брызгами, и рядом с травяной подстилкой, срикошетив от двух стенок, упала белая костяная игла размером со штопальную.

— Этот дурашка великолепный снайпер, — невозмутимо прокомментировал Харагва. — Иголку видите? Он ее всаживает с двадцати локтей в цель размером не больше ногтя. Предпочитает стрелять по глазам.

— В общем, если такого гада встретить на дорожке, а забрало поднято, можно уже не дергаться, — наставительно пояснил Ронч. — Сразу труп.

— Вот это бесподобный алкалоид, — добавил биотехнолог, указывая пальцем на забрызганный бронепластик. — Вызывает мгновенный паралич дыхательных путей.

— Словом, у него на голове нечто вроде пневматического ружья с отравленными иглами, — подытожил Кин.

— Совершенно верно.

— Это самец или самка?

— У них нет гениталий, как и у большинства здешних агрессивных экзотов, — объяснил Харагва, переходя к следующему боксу. — А тут у нас тещин язык, полюбуйтесь.

Вдоль стенок длинного плоского бокса неутомимо сновала коротконогая рептилия с округлой шипастой головой и туловищем, похожим на офицерский ремень. Судя по ржавой с бурыми пятнышками окраске, ее природным местом обитания служили каменные осыпи в горах.

— Взгляните, что будет, — предложил Харагва, опустив на крышку бокса ладонь.

Моментально рептилия подскочила, извернулась и попыталась впиться в недосягаемую добычу. Изнутри раздался дробный стук, ухмыльнувшийся биотехнолог снял руку с бокса. Там, где лежала его пятерня, по исподу прозрачной крышки распластались жадно чмокающие лепестки присоски, а в центре этого жутковатого мясистого цветка виднелось нечто вроде клюва, исступленно долбившего бронепластик.

— Своим жалом тещин язык может за несколько секунд пробить бронекостюм на стыке между пластин, — лекторским тоном сообщил Харагва. — А потом запускает жало поглубже, впрыскивает желудочный сок и начинает пировать. Нападает обычно со спины, такой стиль. Остроумное создание, не правда ли?

— Не совсем понял, в чем вы усматриваете его остроумие, — угрюмо проворчал Кин, разглядывая пришедшую в бешенство гадину.

— В том, что оно обходится без желудка. Им служит очередная жертва, — шеф лаборатории уставился исподлобья на собеседника. — Сдается мне, вы не в восторге от моей коллекции.

— Полноте, просто я немного устал, таскаясь по солнцепеку.

— Тогда постараюсь рассказывать покороче. Еще один образчик наружного пищеварения, адова портянка, — Харагва перешел к следующему боксу.

— Ну, на этих я уже успел насмотреться, — буркнул Кин.

— Да, признаться, слышал о ваших приключениях, — отозвался биотехнолог, снова принявшись почесывать шрам на голове. — Вам что, вправду подложили в турбоход часовую мину, или это так, досужие слухи?

— А я-то думал, вы отлично осведомлены об этом, — настала очередь Кина сверлить Харагву взглядом в упор.

— Вовсе нет, — безмятежно парировал тот. — С чего вы взяли?

— Сам не знаю. Мне так почему-то показалось.

После затяжной паузы непроницаемое лицо Харагвы дрогнуло в кривой усмешке.

— Странный у вас юмор, — врастяжку произнес он.

— Извините, если он вам показался туманным, — смиренно сказал Кин.

Харагва круто повернулся и зашагал вдоль оставшихся боксов, бросая на ходу скупые реплики.

— Это хлыстарь, убивает электрическим разрядом. Вот грызняк, человека трогает редко, только если сдуру наступить на него. Живодрал парализует ударом яйцеклада, потом запускает личинок под кожу. Это, понятное дело, самка живодрала, был еще самец, но она его сожрала после случки. Почти как у людей, не так ли? Ну и напоследок псевдоптерон. Не смотрите, что страшилище, на самом деле он безобиден. Просто не знаю, зачем его держу.

— Вас интересуют лишь агрессивные экзоты?

— Конечно, — Харагва посмотрел на Кина так, словно тот сморозил несусветную чушь. — Если вы случайно не знаете, я специализируюсь в области биотехнологии. К этим славным зверушкам у меня чисто прикладной интерес.

— Понятно.

Повернувшись к боксам спиной, биотехнолог скрестил ручищи на груди, отвесив Кину небрежный кивок.

— Экскурсия окончена. Чем еще могу быть полезен?

— А живой наплюйки у вас еще нет? — осведомился Ронч.

— Чего нет, того нет, — сокрушенно покачал бритой головой Харагва. — Солдаты никак не умудрятся сцапать хоть одну живьем. И потом, даже если мне ее притащат, ума не приложу, куда этот уникум поместить. Бронепластик ее кислота легко разъедает, а подходящих фторпластовых емкостей у нас пока нет.

Рассеянным взглядом Кин наблюдал за распластавшим кожистые крылья псевдоптероном, перепуганно мечущимся по боксу в тщетных поисках укрытия.

— Чем вы кормите всю эту ораву?

— Проще всего было бы кормить экскурсантами, но это блюдо редко попадается.

Кину показалось, что зыркнувший на него исподлобья Харагва не столько отпустил эксцентричную шутку, сколько высказал свое потаенное горячее желание.

— У вас тоже достаточно своеобразный юмор, — признал Кин.

— Вообще большинство из них жрет все подряд, кроме гвоздей.

Вконец отчаявшийся псевдоптерон забился в угол, шатром сложил крылья над головой и замер как изваяние.

— Значит, у вас к ним чисто прикладной интерес, — промолвил задумчиво Кин. — Иными словами, вы надеетесь использовать своих зверушек для разработки новых типов вооружения. Я правильно понял вашу мысль?

— Ну конечно. Представьте себе совершенно сказочное оружие, которое само нападает, не требует подвоза боеприпасов, да еще и способно размножаться.

— А вдобавок будет косить всех подряд, и своих, и чужих, — едко добавил Кин.

— Ничуть, — с жаром возразил биотехнолог. — Есть тысяча и один метод, как этого избежать. Например, встроенное управление. Или распознавание своих солдат по ряду привносимых признаков. Или привязка к координатам поля боя. Еще, скажем, впадение в спячку по завершении боевой операции. На худой конец встроенный механизм самоликвидации, который запускается тем или иным способом. Думаю, достаточно, хотя список еще не полон.

— К сожалению, все эти меры сможет использовать и противник для собственной защиты.

— Интересно, каким образом?

Ненадолго спор перешел на исконную территорию Кина, и тот пояснил свысока.

— Очень просто, получив необходимые сведения агентурным путем.

— Ну, это уже не моя проблема, — отмахнулся Харагва. — Не надо припутывать сюда вечную коллизию, спор меча со щитом. Одно дело стратегия разработок, другое — тактика их применения.

— Однако напрашивается важный вопрос, — Кин решил еще пуще раззадорить Харагву. — Насколько перспективен такой класс вооружений в эпоху звездолетов и кварковых бомб?

— При вселенской войне, конечно, особого проку от него не предвидится, — неохотно признал биотехнолог. — Но есть еще и локальные конфликты. Вы знаете, каких затрат сырья и энергии в среднем требуется для уничтожения одного вражеского солдата?

— Точные цифры, признаться, не помню. Но они колоссальны.

— Биотехнологическое оружие способно свести эти затраты до минимума. Оно будет потрясающе дешевым по сравнению с традиционным. К тому же его наличие изменит сам принцип ведения боевых действий. Скажем, вместо штурма захваченного противником города можно будет предпринять его блокаду, сбросив с воздуха десант зверушек. Как известно, при любом прогрессе вооружений невозможно обойтись без пехоты. А я намерен создать пехотинцев совершенно нового типа, — Харагва широким взмахом руки обвел боксы. — Здесь собраны их отдаленные и несовершенные прообразы.

— Не хотел бы я натаскивать эту публику по строевой подготовке, — сумрачно брякнул Ронч.

Кин уставился на прозрачные боксы с будущими десантниками, отнюдь не разделяя энтузиазм биотехнолога. Он тут же вообразил кишащую подобными тварями городскую улицу и внутренне поежился.

— Допустим, такое оружие окажется дешевым, но насколько оно будет эффективно? — сказал он. — Согласитесь, здешний гарнизон благополучно справляется с натиском экзотов. И сколько-нибудь заметных потерь живой силы при этом нет.

— Сравнение некорректно, — насупился биотехнолог. — Одно дело эпизодические наскоки экзотов, а другое дело — массированная атака специально спроектированных биороботов.

— Ладно, убедили. А вам не кажется, прошу прощения, что вы разбрасываетесь? Еще не запущены в серийное производство фабры, а вы хватаетесь за новое дело.

Харагва пренебрежительно махнул рукой.

— Бросьте. Между нами говоря, фабры — это пройденный этап. Тупиковая ветвь разработок, оттуда уже нечего выжать в принципе.

— Вот как? А мне казалось, это гордость вашего концерна.

— Вокруг них подняли крупную шумиху, верно. Надо же оправдать бешеную дороговизну проекта. Только будь у меня свобода действий, я бы соорудил фабров совершенно иными.

— Вероятно, такими? — Кин указал взглядом на боксы с экзотами.

— Примерно да. Скажу прямо, человекоподобная компоновка фабров — просто дурацкая уступка прихоти заказчика. Ваши твердолобые гранд-офицеры зациклились на том, что биороботу позарез нужны голова и руки, чтобы он мог брать под козырек. Чушь.

— Насколько мне известно, гранд-офицеры руководствовались другими соображениями, — возразил Кин. — Их мотивы далеко не так примитивны, как вам представляется. Учтите, в человекоподобии фабров кровно заинтересованы поставщики амуниции и легкого оружия.

— Ага, — сообразил биотехнолог. — Лоббизм?

— А как же иначе.

Харагва запнулся, прикидывая что-то в уме, и с внезапным пристальным интересом ощупал Кина глазами.

— Совсем забыл, что вы сами из этого вонючего Генштаба, — буркнул он. — Но мозги у вас вроде варят. Не ожидал.

— У военных тоже случаются мутации, — не моргнув глазом, пояснил Кин.

— Наверно, хорошо знаете всю эту свору?

— Не со всеми накоротке, разумеется, но более-менее знаком.

Снова Харагва чуть поразмыслил.

— Да, у вас там редкостное сборище, сплошные говенные придурки, ни капли мозгов, — веско заявил он. — Вы бы знали, скольких трудов мне стоило настоять на том, чтобы рост фабра не превышал четырех локтей. Этим остолопам подавай орясину-гвардейца в шесть локтей высотой, иначе, мол, не смотрится. Но тогда ведь уйма сырья вылетает в трубу, и транспортировка дороже, и в бою намного уязвимее. А четыре локтя — оптимальный со всех точек зрения рост.

— Но только не с точки зрения владельцев фабрик, выпускающих комбинезоновые ткани, — поправил его Кин.

— Шутите?

— Нет, я это говорю совершенно серьезно. Видите ли, случайно я оказался в курсе всех этих подробностей...

— Чтоб им всем пусто было, этим трепаным ублюдкам! — взорвался Харагва. — Я же могу создать идеальное боевое существо, которое будет иметь встроенное супервооружение, а не дурацкие традиционные ружья. Которое будет практически невидимкой и для инфракрасной, и для радиолокации. С надежной броней. Компактное. Скоростное. Дешевое, вдрын их распромать! Такое, что им и не снилось...

Невольно Кину вспомнились слова Ронча о том, что Харагва спятил на фабрах. Стоило ему завести речь о своем будущем детище, как он действительно стал похож на одержимого.

Распалившийся биотехнолог даже принялся в такт своим рубленым фразам гвоздить кулаком по бронепластиковой крышке, разбудив самку живодрала, дремавшую на дне бокса, и тем самым моментально приведя ее в несусветную ярость. Приподнявшись на когтистых лапах, она крутилась волчком, тщетно пыталась пронзить яйцекладом прозрачную стенку и бешено щелкала изогнутыми черными жвалами. Кина вдруг замутило при малодушной мысли о том, что кошмарная тварь может каким-то образом вырваться из бокса на волю. От грубых некрашеных стен и потолка исходило суровое, чуть ли не физическое давление.

Оборвав свою захлебывающуюся тираду, Харагва тяжелым шагом двинулся вдоль боксов, исподлобья пристально разглядывая своих питомцев, еще раз подразнил пальцем прыгунчика и широко ухмыльнулся, когда тот опять выстрелил отравленной иглой в бронепластик.

Ронч покосился на Кина и выразительно сощурился, приподняв бровь, словно ему не терпелось обменяться впечатлениями. Кин легонько пожал плечами, указал взглядом на шефа лаборатории, молчаливо предлагая подождать, пока они останутся наедине.

— Однако я что-то заболтался, — озабоченно взглянув на свои массивные старомодные часы, проворчал Харагва. — Все, мне работать пора. Пошли на выход.

— Что ж, спасибо за это зрелище, — выйдя из галереи к лифту, вежливо сказал Кин. — Оно производит, я бы сказал, потрясающее впечатление.

— Конечно. Тангра — сущий кладезь, — с энтузиазмом заявил биотехнолог, запирая одну за другой двери зверинца. — Просто дивная планета. К сожалению, мы тут пока сидим и роемся на этом горном пятачке. Наверняка в других широтах водятся совершенно неизвестные нам зверушки. Может, если поискать хорошенько, найдутся даже похлеще этих.

Они вошли в лифт.

— Между прочим, я уже раскусил генетические коды моих зверушек, — горделиво сообщил Харагва, нажимая кнопку. — И теперь могу лепить их, как захочу.

Дверные створки бесшумно сомкнулись, кабина плавно сорвалась с места и тут же затормозила.

— Вы сказали, у них нет гениталий, — напомнил Кин. — Как же быть с выведением новых экзотов?

— Это хороший вопрос, — оживился биотехнолог, поворачиваясь к раскрывшимся дверям. — В самую точку.

Он первым вышел из лифта и остановился в центре шестиугольного холла, легонько почесывая белесый шрам на макушке.

— Сначала я думал, что большинство моих зверушек проходит стадию метаморфоза от яйца ко взрослой особи, — рассеянно озирая потолок, начал лекцию Харагва. — Во-первых, на это указывало полное отсутствие репродуктивных органов, во-вторых, высокая миграционная активность.

— Логично, — согласился Кин.

— Но расшифровка хромосомных кодов ясно показала, что бесполые экзоты вовсе не личинки. Значит, они рабочие члены роя, в котором имеется жесткое разграничение функций. Для моих целей это гораздо лучше, чем личинки. Жизненный цикл дольше, а главное, размножение по роевому принципу идеально подходит для серийного производства, — биотехнолог сфокусировал глаза на Кине. — Это понятно?

— Вполне, — заверил тот. — Очень интересно, продолжайте, пожалуйста.

— Главная загвоздка в том, где раздобыть матку роя. До сих пор ее ни разу не удавалось хотя бы обнаружить. Странно, что она не участвует в миграции потомства. Еще более странно то, что у зверушек отсутствуют специфические для роевых видов рудиментарные коды. То бишь, те, которые заведуют формированием половых признаков. Честно говоря, об этот момент я пока споткнулся, — он снова посмотрел на часы. — Так, меня время поджимает...

— Я бы не отказался продолжить наш разговор, когда у вас найдется для этого свободная минутка, — на прощание сказал Кин. — Признаться, вы меня очень заинтересовали.

Харагва опять смерил его изучающим взглядом, явно что-то соображая.

— Да мы вроде живем в одном доме. Я в седьмом номере, а вы?

— В одиннадцатом.

— Обычно я работаю здесь до самого ужина, — сообщил биотехнолог. — Ну, а часов после восьми мы могли бы свободно поболтать у меня в берлоге. Пьете?

— От рюмочки не откажусь.

— Тогда заметано. Еще увидимся. Ладно, все, ни минуты больше. Пока.

С подчеркнутой дружелюбностью тряхнув руку Кина, он хлопнул Ронча по плечу и направился к лифту.

— Вам откроют, — добавил он через плечо, набрав код, и скрылся за дверными створками.

Сразу же входной шлюз распахнулся, и Кин с Рончем, заученно приняв меры предосторожности, вышли из лаборатории. Солнечный диск слегка потускнел и разбух, склонившись к зазубренному лезвию скальной гряды. Выдыхая словно бы застрявшую в ноздрях въедливую вонь подвального зверинца, Кин тихо порадовался тому, что жара пошла на убыль.

— Куда теперь? — спросил квадр-офицер.

— Знаете, хочу до ужина посидеть у себя, работы очень много.

Они зашагали по скрипучей фиолетовой щебенке дорожки, то и дело озираясь по сторонам. Вынесенное из подвала впечатление оказалось весьма цепким, и Кин стал проявлять усиленную бдительность. Он старательно крутил головой, и ему повсюду мерещились притаившиеся, готовые напасть омерзительные твари.

— Кин, я не совсем понял, зачем вы рискнули дразнить Харагву, — оглянувшись на здание лаборатории, озабоченно промолвил Ронч. — Имею в виду тот разговор насчет мины в турбоходе.

— Хотел оценить его выдержку, — объяснил Кин. — А еще, думаю, нелишне поиграть у него на нервах.

Неторопливо вышагивавшие поодаль трое фабров свернули с центральной улицы, разошлись в разные стороны и начали зигзагами прочесывать дорожки, ведущие мимо блокгауза к административному корпусу.

— Лучше подождали бы, пока Харагва будет сидеть перед вами в наручниках, — посоветовал квадр-офицер и вдруг остановился. — Ну и ну.

— Что такое? — Кин сразу схватился за кобуру, но его телохранитель и не думал доставать оружие, уставившись вдаль.

По изрезанному тенями скальному гребню рассыпалось множество красных точек.

— Ого, сколько их, — сказал Ронч, не отрывая от ящеров долгого взгляда. — Плохая примета.

— Почему?

— Их стаи всегда появляются перед новой массовкой.

Озирая широкую панораму седловины, Кин повернулся на каблуках, затем настороженно рыскнул глазами по испещренному подпалинами травяному ворсу.

— Да их же просто тьма-тьмущая, — добавил Ронч, покрутив головой и внимательно оглядев окружавшие поселок горы. — Никогда еще столько их тут не шныряло.

Сколько хватало глаз, повсюду вдалеке виднелись стаи алых ящеров, преображенные расстоянием в скопления воспаленных точек, словно горные склоны обметало густой кровавой сыпью.

Глава 7. Мы делаем общее дело

Придя к себе и отпустив Ронча до шести часов, Кин уселся за компьютер. Он вышел на общую сеть и, озирая в задумчивости ее многочисленные пестрые плашки, наткнулся взглядом на недоступный сервер лаборатории, украшенный эмблемой концерна. Похоже, лаборатория здесь во всех отношениях является своего рода государством в государстве, подумалось ему. Комплекс охранных устройств подстать настоящей крепости, локальная сеть закрыта для входа извне.

Осененный промелькнувшей новой идеей, Кин снова просмотрел досье Харагвы, на сей раз в поисках файлов прослушивания, и не обнаружил ни одного. Такая привилегия, как полная свобода от эпизодического превентивного контроля спецсредствами, ставила главу лаборатории на одну доску с командиром гарнизона и шефом контрразведывательного отдела, свидетельствуя о безграничном кредите доверия к нему. В довершение всех своих художеств Нариман умудрился продаться имперскому агенту, орудующему под вывеской концерна, и напрочь утратить элементарную бдительность. Тут, скорей всего, административными мерами не обойтись, в перспективе явственно замаячил трибунал.

Наконец пришел черед заняться делом о стычке между солдатами и фабром, которое было формальным поводом для якобы проводимой Кином инспекции. Оно временно отодвинулось на задний план из-за бурных свежих событий, хоть и являлось чрезвычайно важным и далеко не однозначным в свете сообщений, полученных от техника Флея, а затем и от водителя Даркофа.

Кин разыскал в секретной сети материалы проведенного самим Нариманом расследования и углубился в них.

Главным свидетелем по делу выступал часовой, видевший происшедшее с вышки, рядовой Ванцега. Ведя наблюдение за своим сектором, он заметил возле казармы патрульного фабра, неподалеку от него прогуливалась группка из пятерых солдат. Остановившись, солдаты о чем-то заспорили, потом двое ударили по рукам и направились в сторону фабра. В этот момент Ванцега краем глаза уловил подозрительное шевеление густой травы за контрольной полосой, присмотрелся, нацелил станковый лучемет и наобум сделал два выстрела подряд. Когда же он снова взглянул в направлении казармы, двое солдат лежали мертвыми на дорожке, а фабр расстреливал из плазменного ружья остальных, стоявших поодаль. Ни один из людей так и не успел выхватить оружие. Потрясенный Ванцега, по его словам, так и обмер, а потом резанул по взбесившемуся гаду из лучемета и включил ревун.

Кин отметил, что решающий момент, когда началась стрельба, очевидец непосредственно не наблюдал. В связи с этим самого пристального внимания заслуживал фрагмент допроса свидетеля ближе к концу протокола.

Нариман. — Как по-вашему, о чем те двое солдат побились об заклад?

Ванцега. — Не могу знать.

Нариман. — Но вы подумайте. Вот они подошли после этого к фабру. Зачем?

Ванцега. — Кто ж их знает.

Нариман. — А фабр тут же открыл по солдатам огонь. Неужели просто так, ни с того ни с сего?

(Пауза.)

Нариман. — Подумайте сами хорошенько.

Ванцега. — Ну, может, ребята спьяну поспорили... Типа того, если ты такой храбрый, попробуй врезать фабру в торец.

Нариман. — То есть, это они дали повод. Фабр счел, что на него напали, верно?

Ванцега. — Вроде так оно получается. Похоже на то.

Вот откуда в официальном заключении появилась фраза: “По свидетельству очевидца, находившиеся в нетрезвом виде солдаты предприняли хулиганскую выходку в адрес биоробота, которая была однозначно расценена им как попытка нападения”. Таким образом, главный вывод следствия оказался получен при помощи вульгарного замшелого трюка, откровенной подгонки свидетельских показаний под благоприятный для концерна результат. Снова Кин сделал копию протокола, его улов в виде файловых дубликатов разбухал как на дрожжах.

Первоначальное желание допросить Ванцегу еще раз у Кина теперь отпало само собой, ничего нового единственный свидетель сообщить не сможет. В показаниях двоих шахтеров, с которыми тем вечером солдаты пили самодельную наливку на очищенном промывочном спирту, не обнаружилось ровным счетом ничего существенного. Ну, выпили, ну, поговорили о том, у кого какое начальство.

Пять однотипных заключений о смерти, анализы крови, свидетельствующие об алкогольном опьянении средней степени. Акт о передаче останков биоробота в распоряжение лаборатории концерна, подписанный самим Харагвой.

Кроме того, среди материалов расследования обнаружились достаточно подробные видеофайлы, снятые с воздуха аппаратурой патрульного вихрелета сразу после инцидента. От биоробота, раскромсанного длинной очередью станкового лучемета, мало что осталось, однако на краю запекшегося холмика, рядом с почерневшим стволом плазменного ружья, отчетливо видна была уцелевшая голова фабра в покрытом хлопьями сажи шлеме. Этот кадр и акт за подписью Харагвы на всякий случай Кин также скопировал к себе на компьютер.

До прихода Ронча еще оставалось время, между тем Кин успел закончить намеченные неотложные дела. Ища по инерции, чем бы еще заняться, он развернул список персоналий и вдруг увидел в нем новую строчку: секунд-офицер Элий Кин. Вот как, шеф отдела контрразведки решил отбросить щепетильность и покончить с игрой в прятки, вернув в сеть собранные на штабного эмиссара материалы.

Заинтригованный, еще не совсем понимая, что означает этот шаг Наримана, он открыл собственное досье, которое почему-то состояло всего из одного короткого видеофайла. Включив просмотр, Кин вздрогнул, ему как будто кипятком плеснули в лицо.

Из видеозаписи, сделанной наблюдательным постом лазарета, наримановы молодчики извлекли коротенький, протяженностью в считанные секунды, фрагмент. На мониторе появился слегка искаженный короткофокусным объективом видеокамеры коридор лазарета. Мелькнула спина отшатнувшегося Ронча, и в следующий миг Кин с икстером в руках распахнул дверь, затем, по всем правилам штурма помещений, лихо ворвался в палату Даркофа.

Рывком Кин вскочил из-за компьютера, едва не опрокинув стул, и отошел к окну, вцепился в края рамы широко расставленными руками, уткнулся в теплый бронепластик лбом, бессмысленно шаря невидящими глазами по далекому склону горы, широкой полосе выжженной огнеметом травы, густому заграждению из колючей проволоки, легкой ажурной вышке часового. Его щеки горели, словно ему надавали пощечин.

Немного погодя он с усилием оторвался от окна, яростный всплеск суматошных рваных мыслей сошел на нет, уступив место холодной способности к анализу обстановки. Несколько раз пройдясь по комнате из угла в угол и полностью восстановив самообладание, Кин сел за компьютер, убрал с экрана заставку, снова стал прокручивать фрагмент. Резко остановил его на середине, вглядываясь в собственное перекошенное бледное лицо с темными полукружиями под глазами. Вид, конечно, далеко не презентабельный, ситуация идиотская. Ни дать, ни взять, буйный сумасшедший с оружием в руке.

Можно считать, он получил совершенно недвусмысленное предупреждение для острастки. Если им потребуется постфактум объявить его психически больным, они предъявят куцый видеофайл в качестве убедительного доказательства. Плюс авторитетное мнение психиатра Буанье. Разумеется, при этом сам Кин уже ничего не сможет возразить и потребовать экспертизы, поскольку тем или иным способом уже отправится к праотцам. Еще одно самоубийство помешанного, и концы в воду.

Он попробовал успокоиться, взглянуть на ситуацию под разными углами зрения, но нет, иных толкований не нашлось. До компрометирующего всерьез материала видеосюжет не дотягивает. Чтобы повергнуть его в смятение и выбить из колеи, наверняка придумали бы что-нибудь похлеще. Для невинного розыгрыша чересчур жестоко, да и отношения сложились, прямо сказать, не располагающие к веселым подковыркам. Лишь одно слегка обнадеживало, если бы они окончательно решились его убрать, то привели бы приговор в исполнение, не размениваясь на эффектные угрозы. Заведомых покойников предупреждать незачем, значит, с ним пока надеются полюбовно договориться. Лучше иметь еще одного надежного союзника в Генштабе, чем хладный труп штабного эмиссара, погибшего при весьма и весьма подозрительных обстоятельствах, включая загадочную попытку взорвать турбоход. Тогда в перспективе неизбежен еще один инспекторский визит, а скорее всего, представительная комиссия, с которой поладить будет намного мудреней. Не стоит гадать, кто именно приступит к переговорам, Нариман или Абурхад, это в ближайшем времени выяснится само.

К тому времени, когда в дверь постучался Ронч, самообладание полностью вернулось к Кину. Он успел избрать на ближайшее время очевидную тактику: ни в коем случае не форсировать внешние события, выгадывать себе время якобы на размышление, зато сосредоточиться на расследовании убийства Гронски, которое прямиком выводит его на имперского агента. При случае попробовать выяснить истинные обстоятельства стычки между солдатами и фабром. А еще, конечно же, регулярно и подробно сообщать Дервенову о развитии событий.

По дороге в блокгауз хмурый Ронч то и дело оглядывал горные склоны, на которых прочно обосновались многочисленные стаи ящеров.

— Не нравится мне это, ох, не нравится, не к добру... — озабоченно приговаривал он себе под нос.

Жара ощутимо пошла на убыль, ходьба давалась гораздо легче, и казалось, даже повышенная гравитация чуточку ослабила свои гнетущие объятия. Кин залюбовался горами, озаренными клонящимся к закату солнцем. На протяжении дня их цвет неоднократно менялся в зависимости от угла освещенности, перетекая через все мыслимые оттенки, от жемчужного и бархатисто-сизого поутру до сочного рыжего в мареве полуденного зноя, когда крутые нагромождения скал казались взметнувшимися к небу всплесками расплавленного золота. Сейчас они тихо рдели, похожие на угли в очаге, слегка подернутые нежной пепельной дымкой. Дышавшая покоем, величавая и поразительно живописная панорама никак не вязалась с тревожным настроением Ронча и его унылым бормотанием.

— Кажется, их полку еще прибыло за последнее время, — сказал Кин, прикинув на глазок численность ящеров.

— То-то и оно.

— Насколько я понял из ваших слов, такое бывало и раньше.

— Нынче их просто тьма тьмущая, ничего похожего я тут не видывал никогда, — Ронч порыскал глазами вокруг и снова, как завороженный, уставился на обильно усеянные алыми точками горы.

— Полагаете, следует ожидать небывалой массовки?

— Наверняка. Знаете, я сейчас просто нюхом чую неладное...

— Что ж, поживем-увидим, — рассудил Кин.

Грядущая перспектива нашествия экзотов беспокоила его гораздо меньше, чем назревшее неизбежное столкновение с коррумпированной верхушкой гарнизона. Пытаясь не поддаваться панике, тем не менее Кин отчетливо сознавал, что его шансы остаться в живых гораздо более плачевны, чем вчерашним утром на плато возле Плешивой горы.

Из-за гибели Гронски график дежурств сместился, и когда Кин с Рончем вошли в адъютантскую, за пультом сидел Басо. Кое-как поприветствовав офицеров, унтер сел, не дожидаясь разрешения, и вперился в монитор.

— Что новенького? — спросил у него Ронч.

— Да ящеры появились, видимо-невидимо, — пробурчал унтер, бойко тыкая пальцами в псевдоклавиши.

— Это я и так знаю.

— Командир выслал два вихрелета на разведку, вот чудохаюсь, прорабатываю данные. Накидали будь здоров, на тачке не увезешь.

— Ну и как?

— Всего помаленьку, но массовки пока нигде не видно.

— Нет, так будет, — сумрачно посулил Ронч. — Эта примета всегда сбывается.

— Уж ты накличешь... Инспектор, вы можете войти, командир вас ждет, — обратился унтер к Кину, который уже снял бронекостюм, повесил его в стенной шкаф и причесывал слегка взмокшие волосы, стоя перед зеркалом, прикрепленным на раскрытой дверце шкафа.

— Скажите, Басо, вас на вчерашнем дежурстве подменял Гронски, не так ли? — Кин дунул на расческу и сунул ее в нагрудный карман мундира.

— Да, он мне задолжал полдежурства, еще на прошлой декаде, ну, наконец сквитались, — подтвердил словоохотливый унтер, все же оторвав седалище от стула и глаза от монитора.

— А кто предложил вчера подмениться, вы или он?

— Ну, у нас обычно сам должник выбирает, когда отработать должок...

— То есть, инициатива исходила от него?

— Конечно. А что такое?

— Ничего особенного, так я и предполагал. Благодарю вас, — Кин легонько постучал по косяку и распахнул дверь в кабинет Абурхада.

Тот стоял перед электронной картой поселка, заложив руки за спину, и при появлении Кина оглянулся через плечо.

— Входите, садитесь, — суховато сказал командир гарнизона. — Извините, что не смог утром уделить вам достаточно времени.

Снова повернувшись к электронной карте на стене кабинета, он окинул долгим взглядом оперативную обстановку прежде, чем уселся в кресло напротив Кина.

— Происходит что-нибудь важное? — спросил тот, в свою очередь разглядывая карту.

Высвеченную на ней информацию собирали наблюдательные приборы зависшего над гарнизоном патрульного вихрелета, затем разнообразные данные поступали в блокгауз и обрабатывались на мощном компьютере при помощи идентификационных эйдетических программ, а конечный результат попадал на электронную карту в виде медленно передвигающихся разноцветных точек.

— Пока ничего угрожающего. Не угодно ли рюмочку?

— Нет, благодарю вас.

На сей раз Абурхад выглядел утомленным, его скуластое лицо осунулось, и опушенные густыми ресницами черные глаза утратили живой блеск, подернувшись налетом усталости.

— Мне доложили, что вы сегодня побывали на складе, приказали вскрыть ящик и обнаружили, что украдены две диверсионные мины, — сказал он.

— Приходится делать чужую работу, — слегка нахмурился Кин. — К сожалению, на вашего главного контрразведчика я полагаться не могу.

Откинувшись на спинку кресла, командир гарнизона посмотрел на собеседника странным затяжным взглядом, словно видел его впервые.

— Мне показалось, что вы к нему питаете некую антипатию, — проронил наконец Абурхад. — Стоит ли руководствоваться эмоциями в серьезных делах?

— Ваш Нариман не барышня, да и я не кавалер, — парировал Кин. — Эмоции тут ни при чем, просто я далеко не в восторге от его профессиональных качеств.

— Ну, идеальных людей на свете нет...

— Согласен. Однако существует деление на талантливых профессионалов и, прошу прощения, их полную противоположность.

— Именно так, без полутонов?

Ввязываться в общетеоретическую дискуссию смысла не имело, а выкладывать обнаруженные факты, свидетельствующие о недобросовестности Наримана, Кин счел преждевременным.

— Что касается вашего шефа контрразведки, разговор о нем я предпочел бы перенести на другое время. Конкретнее говоря, после того, как обобщу результаты проводимой инспекции.

— Пожалуйста, как вам будет угодно, — охотно согласился Абурхад. — Могу ли я узнать, как продвигается ваша работа?

— К сожалению, пока я не получил полного доступа к имеющейся здесь информации, — выпалил Кин.

Продолжая сидеть в расслабленной позе, командир гарнизона несколько насторожился.

— Позвольте, насколько мне известно, у вас были некоторые проблемы с секретной сетью кадрового отдела. Но их сразу же уладили по вашему первому же требованию. Разве не так?

— Так, но я имею в виду другое обстоятельство. Надеюсь разрешить это маленькое недоразумение с вашей помощью.

— Конечно. Слушаю вас, инспектор.

Кин чуть помедлил, словно ему предстояло броситься вниз головой в воду с головокружительной высоты. Невесть почему им исподволь овладело зябкое ощущение того, что предстоит сделать необратимый рискованный шаг.

— Оказывается, в вашей компьютерной сети сервер лаборатории занимает исключительное положение, — медленно заговорил он. — С ним объявлен анизотропный режим обмена, причем совершенно противоположный тому, какого следовало бы ожидать. При взгляде со стороны может показаться, что именно лаборатория концерна представляет собой стратегический военный объект, а частным владением штатских лиц является вверенный вам гарнизон.

— Вы хотите сказать, что лаборатория не имеет стратегического военного значения? — за неимением лучших возражений Абурхад попробовал запутать разговор, цепляясь к словам.

— Я хочу сказать, что здесь гражданский объект почему-то имеет информационный приоритет в контакте с военной структурой. Признаться, впервые сталкиваюсь с таким необычным положением дел, и это, по-моему, совершенно недопустимо.

Командир гарнизона снял ладони с подлокотников и небрежным жестом выставил их вперед, словно бы снисходительно ограждая себя от чересчур энергичного натиска.

— Давайте будем исходить из конкретной обстановки, — предложил он. — Мне кажется, вы несколько сгущаете краски, инспектор.

— Ничуть, просто называю вещи своими именами, — возразил Кин. — А именно, сотрудники лаборатории имеют полный беспрепятственный доступ к любой информации, однако сами делятся с военными лишь тем, что соизволят им раскрыть. Мне хотелось бы знать ваше отношение к этому факту.

— Сетевые приоритеты распределены по взаимному соглашению между сторонами в целях соблюдения секретности, — невозмутимо разъяснил Абурхад. — Позвольте напомнить, кроме военных тайн, существуют еще и коммерческие.

— Проект целиком финансируется из бюджета вооруженных сил, — не уступал Кин. — Соответственно, мы вправе иметь полный доступ ко всем данным.

— Теоретически да. Но представьте, что любой унтер сможет на досуге скопировать сведения, за которые конкуренты концерна готовы выложить миллионы. Я нисколько не преувеличиваю, угроза промышленного шпионажа слишком реальна, чтобы ею пренебречь.

— Насколько мне известно, здесь раздолье не только для промышленных шпионов, — не преминул подпустить шпильку Кин.

— Раз вы и это знаете, к чему лукавить, — с досадой поморщился Абурхад. — Само собой, еще и поэтому мы вынуждены предпринимать повышенные меры предосторожности. Иначе вы же первый забили бы тревогу, разве нет?

Оставив риторический вопрос без ответа, Кин упрямо продолжал докапываться до сути дела.

— Позвольте узнать, как давно был введен анизотропный режим обмена с лабораторией?

— С самого начала ее работы здесь, в начале позапрошлого года по вселенскому календарю.

— Однако о деятельности имперского шпиона стало известно лишь полгода назад, — расставленный Кином логический капканчик захлопнулся. — Значит, причина в другом, не так ли?

По усталому лицу Абурхада скользнула легкая тень недовольства.

— Давайте не будем путаться в простых вещах, инспектор, — веско промолвил он. — Только что я вам объяснил причину, она предельно проста. Ценность информации на сервере лаборатории неизмеримо выше по сравнению с нашей. Соответственно этому распределены приоритеты доступа.

— Меня интересует, на каком уровне было принято это решение.

— По согласованию между мной и руководителем лаборатории. Можете отметить это в своем отчете.

— Непременно так и сделаю, — пообещал Кин.

— Если же говорить о конкретной процедуре выхода на лабораторный сервер, до сих пор она не вызывала нареканий, — добавил Абурхад. — Те, кому нужно, беспрепятственно получают все, что им нужно, достаточно сделать запрос дежурному лаборанту.

— Меня это не устраивает, — Кин протестующе вскинул руку. — Во-первых, чтобы сделать запрос, нужно иметь полное представление о имеющейся на сервере информации, получается порочный круг. Во-вторых, при таких условиях темпы работы существенно снизятся, и мне придется потерять уйму времени, а сроки поездки достаточно жесткие.

Снова командир гарнизона не спеша окинул его испытующим взглядом, как будто намеревался доверить собеседнику нечто важное, но после тщательного размышления передумал.

— Одним словом, я вполне официально заявляю, что мне необходим доступ к серверу лаборатории, — заключил Кин. — В противном случае, должен предупредить, я не смогу провести инспекцию в полном объеме и, соответственно, представить Генштабу полноценный рапорт.

Он откинулся на спинку кресла, довольный своим выигрышным ходом. Судя по тому, как омрачилось лицо Абурхада, тот сразу оценил возникшую дилемму. Либо инспектору дадут беспрепятственно выуживать информацию с лабораторного сервера, либо в Генштаб уйдет аргументированное требование о присылке на Тангру комиссии.

— Очень жаль, но проблема выходит за рамки моей прямой служебной компетенции, — озабоченно покачал головой командир гарнизона. — Ее вам надо решать с доктором Харагвой.

— А собственно, кто здесь хозяин, вооруженные силы или концерн, хотел бы я знать, — вырвалось у Кина.

Повисло напряженное молчание, и Кин сообразил, что в запальчивости ткнул в больное место. На его бестактный вопрос не могло быть двух ответов.

— Во всем, что касается лаборатории, хозяин безусловно доктор Харагва, — наконец прервал затянувшуюся паузу насупившийся командир гарнизона.

— Что ж, обращусь к нему. Но даже если он соизволит дать мне разрешение, проблема в целом останется, и это вызывает некоторое беспокойство.

— Не могу понять, почему вы так уцепились за сущую мелочь, — удрученно пробормотал Абурхад.

— Стараюсь детально уяснить положение дел, с вашего позволения, — сказал Кин. — Итак, если нужно использовать фабра для непосредственного наблюдения реальной обстановки или отдать боевой приказ, нужно обращаться к серверу лаборатории, я правильно понял? Я уж не говорю о хваленом телеметрическом режиме. То есть, прямым доступом к управлению фабрами вы не располагаете?

— Острой потребности в этом пока нет, да и управление фабрами достаточно сложное занятие, — объяснил Абурхад. — Вполне естественно, что им ведают специально подготовленные сотрудники лаборатории. Никаких оснований для особого беспокойства я здесь не вижу, инспектор Кин. Мы делаем общее дело.

— Отрадно слышать.

— Кажется, я не давал вам повода издеваться, инспектор Кин, — внезапно вспылил командир гарнизона.

Выделив голосом обращение по должности и фамилии, чуть ли не проскандировав его, Абурхад подчеркнул крайнюю меру своего раздражения. Немало огорошенный этой бурной вспышкой, Кин вдруг осознал, что в его пристальном интересе к лабораторному серверу собеседник усматривает лишь мелочные безосновательные придирки, нежелание штабного чинуши подойти к редкостной ситуации с соответствующими мерками. Помимо воли Кин загонял Абурхада в угол мелкими тычками, не имея возможности сказать напрямую о своих детективных выкладках относительно доктора Харагвы. Он, скорей всего, признал бы вполне резонными доводы Абурхада, если бы во главе лаборатории, а соответственно, и всей компьютерной системы гарнизона, не оказался вражеский шпион.

Напряженно умолкшие собеседники уперлись глазами в глаза, первым этого не выдержал Абурхад. Встав с кресла, он бесцельно прошелся по кабинету, ненадолго задержался перед электронной картой, потом опять сел, избегая смотреть на Кина.

— Я вовсе не имел в виду вас задеть, — Кин решил принять виноватый вид и разрядить атмосферу. — Если мои слова могли быть истолкованы в ироническом ключе, то покорнейше прошу меня извинить.

Судя по выражению лица Абурхада, тот уже успел раскаяться в проявленной несдержанности.

— Все-таки я не отказался бы опрокинуть рюмочку, — меняя тон, произнес он. — Уж очень суматошный выдался день. Составите мне компанию?

В его голосе явственно прозвучала окольная просьба заключить мировую и предать забвению неприятный разговор, поэтому Кин почел за благо не отказываться.

— Пожалуй, вы меня уговорили, — сказал он как ни в чем не бывало.

— Тот хиржумский ректификат кончился, не обессудьте, — подойдя к стенному шкафу, Абурхад вынул из него непочатую плоскую бутылку темного стекла и уже знакомые Кину серебряные рюмки. — Но эта вот настойка немногим хуже.

Немного повозившись с неподатливой пробкой, он откупорил бутылку, наполнил рюмки и подчеркнуто любезно подал одну Кину.

— Будьте здоровы, — сказал он, садясь в кресло, и опрокинул свою порцию одним махом.

Кин последовал его примеру. Крепкий душистый напиток действительно оказался выше всяких похвал.

— Ваш сегодняшний визит в отдел контрразведки как-то связан с пропажей диверсионных мин со склада? — спросил Абурхад, вертя в пальцах пустую рюмку.

— Нет, я беседовал со следователем Тарпицем, который ведет следствие по делу Гронски, — ответил Кин. — Обнаружилось одно обстоятельство, которое, на мой взгляд, исключает версию самоубийства.

— Вот как? — настороженно выпрямился в кресле Абурхад.

— На обойме в икстере Гронски совершенно отсутствуют отпечатки чьих-либо пальцев. Этому может быть лишь одна причина, другую найти невозможно, — он слегка придвинул ближе к Абурхаду свою рюмку, заметив, что тот собрался налить еще по одной.

— Какая? — наклонявшееся горлышко бутылки дрогнуло и замерло.

— Кто-то застрелил Гронски из своего икстера, — начал объяснять Кин. — Затем он взял личное оружие унтера и заметил, что обойма полна. Тогда убийца протер свою обойму, вставил ее в икстер убитого, а затем оттиснул пальцы мертвеца на рукояти. Достаточно распространенная уловка, рассчитанная на ленивых следователей.

Командир гарнизона закончил разливать настойку, заметил, что ненароком пролил несколько капель мимо рюмок, и достал из выдвижного ящичка стола пучок бумажных салфеток.

— Не представляю, кому могла понадобиться его смерть, — сказал он, сосредоточенно протирая закапанную столешницу салфеткой.

— Полагаю, тому, кто подложил мину в турбоход.

— Не вижу связи между этими двумя фактами, — Абурхад недоумевающе уставился на него.

— А связь прямая, поскольку приказ выехать на космодром вы отдали именно через Гронски, — объяснил Кин.

Склонив голову набок, командир гарнизона воззрился на собеседника, сминая в кулаке испачканный бумажный комок. Опять все тот же пристальный царапающий взгляд с оттенком недоговоренности, как будто банковский клерк собирается проверять подозрительную купюру, полученную от далеко не самого респектабельного клиента.

— Простите, а вы не слишком ли зациклились на этом случае? — после долгой паузы спросил он.

Время от времени витавшая в воздухе малопонятная подоплека разговора наконец-то получила объяснение. Значит, Абурхад уже видел отснятый в коридоре лазарета видеофайл, преподнесенный с однозначными комментариями, и на всем протяжении беседы то и дело гадал, в своем ли уме пребывает штабной эмиссар. Его чересчур прозрачный намек граничил с прямым оскорблением.

— Как прикажете вас понимать? — выдавил уязвленный до глубины души Кин, тщетно подыскивая подходящий ответ.

— Я имею в виду, что вы вчера пережили довольно сильное потрясение, — нимало не смущаясь, ответил Абурхад. — И теперь оно дает о себе знать.

— Иными словами, вы считаете, что разговариваете с помешанным? — негромко спросил Кин.

Командир гарнизона не сразу ответил на его лобовой вопрос, задумчиво меряя Кина взглядом. Тот старался выглядеть как можно невозмутимее, однако у него совершенно некстати задергалось левое нижнее веко, и это безусловно не осталось незамеченным.

— Я этого не говорил, — с убийственной мягкостью произнес Абурхад. — Зачем же так сгущать краски. Поверьте, я отлично понимаю, что на вашем месте любой оказался бы... Скажем так, выбит из колеи. Это абсолютно естественно.

С горечью Кин понял, что ему бесполезно спорить, кипятиться, отстаивать свою правоту. Любые аргументы заведомо попадут мимо цели, став лишним доказательством прискорбного упорства в заблуждениях и патологического отсутствия самокритичности. Его пронзило обессиливающе четкое ощущение того, что он угодил в безвыходную ловушку, где одинаково гибельно и возражать, и соглашаться. Не спеша командир гарнизона встал, подошел к своему рабочему столу, отправил скомканную салфетку в корзину для бумаг и снова уселся в кресло напротив Кина.

— Думаю, следствие расставит все на свои места, — выдавил Кин беспомощную пустую фразу, лишь бы прекратить нестерпимо затянувшееся молчание.

— Я тоже на это надеюсь, — ободряюще кивнул Абурхад, взяв со столика рюмку и поднимая ее на уровень глаз. — Ваше здоровье.

Однако Кин не спешил притрагиваться к своей рюмке. Он привык считать свою выдержку безукоризненной, но сейчас его била противная мелкая дрожь, впридачу к дергающемуся нижнему веку. Отчетливо предвосхищая, как будет выглядеть его трясущаяся на весу рука, Кин не мог представить, каким образом избежать этого добавочного унижения.

— Что же вы не пьете? — удивился командир гарнизона.

Нехотя Кин взялся за витую серебряную ножку, рука предательски дрогнула, и налитая до краев настойка выплеснулась ему на пальцы.

— Ничего-ничего, бывает, — благожелательно подбодрил его Абурхад, протягивая бумажную салфетку. — Нервы могут сдать у каждого, не стоит переживать.

Воспользовавшись салфеткой, Кин осушил рюмку залпом и с резким стуком, точно гвоздик вколотил, поставил ее на столешницу.

— Доктор Буанье сказала мне, что обеспокоена вашим состоянием, — продолжил командир гарнизона. — К тому же вы почему-то отказались от ее услуг...

— Я счел, что вполне могу обойтись без медицинской помощи, — Кин решил вежливо славировать. — Не спорю, я несколько переутомился перед поездкой сюда. Но мне такое не в новинку. Достаточно хорошенько выспаться разок-другой, и я приду в норму.

— Ну вот, вы же сами признали, что ваше здоровье оставляет желать лучшего, — озабоченный Абурхад развел руками. — Поверьте, Буанье опытный врач, и она не стала бы тревожиться по пустякам.

Запоздало спохватившись, Кин выругал себя последними словами. Сознаваться в дурном самочувствии не стоило, тем упорнее на него теперь будут наседать, уговаривая пройти обследование у психиатра. Попытка продемонстрировать благоразумие оказалась воспринята как пагубная беспечность, вдобавок он перестарался, ненароком подтвердив, что лицемерные опасения ушлой стервы Буанье вовсе не беспочвенны. Хотя выпито было совсем немного, по телу расползалась омерзительная ватная слабость, мысли шли вразброд, подхлестываемые опасением, как бы не сморозить еще одну глупость.

— Послушайте моего совета, вам не следует пренебрегать предложенной помощью врача, — продолжал командир гарнизона. — Вымотаться может каждый, тут нет ничего зазорного, не так ли?

Оставалось непонятным, насколько искренне Абурхад печется о его здоровье. То ли он безо всяких задних мыслей проявляет простодушную заботу, то ли затевает на редкость циничную жестокую игру.

— Хорошо, я подумаю над этим, — обтекаемо промолвил Кин.

— Полагаюсь на ваше благоразумие.

Наконец-то скользкая тема оказалась исчерпана. По ходу разговора у Кина мелькнуло шальное подозрение, уж не получил ли Нариман доступ к его досье и медицинской карточке, хранящимся в штаб-квартире контрразведки. Нет, это совершенно исключено, Дервенов ни в коем случае не допустил бы преждевременного раскрытия инкогнито. Чистейшей воды совпадение, не более того.

— Что же касается хода инспекции, тут я целиком к вашим услугам, — заверил Абурхад. — За любыми пояснениями обращайтесь непосредственно ко мне, если заметите какие-либо упущения, не сочтите за труд сообщить о них сразу.

— У меня есть одно наблюдение, если угодно, — донельзя раздосадованный Кин ухватился за повод отбросить сдержанность и отыграться, выложив накипевшее.

— Слушаю вас.

— Я неоднократно замечал, что поведение ваших подчиненных отклоняется от предписываемого уставом, — жестко заявил он.

Абурхад чуть помедлил, картинно вскинув тонкие брови.

— Пожалуйста, конкретнее. Вы имеете в виду квадр-офицера Ронча?

— Нет, как раз его поведение не вызывает ни малейших нареканий. Я имею в виду, что у вас в гарнизоне сплошь и рядом нижние чины не утруждают себя тем, чтобы приветствовать старших по званию как полагается. На мой взгляд, это совершенно неприемлемо. С таких мелочей и начинается общая расхлябанность, которая потом доводит до серьезных дисциплинарных проступков и чрезвычайных происшествий.

— Вы имеете в виду тот трагический случай?..

— Нет, я говорю о положении дел в целом. А что касается гибели пятерых солдат, об этом нам еще предстоит отдельный серьезный разговор, — пообещал Кин. — Пока я хотел бы услышать, как вы сами относитесь к тому, что ваши подчиненные систематически игнорируют устав.

Командир гарнизона немного помедлил, собираясь с мыслями.

— Видите ли, инспектор Кин... — хмуро заговорил Абурхад. — Как бы вам объяснить... Это в штабном коридоре легко приветствовать начальство по всей форме. У нас другие условия, как вы сами, вероятно, уже заметили. Мы здесь постоянно держим палец на гашетке, поэтому нам бывает не до формальностей. Пока солдат тянется в струнку и ест глазами встреченное на дорожке начальство, сзади на него может наброситься тещин язык или еще какая-нибудь мерзость. Бывают ситуации, когда у дежурного унтера каждая секунда на счету, и ему не до того, чтобы отдавать честь по всей форме. Здесь даже не фронтовые условия, гораздо тяжелее. При постоянном нервном напряжении, повышенной концентрации внимания люди очень сильно изматываются. Согласитесь, можно строго спрашивать с солдата за нечищенные ботинки на плацу, но не под ливнем на болоте.

— Вы забыли помянуть повышенную гравитацию, — съязвил Кин. — Она безусловно затрудняет процесс отрывания задницы от сиденья.

— Между прочим, вы совершенно правы, — согласился командир гарнизона, демонстративно встав с кресла и прохаживаясь по кабинету. — Раз уж речь зашла о скрупулезном соблюдении устава, позвольте и мне поделиться своими наблюдениями. Несколько раз я замечал, что секунд-офицер Кин позволяет себе спокойненько сидеть, когда прим-офицер Абурхад встает. Но я не делаю из этого далеко идущих выводов о наплевательском отношении генштабистов к дисциплине.

Ответная шпилька получилась отменная, только теперь Кин осознал, какое недоразумение вышло по его недосмотру. Согласно иерархии Генштаба на должность инспектора назначали секунд-офицера, поэтому Кину пришлось облачиться в мундир с петлицами на ступень ниже собственной. Однако он допустил существенный промах, продолжая безотчетно воспринимать Абурхада как равного по званию и избрав соответствующую манеру общения.

— Прошу извинить, — пробормотал он, опомнившись и поспешно вскакивая на ноги.

— Да ладно, сидите, — снисходительно махнул рукой командир гарнизона. — Это я так, к слову... А то у вас педантизм какой-то однобокий, он далеко не украшает, скажу прямо.

— Признаться, я очень много был наслышан о вас, — проговорил Кин, продолжая стоять навытяжку. — И никак не мог предположить, что вы сторонник либерализации устава.

— Я сторонник здравого смысла, инспектор Кин, — завуалированная лесть нисколько не смягчила Абурхада. — Попробуйте здесь посадить солдата на гауптвахту, так он будет на верху блаженства от того, что ему не надо ходить в патруле.

Подойдя к своему рабочему столу, Абурхад снова окинул быстрым напряженным взглядом электронную карту, и тут Кин сообразил, до чего не ко времени случился весь этот разговор. Воодушевленный своими утренними успехами, он не дал себе труда вникнуть, что командир гарнизона с тревогой ждет массированного нападения экзотов, которое предвещали скопления красных ящеров на горных склонах. Вот и заработал поделом целую кучу болезненных щелчков по самолюбию.

— Между прочим, пора идти ужинать, — посмотрев на табло часов, высвеченное в углу электронной карты, буркнул Абурхад. — Мне нужно еще немного поработать, но вас я не задерживаю.

— Честь имею, — Кин щелкнул каблуками.

— Да-да, ступайте, — рассеянно кивнув, командир гарнизона сел за стол и нажал клавишу интеркома. — Басо, что нового?

— Пока все нормально, командир.

— А что там было только что в шестом секторе?

— Легкая активность, фабры уже справились.

Выйдя в адъютантскую, Кин расслабленно махнул рукой вскочившему как на пружинке Рончу и принялся напяливать ненавистный бронекостюм.

— Да, почти все проработано, — докладывал Басо, подавшись к микрофону интеркома и, покосившись на монитор, уточнил. — На семьдесят восемь процентов уже. В радиусе двадцати кабельтовых практически чисто.

— Пусть третий борт поднимется до потолка и сделает два общих плана с десятиминутным интервалом, — донесся из динамика энергичный приказ.

— Будет сделано, командир.

— Немедленно проработайте и доложите. Жду, — и Абурхад отключил интерком.

Вязкий хмель заколыхался в мозгу Кина тяжелым сгустком, отравляя и без того испорченное настроение. Если его так сильно разобрало всего лишь от двух рюмок натощак, тонус нервной системы вправду оставляет желать много лучшего. Справившись с неподатливыми застежками, Кин затянул портупею, набросил на плечо ремень планшета и шагнул к выходу.

— Инспектор, для вас только что поступила депеша из Генштаба, — сообщил вслед ему Басо.

Вторую на дню шифрограмму по сверхдальней связи просто так не пришлют. Без сомнения, у Дервенова чрезвычайно важные новости.

— После ужина я выйду в сеть и заберу ее, — пообещал через плечо Кин и вместе с Рончем вышел в тамбур блокгауза.

— Что, неприятный разговор? — сочувственно спросил тот.

— Вовсе нет, с чего вы взяли? — в данный момент Кин не имел ни малейшего желания раскрывать душу нараспашку перед Рончем.

— Да вид у вас, извините, неважнецкий.

— Не обращайте внимания, это с непривычки. Жара, высокая гравитация, да еще с Абурхадом опрокинул рюмочку-другую.

Близился заход солнца, изнурительная жара стремительно убывала. Небо над поселком загустело, и в его северной части, где за пологом сочной синевы сияли колоссальные россыпи галактического ядра, проклюнулись первые блеклые звезды. Не без удовольствия Кин заметил, что над восточной горной грядой мягко розовели перистые облака, предвещающие похолодание.

— Не нравится мне это затишье, — пробормотал озирающийся Ронч.

— Что вы имеете в виду?

— Обычно больше всего всяко-разной дряни вылезает перед закатом, — объяснил квадр-офицер. — А сейчас, пока я сидел у Басо, только трех живодралов пристрелили фабры возле энергостанции, в остальном тишь и гладь.

— Ну, на вас не угодишь, — удивился Кин. — Чем же затишье плохо?

— Тем, что с него-то все и начинается.

В гарнизонной столовой, несмотря на многолюдье, не было слышно обычного оживленного гомона. Неясное напряжение витало над склоненными головами едоков, и лишь скупое позвякивание столовых приборов нарушало сосредоточенную тишину. Ящеров на горных склонах видели все, и все отлично знали, что их появление ничего хорошего не предвещает.

Едва Кин с Рончем уселись за столик, к ним с другого конца зала поспешила Стасия. При виде ее славного круглого личика, обрамленного голубыми локонами синтетического парика, подавленное настроение Кина слегка поправилось. Как ни странно, от этой пухленькой куколки исходил особый, вкрадчивый магнетизм, чуточку вульгарный, подстать ее приторным духам, однако именно тем зазывно будораживший.

— Чем вы нас порадуете? — приветливо спросил он.

— Есть филе под пикантным соусом, очень вкусное, — сообщила официантка, томно взирая на него сквозь контактные линзы с лиловым ободком.

— Из ящера? — подозрительно осведомился Кин.

— Конечно, — ее наманикюренный пухлый пальчик в нерешительности завис над электронным блокнотом. — Свежее натуральное мясо, разве вам не понравилось?

Съеденный за обедом лангет в два пальца толщиной имел слабый мучнистый привкус, который долго потом ощущался во рту.

— Честно говоря, предпочел бы что-нибудь рыбное или моллюсков, — признался Кин.

— Тогда возьмите салатик с натуральными луриями в маринаде , — с милой улыбочкой посоветовала Стасия. — Или, может, вы хотите поесть поплотнее?..

— Будь по-вашему, давайте салат.

— И еще вам, конечно, минеральную, — свойским тоном заметила официантка, черкнув ногтем по списку блюд в блокнотике. — Охлажденную?

— Разумеется.

— А мне филе, — заявил Ронч.

Долго дожидаться заказанных блюд на сей раз не пришлось. Ставя перед Кином тарелку, Стасия легонько наклонилась, краем глаза он заметил в треугольном вырезе блузки кружевную каемку черного лифчика и ложбинку меж налитых нежных грудей.

— Приятного аппетита, — сказала официантка, ее улыбка превратилась из натянутой дежурной в загадочно игривую, адресованную непосредственно Кину.

— Благодарю, — ответил Кин и галантно добавил. — Вы сегодня очаровательно выглядите.

— Да? Спасибо, — расцвела она и, покачивая бедрами, направилась к раздаточной.

Не спеша приниматься за еду, Кин проводил взглядом туго обтянутый форменной юбкой аккуратный задик Стасии.

— Славная девица, — промолвил Ронч.

— Да, выглядит она неплохо, — согласился Кин, перемешивая вилкой салат в прозрачной мисочке.

Мелькнула циничная мысль о том, что все косвенные сотрудницы выглядят милыми и славными, когда им велено затащить объект в постель. Впрочем, не слишком ли много подозрений, тут же одернул он себя. У него давно не было женщины, а этой удалось его нешуточно взбудоражить. В конце концов, так ли уж важно, флиртует она по собственной инициативе или по приказу Наримана. Даже если эту куколку стараются ему подложить, опасаться ровным счетом нечего, поскольку откровенничать с ней он не обязан.

Салат действительно оказался превосходным, о чем Кин не преминул сообщить Стасии, когда та явилась со счетом за ужин.

— Рада, что вам понравилось, — откликнулась она, вставляя его личную карточку в кассовый терминал, и без всякой логической связи добавила. — А вообще здесь жуткая скука, правда?

— С этим трудно не согласиться, — сказал Кин, гадая, каковы ее настоящие волосы под форменным голубым париком. Наверное, светлые и прямые.

— Представляю, до чего вам здесь скучно по вечерам, — влажно улыбнулась официантка.

Возвращая карточку, она уставила на Кина широко распахнутые лиловые глаза, безусловно ожидая от него вежливой просьбы скрасить его одиночество.

— К сожалению, я сегодня вечером приглашен в гости, — сказал Кин и поспешил оговориться. — Но это, увы, чисто мужская компания.

— А что вы делаете завтра вечером? — уже без околичностей осведомилась официантка, занявшись карточкой Ронча.

— Вероятно, буду погибать от скуки, — сознался Кин. — Если только не случится непредвиденное чудо.

— Может быть, я смогу составить вам компанию, — кокетливо промурлыкала Стасия.

— О, значит, чудо все-таки возможно, — расплылся в приторной улыбке Кин.

— Будем надеяться, — женщина широко улыбнулась, обнажив ровные мелкие зубы и розовые десны.

Вернув Рончу его карточку, она еще раз метнула в сторону Кина быстрый многообещающий взгляд и удалилась.

Ощущая новый прилив тихого возбуждения, Кин подумал, что женщины такого склада щедры и неутомимы в залихватских ласках. Обычно его волновали нежные скромницы, которых нужно терпеливо обхаживать, а затем, уложив в постель, вкрадчиво подолгу разжигать. Зазывные улыбки Стасии обещали совсем другое, бурную скоропалительную интрижку, приправленную игривым неуемным бесстыдством. Пожалуй, это будет очень кстати, ему совершенно необходимо стряхнуть накопившееся чрезмерное напряжение.

Идя к выходу из зала столовой, он встретился глазами с сидевшим под акранийским деревцем Харагвой, тот простецки подмигнул, недвусмысленно оттопырив большой палец и мизинец в традиционном жесте забулдыг. В ответ Кин отвесил легкий полупоклон, давая понять, что помнит о приглашении распить бутылку вина. Войдя с Рончем в просторный тамбур столовой, он напялил шлем и занялся регулировкой прозрачности забрала.

— Так значит, сегодня вечером пойдете в гости к Харагве? — спросил Ронч, когда они вышли на центральную улицу поселка и направились к дому для гражданского персонала.

— Да, если он не передумает.

Квадр-офицер бегло огляделся по сторонам.

— Один к нему пойдете, или вас подстраховать? — деловито спросил он.

— Думаю, не стоит, — немного поразмыслив, ответил Кин.

— Ну, смотрите сами...

Проводив Кина до дверей дома, Ронч пообещал зайти наутро в полдевятого, и они распрощались.

Невзирая на упорную возню Наримана вокруг его персоны, Кин счел излишним принимать такие повышенные меры предосторожности, как оставляемые в дверной щели потайные контрольки. Перспектива еще одного обыска его ничуть не пугала. Благодаря знакомству с досье он знал, что в гарнизоне были опытные компьютерные ломилы, хотя бы тот же унтер Зига. При немалых трудах и некотором везении они могли добраться до закодированной секретной информации на его компьютере. Но тогда бестолковый пьянчуга Нариман всего лишь узнал бы раньше времени, до чего оскандалился, окружив скандальной опекой вышестоящего офицера собственного ведомства.

Вставив стерженек ключа в скважину, Кин вдруг замешкался, не решаясь распахнуть дверь. Без малейшего на то повода им овладело тревожное предчувствие, сродни посетившему его в турбоходе возле Плешивой горы. Ему вдруг до озноба захотелось вынуть из кобуры оружие, ощутить в ладони уверенную тяжесть рубчатой рукояти. В этом искушении не было ни малейшего смысла, вряд ли ему станут устраивать засаду на дому, а от взрыва второй украденной со склада мины икстер не убережет.

По спине пробежал мерзкий холодок, словно бы от давящего постороннего взгляда, и поневоле закралась уж вовсе нелепая мысль, нет ли в коридоре скрытой видеокамеры, которая обогатит его досье новым файлом: инспектор Кин с икстером наизготовку врывается в собственное пустое жилье. Экая чушь на грани паранойи, урезонил он себя, распахнул дверь, вошел и огляделся.

В комнате не было никого.

Глава 8. Сделки с дьяволом не доводят до добра

Усевшись за стол, Кин включил компьютер и, пока шла загрузка, рассеянно взял шершавый фиолетовый камешек, лежавший рядом с интерфейсной панелью. Он подобрал его на память, едва сойдя вчера с борта вихрелета, как всегда делал при первом посещении очередной планеты. Каждое новое пополнение обширной коллекции настраивало его на медитативный лад. Пристально разглядывая мелкозернистую поверхность, испещренную вкраплениями золотистых слюдяных блесток, Кин стал припоминать сведения о руднике на Тангре, специально почерпнутые из арконовской энциклопедической базы данных перед поездкой.

Когда-то здесь, на месте нынешней горной седловины, простирался океанский шельф, и под толщей соленой воды, в холодном придонном сумраке, прилежные крошечные полипы строили свои жилища из кальциевых и кремниевых соединений, исправно плодились, затем умирали, выстраивая гигантскую стену отвесного рифа из своих останков, поколение за поколением, слой за слоем. Около полутора миллиардов лет тому назад, после того, как столкнулись два дрейфующих континента, на стыке тектонических плит вздыбились горы, и словно бы каменной волной накрыло скопившиеся на океанском шельфе пласты ила, насыщенные полуразложившимися органическими соединениями. Тогда же громада рифа повернулась плашмя, погрузившись в недра Тангры, и несметное количество выстроенных полипами фиолетовых домиков на золотистой подкладке превратилось в мощный пласт осадочных пород, где за сотни миллионов лет вызрели драгоценные жилы силицита. Ну, а когда сюда пришли рудокопы, то переработанная в щебенку пустая порода пошла на посыпку дорожек.

В каком-то смысле на ладони Кина лежал итог колоссального труда биосферы и литосферы, спрессованный обломок живой вечности, свидетель бездны времен, предшествовавшей появлению во Вселенной человека. И в то же время этот удивительный сгусток неторопливого планетарного бытия с приходом людей оказался извлечен на поверхность, превратившись в бесполезные отходы, которые некуда и незачем девать. Кин решил запомнить эту мысль и поиграть с ней как-нибудь на досуге, может быть, из нее получится выжать нечто поинтереснее поэтических или природоохранных банальностей. Спасибо и на том, что ему удалось ненадолго выпасть из рутинной кутерьмы, сверлящего коловращения мыслей о краденых минах, мнимом самоубийце, имперском агенте, а еще отвлечься от въедливой душевной изжоги, оставшейся после малоприятного разговора с командиром гарнизона.

Прежде всего Кин сделал пометку в компьютерном ежедневнике о том, что в восемь часов необходимо связаться с Тарпицем и получить от него видеофайлы, снятые в комнате Гронски. Затем, выйдя на связь с компьютером центрального поста, он получил пришедшую по каналу сверхдальней связи объемистую шифрованную депешу якобы из Генштаба, на самом деле, разумеется, от Дервенова. Отключившись от сети, вставил в разъем панели дешифрующую кристалетку и обнаружил, что послание состоит из четырех файлов. Сначала он открыл тот, чье название содержало условный значок директивы командования.

= СЕМНАДЦАТОМУ =

525, 3.07 ВК

Нами получен новый код донесений агента “Туман” с Тангры. Файл кода и два донесения от 19.06 и 25.06 ВК прилагаются.

Содержание донесений вызвало неоднозначную реакцию и крайнюю обеспокоенность в кругах высшего руководства. Уже высказано предположение, что противник затевает с нами дезинформационную игру, организовав утечку своих секретных кодов. Дело взято под личный контроль ГК: по его мнению, целью игры противника является дискредитировать проект ФАБР-2 и сорвать подписание конфедеративного госконтракта на поставку боевых биороботов. Настоящим приказываю обеспечить всестороннее расследование обстоятельств дела и делегирую вам максимум полномочий для форсирования выполняемой миссии.

Желаю успеха.

= Первый - -

** ПРИЛОЖЕНИЯ, 3 (три) файла **

Аббревиатура ГК означала, что делом “Тумана” вплотную заинтересовался главный координатор комитета начальников секретных служб при Генштабе, которому фактически подчиняются все разведывательные армейские ведомства. Эту должность недавно занял гранд-офицер Антогий Цемба, неутомимый интриган и редкостный тупица, которого Дервенов терпеть не мог. Можно представить, меж каких подводных камней приходится лавировать его шефу, если всего за сутки он диаметрально изменил свое отношение к расследованию, сначала предельно сузив его рамки, затем кардинально расширив, да еще расщедрился на карт-бланш для Кина. Предшествовавшее подписи начальника пожелание успехов означало, согласно традиции секретной переписки их ведомства, что Дервенов приказывает не останавливаться ни перед чем для выполнения миссии, вплоть до пыток и убийства, если потребуется.

Далее следовали два файла, помеченные как информация для ознакомления. Не выгружая из оперативной памяти послание Дервенова, Кин поверх него открыл первый из файлов.

С: Тангра

В: Демион

19.06.525 по вселенскому календарю

Вчера группа рядовых погибла в столкновении с патрульным фабром на территории гарнизона. Вышедший из-под контроля биоробот мгновенно расстрелял пятерых солдат, после чего он сразу был уничтожен огнем с дозорной вышки. Ранее у фабров уже наблюдались легкие спонтанные проявления агрессии в отношении людей, но этому никто не придавал серьезного значения. Причины угрожающих неполадок в функционировании интеллекта фабров до сих пор не выяснены.

Подпись: Туман

Взбудораженный Кин так и подскочил на стуле. Вот уж чего он не ожидал, так это вовремя подоспевшей помощи от вражеского агента, за которым охотился. Расшифрованное донесение “Тумана” покончило с упорным замалчиванием того обстоятельства, что поведение фабров нестабильно. Заодно вскрыт вопиющий факт: вражеская разведка гораздо лучше информирована о происходящем на Тангре, чем собственное армейское руководство.

Хмыкнув, Кин открыл файл с посланием своего шефа и перечитал текст еще раз, старательно вникая в его достаточно прозрачную подоплеку. Без сомнения, если Кину посчастливится довести расследование до конца и унести с Тангры подобру-поздорову ноги, неминуемы крупные перетасовки в аппарате Генштаба. Главному координатору Цембе покровительствует группировка лоббистов концерна, которую ждет сокрушительный удар, когда донесение “Тумана” получит подтверждение из собственных источников, то бишь, от Кина. Вздорная версия насчет дезинформационной игры не выдерживает никакой критики, просто вокруг проекта ФАБР-2 запахло крупным скандалом, и ничего лучшего на первых порах выдумать не удалось. А Дервенов безусловно почуял, что случай с фабрами и агентом “Туман” может стать подходящим орудием для того, чтобы наконец свалить Цембу и занять пост главного координатора, на который его, Дервенова, давно прочили. Иначе он не помянул бы в своей депеше ГК и его анекдотическое мнение насчет вражеских козней. Ну, а в ходе грядущих служебных перестановок сам Кин вполне может рассчитывать на гранд-офицерские петлицы и нынешнее кресло Дервенова. Ставки в игре неожиданно взмыли так высоко, что даже не верилось в привалившую удачу. Еще раз проверив свои мысленные выкладки и сочтя их убедительными, Кин тем не менее решил не обольщаться прежде времени.

Развернув третий файл поверх двух первых, он принялся читать последнее донесение “Тумана”.

С: Тангра

В: Демион

25.06.525 по вселенскому календарю

Сообщаю новости в связи с инцидентом, происшедшим 18.06 ВК.

Останки фабра, убившего пятерых солдат, переданы в лабораторию концерна. Судя по всему, его встроенный блок кристаллической памяти уцелел, и зафиксированная в нем информация, будучи проанализирована, выявит причину, по которой он спонтанно вышел из-под контроля.

По некоторым предположениям, в полевых условиях саморазвитие интеллекта фабров приводит к серьезной сшибке в области программных табу и цепях обратной связи. Возникающая нестабильность и противоречивость поведения биороботов представляет угрозу для окружающих, особенно ввиду их великолепных боевых качеств.

Сотрудники лаборатории концерна надеются утаить этот факт, а также найти и устранить не совсем пока ясную причину, порождающую сшибки. Ввиду предстоящего заключения госконтракта они всячески стараются избежать скандальной огласки. Официальное одобрение проекта ФАБР-2 намечено на конец следующего месяца. Как только оно состоится, концерн оформит банковский кредит для приобретения планеты Тангра. По непроверенным сведениям, об этом уже имеется договоренность с правящими и финансовыми кругами Конфедерации. Получив Тангру в собственность, концерн незамедлительно приступит к разработке боевых биороботов следующего поколения в рамках проекта ФАБР-3.

Подпись: Туман

Кин подивился тому, какая абсурдная ситуация складывается вокруг проекта: влиятельные армейские лоббисты концерна пытаются замутить воду, а объективную информацию поставляет Генштабу вражеский шпион.

Еще раз перечитав абзац, в котором сообщалось об уцелевшем блоке памяти, Кин озадаченно задумался. Речь безусловно шла о помянутой Даркофом голове фабра, которую он видел на снятом с вихрелета видеофайле. Но кто-кто, а уж доктор Харагва обязательно знает о том, какая информация извлечена из останков биоробота.

Одна-единственная фраза в расшифрованном донесении опрокидывала всю безукоризненно выстроенную версию. Донельзя удрученный Кин встал из-за стола, достал новую пачку пастилок из чемодана. Распечатав ее, он отправил кисловатый брикетик в рот, а смятую обертку с остервенением кинул в корзину для бумаг и промахнулся. Комочек фольгированной бумаги ехидно ускакал в угол, пришлось лезть под стол, чтобы водворить его в корзину.

Только что он считал, что вражеский агент у него в руках, а там уже рукой подать до гранд-офицерских петлиц. Теперь его догадки пошли прахом, приходилось начинать чуть ли не сначала. Мысли скакали вразброд, и он безуспешно пытался навести в них порядок с таким ощущением, как будто собирал со дна ванны горсточку рассыпавшихся мокрых обмылков.

Развалившись на тахте поверх покрывала, он придирчиво стал проверять цепь собственных умозаключений. Мину в турбоход подложил фабр, значит, попытку покушения мог осуществить лишь человек из лаборатории, имеющий навык управления биороботами в телеметрическом режиме, а также доступ к соответствующей аппаратуре. Практически не подлежит сомнению, что унтера Гронски прикончил Харагва. Тут Кин одернул себя, а собственно, почему он так в этом уверен, располагая лишь зыбким психологическим доказательством? Пусть Гронски грезил о Лебаксе и поминал отель “Дорминион”, где трижды останавливался Харагва, бывают еще и не такие совпадения...

Второе из донесений агента “Туман” составлено не Харагвой, тут нет никаких сомнений. Хотя место для сомнений остается всегда. Если допустить на минуточку, что вздорная версия Цембы верна, что агент в имперском шифровальном отделе засвечен либо перевербован, то донесения нашпигованы искусной дезинформацией. Вполне возможно, они составлены еще и с таким расчетом, чтобы отвести от Харагвы даже малейшую тень подозрений.

Тут Кин решил, что окончательно зарапортовался и в растерянности готов ухватиться за любое предположение. Взамен простых и ясных выводов, из-под которых шифровка “Тумана” внезапно выбила почву, пошли громоздиться пустопорожние неуклюжие домыслы. Раздираемый противоречивыми мыслями ум пробуксовывал на полном ходу, от чего Кин испытывал буквально физические муки. Перевернувшись на живот, он стиснул виски ладонями.

Как известно, выход из тупика находится там же, где вход. До сих пор ему и в голову не приходило отделить дело “Тумана” от неудавшегося покушения. Мотивы, по которым в турбоход подложили мину, казались совершенно ясными: вражеский агент попытался ликвидировать офицера контрразведки. Однако возможно и другое объяснение, которое смутно забрезжило, когда Кин дочитал неприятельскую шифровку от 25.06 до конца.

Как раз накануне подписания госконтракта на Тангру едет штабной эмиссар, и его визит непосредственно связан с делом о пятерых убитых фабром солдатах. Он либо докопается до подлинных причин инцидента, либо, по крайней мере, поставит под сомнение надежность биороботов. В такой ситуации, когда многомиллиардный контракт стоит на грани срыва, никаких запретов не существует и любые средства хороши. Поскольку попытка устроить катастрофу окончилась неудачей, можно попытаться объявить эмиссара душевнобольным, чтобы парировать угрозу и выиграть время. Тогда следующий эмиссар Генштаба приедет уже на планету, которая перешла в собственность концерна. Как известно, служебному расследованию в частном владении можно при необходимости чинить уйму препон под разными благовидными предлогами.

С запозданием Кин понял, какую элементарную психологическую ошибку сделал, сосредоточившись на подлинной цели своей поездки, притом совершенно упустив из виду, что предлог для его миссии также мог стать мотивом покушения. Встав с тахты, он уселся за стол и по старой привычке попробовал систематизировать свои логические построения, воспользовавшись ради наглядности компьютерной рисовальной программой. Вскоре у него получилась довольно-таки разветвленная схема, в которой кружочки обозначали причастных лиц, и принялся корпеть над ней, придирчиво выверяя связи, щедро расставляя там и сям жирные вопросительные знаки. Бомбу в турбоход подложил фабр, управляемый Харагвой. Знак вопроса. Со своего последнего дежурства унтер Гронски пришел к Харагве. Знак вопроса. Харагва работает на имперскую разведку. Трижды знак вопроса. В самом начале ветви недоставало важного звена: кто похитил диверсионные мины со склада. От кружочка, обозначающего вражеского агента, кверху протянулась извилистая стрелка, обозначающая утечку секретных сведений о приезде Кина, и ее также украсил крупный вопросительный знак.

Водя задумчиво ногтем по чуткой панели, Кин нарисовал Недреманное Око в углу схемы, потом пририсовал к нему пузатое туловище рыбки с разинутой зубастой пастью.

Ровно в восемь вечера компьютерный ежедневник негромким жужжанием дал знать, что пора выходить на связь с отделом контрразведки. Из предосторожности сбросив присланные Дервеновым файлы на кристалетку, Кин снова подсоединился к компьютерной сети и связался с компьютером Тарпица. Сам следователь отсутствовал, но оставил компьютер включенным и присовокупил к любезной записке перечень видеофайлов, снятых в комнате убитого Гронски. Кин сразу скопировал их в свой накопитель. Заодно позаимствовал у контрразведывательного отдела специальную криминалистическую программу для пространственного моделирования, которую не позаботился захватить с собой. С постановкой задачи пришлось изрядно повозиться. Программе надлежало учесть рост покойного, характер повреждений, след импульса на стене, увязать все данные в единую картину и реконструировать точное положение оружия на момент выстрела.

Едва он закончил кропотливую процедуру ввода исходных данных и постановки задачи, раздался стук в дверь.

— Кто там?

— Элий, привет, это я, Рино, — послышался из-за двери голос Харагвы.

Кин открыл дверь, на пороге стоял Харагва в тренировочном костюме. Под синей с серебряными блестками тонкой тканью, облегающей треугольный торс, бугрились крепкие мышцы. В его досье, как сразу вспомнил Кин, отмечалось, что еще в университете Харагва начал увлекаться гиревой атлетикой и до сих пор старался поддерживать хорошую спортивную форму, чтобы не заплыть жиром, как это нередко случается с забросившими спорт атлетами. Действительно, его мускулатура была на редкость эффектна.

— Пошли ко мне, раздавим бутылочку отборного винца, — предложил биотехнолог.

— Давайте я спущусь к вам через пять минут, — предложил Кин.

— Ладно, жду. Моя берлога номер семь, не забыли?

— Конечно, помню. Сейчас приду.

Заперев дверь, Кин вернулся к столу и запустил работу программы, затем сунул в нагрудный карман мундира диктофон, запрограммировав включение записи от кодового слова “Рино”. Немного поколебался и решил, что икстер брать с собой ни к чему. Убедившись, что на экране уже мерцает заставка, он вышел из комнаты, заперев дверь на ключ.

Упругим шагом он направился к ведущей на первый этаж лестнице, размышляя над предстоящей встречей с Харагвой. Этот колоритный атлет, страстно помешанный на своих отвратительных чудовищах, производил столь же отталкивающее, сколь притягательное впечатление. Чего-чего, а неординарности в нем хватало и, вполне возможно, при других обстоятельствах Кин был бы не прочь завязать с ним приятельские отношения. Опасений за свою жизнь Кин не испытывал: чему быть, тому не миновать, уж если его решат прикончить, вряд ли удастся избегнуть печальной участи. Но и логика, и чутье подсказывали ему, что этим вечером он пока еще пользуется неприкосновенностью. Скорей всего, Харагва предложит ему перейти в стан сторонников концерна , тогда придется, для вида поломавшись и испросив денек на размышление, ответить согласием. Иначе он отсюда живым не выберется.

Навстречу ему по ступенькам усталой походкой шла женщина в бронекостюме и шлеме с наполовину откинутым забралом. Кин отвесил галантный поклон и посторонился, уступая дорогу даме. Почти поравнявшись с ним, та остановилась, подняла склоненную голову, и под наклонной лопастью забрала блеснули широко распахнутые лиловые глаза Стасии Фейно.

— О-о, приятная неожиданность, — растянув сочные губы в кокетливой улыбке, пропела она. — Оказывается, мы с вами соседи?

— Да, сударыня, мне отвели одиннадцатую квартиру, — взгляд Кина приковали ее розовые влажные десны и слегка перепачканные помадой аккуратные зубки.

— А я живу в семнадцатой. Кстати, почему бы вам не спросить, как меня зовут?

— Превосходная идея, сударыня. Разрешите представиться: Элий Кин, — он щелкнул каблуками. — Умоляю не принимать мою нижайшую просьбу за дерзость, но я почел бы себя счастливцем, узнав ваше имя.

— Стасия, — женщина улыбнулась еще шире, на пухлых щеках заиграли ямочки. — Просто Стасия.

— Какое очаровательное имя, — восхитился Кин.

Едва она назвала номер своей квартиры, он вспомнил об одном из трех файлов прослушивания, датированных вчерашним вечером. Мужчина, которого Стасия принимала у себя, вел себя с ней достаточно бесцеремонно и лишних нежностей не расточал, обходясь скупыми повелительными междометиями. Когда коротко брякнула пряжка ремня, воображение сразу нарисовало Кину приспущенные брюки с лампасами, раздвинутые волосатые ноги, истовые ритмичные движения склоненной женской головы. Чуть погодя послышалось одобрительное хриплое ворчание, изредка женщина со страстным всхлипом на миг переводила дух, а затем у мужчины вырвался сдавленный рык, свидетельствующий о финале.

— Жаль, я сегодня дико устала, — пожаловалась официантка. — Иначе обязательно пригласила бы вас на чашечку травника. Хотя вы, помнится, приглашены в гости...

— Я в отчаянии оттого, что судьба так распорядилась.

— Но ведь мы договорились встретиться завтрашним вечером, — напомнила она и добавила, игриво склонив голову набок. — Если только у вас не будет других дел...

— Ни в коем случае, — заверил Кин. — Не могу же я допустить, чтобы вы погибли от скуки.

— Очень мило. Тогда завтра в девять вечера я жду вас в гости.

— Я в восторге, сударыня. Спокойной ночи.

— До завтра, Элий.

Зазывно улыбнувшись, Стасия прошествовала мимо него наверх. Спустившись на первый этаж, Кин прошел по коридору и нажал кнопку звонка рядом с дверью седьмой квартиры.

— Иду-иду, старина! — послышался голос Харагвы, и дверь распахнулась. — Заходите.

Руководитель лаборатории концерна занимал довольно-таки тесную, аскетически обставленную казенной мебелью двухкомнатную квартирку. Из крохотной прихожей Кин проследовал за Харагвой в комнату, служившую биотехнологу, судя по всему, домашним кабинетом.

— Садитесь, старина, будьте как дома, — Харагва смел прямо на пол с кресла кучу нестираного исподнего белья. — Не обращайте внимания на бардак.

Хотя в досье отмечалась патологическая неряшливость Харагвы в быту, увиденное превозошло всякие ожидания Кина. В углу комнаты красовалась груда пустых бутылок, там и сям на полу валялись пыльные комки использованных бумажных полотенец, разорванные упаковки от армейских сухих пайков и грязные пластмассовые стаканчики. Классическое жилище ученого, который слишком поглощен своими мыслями, чтобы тратить время на приборку.

Единственным предметом роскоши в донельзя запущенной берлоге биотехнолога мог считаться великолепный компьютер последней модели, с голографическим монитором, перчаточной периферией и виртуальным наголовником. Рекламная наклейка на корпусе свидетельствовала о том, что несущая плата снабжена новейшим квазинейронным сопроцессором фирмы “Неолоджик”, который стоил целое состояние.

— Отличная у вас аппаратура, — не удержался от похвалы Кин, разглядывая компьютер. — Я пока только мечтаю о квазинейроннике, слишком цена кусается.

— А, если в башке говно, никакие сопроцессоры не помогут... — буркнул биотехнолог, нимало не беспокоясь о том, что фраза может быть истолкована гостем как нелестный намек на уровень его умственных способностей.

— Кажется, это не ваш случай, — решив пропустить двусмысленность мимо ушей, произнес Кин, усаживаясь в кресло.

— Верно, старина, — Харагва почесал шрам на голове. — Черепушка вроде варит нормально, пока грех жаловаться.

Он пнул ногой второе кресло, придвигая его к захламленному столу, где на небольшом пыльном островке среди книг, журналов и компьютерных распечаток стояла высокая узкогорлая бутылка вина и два пластмассовых стаканчика.

— Ну что, давайте хряпнем клевого винца, — с этими словами он вытащил из горлышка грибовидную поропластовую пробку, почему-то озабоченно понюхал ее и удовлетворенно кивнул. — Порядочек.

Щедро плеснув в стаканы золотистое вино, Харагва плюхнулся в кресло.

— Вы как хотите, а я знакомству рад, — заявил он, сжимая стакан в волосатой лапище. — До сих пор мне казалось, у вас там в Генштабе заседают сплошные пидоры сушеные.

— Почитаю за честь, если мне удалось хоть немного развеять ваше крошечное заблуждение, — церемонно произнес Кин.

Биотехнолог одобрительно гоготнул, оценив комичный стилистический перепад, и выпил стакан в несколько смачных глотков.

Кин пригубил вина и нашел превосходным его изысканно терпкий букет.

— Э, до дна, до дна, — погрозил ему пальцем Харагва. — Пить так пить, у меня в закромах есть еще бутыленция на добавку.

— Великолепное вино, его просто грех пить залпом, — возразил Кин, потягивая из стакана.

— Ну, мне доводилось пробовать и получше, откровенно говоря. Но и это вполне сносное.

На этикетке золотом по черному значилось название марки, “Цветы Арзани”, а внизу была оттиснута знакомая эмблема винного завода, круг с завитушками внутри.

— Если не ошибаюсь, вино хиржумское.

— Точно, — подтвердил Харагва. — К этой марке я пристрастился на Лебаксе, там просто море всякого шикарного винища.

— Вы не возражаете, если я буду звать вас просто Рино? — спросил Кин, ставя на стол пустой стакан, и диктофон в его нагрудном кармане бесшумно заработал, поскольку прозвучало кодовое слово.

— Конечно, к хренуям всякие там церемонии, — с энтузиазмом откликнулся Харагва, лихо хлопнув гостя по плечу. — Посидим как свои пацаны, ругнемся как большие дядьки, ага!

Не нужно было сверхъестественной интуиции, чтобы уловить за его демонстративно дурашливым настроением затаенную напряженность. Конечно же, он пригласил Кина к себе неспроста, но приступать с места в карьер к главной теме встречи не спешил, предпочитая прощупать собеседника окольной болтовней.

— Скажите, Рино, как по-вашему, появление ящеров вокруг поселка действительно предвещает массированное нападение экзотов? — заговорил Кин. — Ронч сказал мне, что это верная примета.

— Да, эти ящеры что-то чувствуют. И еще они необычайно любопытны. Знаете, у них, по-моему, есть нечто вроде зачатков интеллекта, — биотехнолог снова наполнил стаканы.

— Даже так?

— Ага, у них здоровущий головной мозг, только упражнять его им незачем. Жратвы навалом, внешняя среда благоприятна, природные враги отсутствуют. Представьте себе, ни одна из зверушек, которых вы видели у меня в подвале, на них не нападает. У меня есть снятые с вихрелета кадры, где ящеры бродят в самой гуще стаи адовых портянок, и им хоть бы хны.

— Интересно, а почему же их не трогают?

— Просто шкура у них покрепче любого бронекостюма, даже тещин язык не пробивает.

— Это их вы имели в виду, когда говорили об идеальных солдатах?

— Может быть, ими стоит заняться. Хотя начать я хочу с более компактных моделей. Выпьем?

— За ваши успехи, — сказал Кин и отпил маленький глоток из стакана. — Должен сказать, ваш зверинец произвел на меня сильное впечатление.

Харагва многозначительно поднял палец.

— Учтите, что эти зверушки состоят не из обычных, а из кремнийуглеродных белков. Ничего более совершенного природе создать не удалось. Во всяком случае, в исследованной людьми части Вселенной, — сделал он необходимую оговорку.

— Смотря в чем вы усматриваете совершенство, — проронил Кин.

— Пожалуйста, с удовольствием объясню, — биотехнолог отбросил свою утрированно простецкую манеру изъясняться, перейдя на неприкрашенный лекторский слог. — Кремнийуглеродная органика гораздо прочнее, неприхотливее, разнообразнее, нежели наша углеродная. Одни только мышечные ткани чего стоят, они мощнее, экономичнее и быстрее. О мозге я уж не говорю, по сравнению с фабрами наши мозги — это комок неповоротливого говна. Поэтому появление фабров дает новый ракурс во взгляде на эволюцию. До сих пор человек безусловно являлся лидером животного мира и венчал пирамиду биоценоза. Но фабры в принципе способны превзойти человека во всех отношениях, начиная от способности к адаптации на других планетах и кончая интеллектуальным потенциалом. Они созданы искусственным путем, но принадлежат к живой природе. Возможно, эволюционная роль человечества как раз состояла в том, чтобы создать новую расу кремнийуглеродных существ, которая уже окончательно покорит Вселенную.

— Неужели вас увлекает такая перспектива? — протестующе спросил Кин.

— Собственно, почему нет? Попробуйте взглянуть на нее как на сотрудничество, а не соперничество. На хрена обживать планету, где люди не могут обойтись без скафандров. А фабры смогут, если внести изменения в их конструкцию. Конечно, неизбежна чисто человеческая зависть к тому, кто умнее и сильнее, а еще гнойное унижение при мысли, что тебя запросто могут обскакать.

— Не хотел бы я дожить до той поры, когда миром станут править эти коротышки с оловянными глазами.

— Стоит ли волноваться, на нашем веку это не произойдет, — пренебрежительно отмахнулся биотехнолог. — Вообще говоря, людей всегда преследовал страх перед порождениями их собственных рук и ума. Возьмите для примера паровые машины и фабричные станки, потом конвейерные линии, потом компьютеры. Всего этого поначалу опасались, потом привыкли. Больше скажу, есть нечто детское в этих страхах. Этакое ребяческое развлечение, накрыть голову одеялом и пугать друг друга ужасными сказками. Человечество инфантильно, старина. Конкуренции с разумными взрослыми существами оно не выдержит. Ну, а ребенка кто обидит, пускай ковыряет себе в носу и пускает в луже кораблики.

Походило на то, что Харагва тешит самолюбие, блистая широтой интеллекта перед узколобым солдафоном.

— Согласен, в какой-то мере это выглядит как естественный процесс, — заговорил Кин, втайне задетый снисходительной бравадой биотехнолога. — Человечество поначалу разводило домашних животных, затем их вытеснила техника, теперь виток завершается. На арену прогресса выходят искусственно выведенные биологические устройства.

— Вот именно, в самую точку! — оживился Харагва. — А здесь, на Тангре, идеальные условия для выращивания новых кремнийорганических существ. Эта планета станет испытательным полигоном для новой цивилизации. Всецело биотехнологической. Вместо того, чтобы производить агрегаты, она будет их растить. Не подумайте, что я перебарщиваю, старина. На пороге стоит именно новая, невиданная цивилизация.

Кину захотелось дать волю ехидству, но он сдержался. Всякий ученый мнит себя центром мироздания, а свою специальность важнейшей на свете. Не избежал этого естественного заблуждения и Харагва, однако спорить с ним представлялось бесполезным.

— Я бы сказал, что чисто технический путь развития был неизбежной ошибкой цивилизации, после которой следует возврат к точке бифуркации, — продолжал биотехнолог. — А там разворот на сто восемьдесят градусов и переход к преобразованию живой природы в своих целях, но уже на принципиально другом уровне. Конструирование вместо селекции. Иногда мне вообще кажется, что человечество изначально выбрало порочный путь развития. Ведь гипотетически вполне возможна цивилизация, которая целиком развивается в русле биотехнологии.

— Как известно, никаких других цивилизаций, кроме нашей, пока не обнаружено, — заметил Кин.

— И это накладывает на нас огромную, я бы сказал, космического масштаба ответственность, — Харагва машинально почесал шрам на голове. — Кроме нас, прогрессировать некому. Однако посмотрите, что получается. С точки зрения биотехнологии человечество уже исчерпало себя и неспособно совершенствовать свой природный облик. Существует массовое предубеждение против операций генетической структуры. Даже косметические коррекции, по мелочи, поправить нос или оттопыренные уши, и то заказывают крайне редко.

— Естественно, ведь супруги хотят иметь своего ребенка, во всем похожего на них самих, — возразил Кин.

— Вот именно! — вскинулся Харагва. — А это же тупик.

Он жадно отхлебнул из стакана и подался ближе к собеседнику.

— Понимаете, Элий, на человеческом материале невозможно создавать принципиально новые существа. Уйма ограничений — юридические, моральные, религиозные, черт бы их драл...

“И распрекрасно,” — невольно подумал Кин.

— Но есть и другая закавыка. Повторяю, я хотел бы создавать организмы принципиально новые. А этого нельзя добиться, оперируя лишь на уровне генных структур. Главная сложность состоит в том, что хромосомный набор не является носителем информации сама по себе.

— Простите, но это звучит довольно странно, во всяком случае, для меня.

— Вы, значит, не читали мою статью в позапрошлом номере “Вестника биотехнологии”, — произнес Харагва таким тоном, как будто Кин обнаружил фатальное незнакомство с таблицей умножения.

— К прискорбию моему, нет.

— А вас никогда не удивляло, что всего двадцать три хромосомных пары определяют индивидуальный облик человека и строение организма вплоть до мельчайших деталей?

— Честно говоря, у меня хватало других поводов для удивления, — откровенно сознался Кин.

— Это колоссальный объем информации, — Харагва широко развел руки, словно ухватив ими гигантский мяч. — Он даже по самым грубым подсчетам никак не укладывается в известный нам объем возможных комбинаций аденина, тимина, гуанина и цитозина при подсчитанном суммарном числе кодонов в молекуле ДНК. Заметьте, о врожденной памяти я уж и не говорю, хотя описаны неоспоримые случаи ее проявления. Парадокс отмечен еще на заре информатики и генетики, и удовлетворительного объяснения ему до сих пор не находили. Так вот, я уверен, что хромосомный набор, если пользоваться компьютерной аналогией, содержит не саму программу развития эмбриона, а четверичные коды доступа к этой программе. Кстати, четверичность и спиралевидность принадлежат к числу фундаментальных свойств информационной матрицы, формирующей весь физический мир.

Сохраняя из вежливости мину внимательного слушателя, Кин немножко скис, поскольку разговор вышел далеко за пределы его понимания.

— Всего-то и требовалось, что сломать стереотипы устаревшей парадигмы, — продолжал ученый. — Я взял на себя смелость заявить, что генетическая информация хранится вне организма. Поскольку в генах она просто не умещается. С точки зрения ортодоксов-материалистов это полная дичь и ересь. Однако я строго логически доказал, что в совокупности азотистые основания нуклеотидов представляют собой не чертеж организма, а просто штамповочные формы для последующей трансляции через РНК на рибосомах. Иначе совершенно не объяснить тот факт, что одной и той же аминокислоте могут соответствовать разные кодоны. Это понятно?

— Более-менее, — нагло соврал Кин.

— Хорошо, едем дальше. В упомянутой статье я принял в качестве рабочей гипотезы, что хорошо известные нам шестьдесят четыре кодона представляют собой некие пароли доступа к собственно информации об онтогенезе и филогенезе. Той информации, которая и направляет развитие эмбриона в требуемое русло. А содержится она вне физического мира, в некой области, которую иные называют Господом Богом, — Харагва скептически покривился. — Я предпочитаю называть это метаинформационным континуумом. Но суть не в терминологии. Так вот, метаинформационный континуум лежит по ту сторону абсолютного вакуума, если можно так выразиться. И является причиной торсионных флуктуаций вакуума, которые проявляются в виде элементарных частиц. На доступном нашему наблюдению уровне.

— Очень интересно, — пробормотал Кин, чувствуя себя распоследним тупицей.

— Понимаете, корень проблемы в том, как внести новую генетическую информацию в метаинформационный континуум, — Харагва сделал паузу, подчеркивая важность сказанного.

— А разве вы этого не сделали, сконструировав фабров?

— Нет. Я рекомбинировал известные мне коды. Ну, проще говоря, собрал организм из готовых деталей, только и всего. А хочется большего. Очень хочется, Элий.

— Значит, вы бьетесь над тем, чтобы сделать чертеж и передать его... — Кин неопределенно покрутил рукой. — Туда?

— Примерно так. Оставить след на скрижалях, где записано устройство всего сущего.

— Головокружительно дерзкий замысел, — признал Кин, отпив глоток из стакана.

— А, вы понимаете, вижу... — у Харагвы расширились зрачки так, что радужка совсем исчезла. — Да, это опасно. Охренительно опасная затея, старина.

— Разумеется, — поддакнул Кин, сочувствующе глядя в совершенно безумные глаза ученого.

— Если лезешь в записную книжку Бога, можешь схлопотать от Него по рукам. Защита от дурака. Хрясь! — он врезал кулаком себе по колену. — То дом сгорит, то кирпич на голову, ни с того ни с сего. Одного шпана пришибет, другого кондрашка хватит, вроде как случайно. Но когда такое идет косяком, поневоле задумаешься. С этим уже нахлебались под завязку психотронщики, и в Империи, и в Конфедерации. А теперь, кажется, настал черед нашего брата, биотехнолога.

Сразу Кин вспомнил историю с работниками секретного института прикладной нейрологии, приключившуюся в позапрошлом году. Пошла совершенно необъяснимая череда внезапных смертей и загадочных аварий, контрразведка забила тревогу. Долгим тщательным расследованием занимались лучшие кадры, однако совершенно безрезультатно, никаких следов деятельности неприятельских спецслужб не удалось обнаружить.

— Интересно, — сказал он. — Рино, это же потрясающе интересно...

— Еще бы, — проворчал тот и зябко повел плечами. — Веселенькое занятие, сидеть и ждать, когда тебя накроет ответная волна. Оттуда.

— Есть какие-то признаки? Или это просто ваши предчувствия?

— Метаинформационный континуум активно резистентен, — пробормотал Харагва на своем тарабарском языке. — Но когда и как скажется нарушение гомеостаза, невозможно предугадать. Сижу вот, жду, авось пронесет.

Откинувшись на спинку кресла, он порыскал глазами в поисках своего стакана, взял его со стола и жадно допил до дна.

— Вы сказали: “оттуда”, — продолжал наобум допытываться Кин. — То есть, из абсолютного вакуума?

— Не из вакуума, я же объяснил, матрицы находятся за ним. Пока единственное путное, что удалось выжать оттуда, это эффект сверхдальней мгновенной связи. И вроде нормально работает, никому башку не оторвало.

— Это обнадеживает, — вставил Кин.

— Понимаете, там есть как бы две области, вдвинутые друг в друга, созидательная и разрушительная. С известным допущением их можно для полной ясности назвать Богом и дьяволом. Любая информационная интервенция нарушает баланс, и спектр тонких результирующих гармоник неохватен. Какие-то из них могут проявиться сегодня и здесь, другие — через год на том конце Галактики.

— Насколько я понял, вы согрешили, так сказать, пытаясь потеснить Бога и стать соавтором творения?

— Скорее вторгнуться в епархию дьявола, — криво улыбнулся Харагва, почесывая шрам.

— И вас не пугает, что сделки с дьяволом не доводят до добра?

— Я думаю, что риск — хорошая приправа к повседневности.

— Мне кажется, это хороший тост, — заявил Кин, поднимая стакан на уровень глаз. — Выпьем за риск?

— Выпьем, — откликнулся Харагва, добавил Кину вина почти до краев и налил себе. — За настоящих мужчин. Потому что настоящий мужчина всегда рискует.

Невесть почему эта фраза показалась ему такой остроумной, что он коротко гоготнул, чуть не расплескав поднесенный к губам стакан. Выпив, биотехнолог поднялся с кресла.

— Схожу отолью, — сообщил он и направился в прихожую.

Кин встал, потянулся до хруста в суставах и подошел к окну. Сумерки уже сгустились, косые прожекторные лучи со сторожевых вышек методично шарили по территории поселка. Окно выходило на северо-запад, где темным каскадом вздымалась к звездному небу длинная скальная гряда. Как и всякий талантливый ученый, Харагва оказался сущим маньяком, стоило разговору зайти о его кровном деле. Однако мысль он подбросил интересную, надо будет порыться в материалах следствия по делу института прикладной нейрологии. Впрочем, так далеко загадывать не стоит, главная забота пока состоит в том, чтобы выбраться с Тангры живым.

Вернувшись в комнату, Харагва взялся за бутылку и разлил по стаканам остаток вина.

— Я не знал, что у вас в лаборатории есть аппаратура для сверхдальней связи, — как бы невзначай заметил Кин, стоя у окна.

— А ее и нет, с чего вы взяли?

— Понял из ваших слов, что она как-то задействована в экспериментах.

Биотехнолог шутливо погрозил пальцем.

— Вот уж это мой секрет, старина. И не спрашивайте, все равно не скажу. Да вы садитесь, чего стоите.

— Моя очередь отливать, — объяснил Кин, идя к двери прихожей.

Крохотная кабина туалета оказалась густо оклеена разнокалиберными эротическими плакатиками. Со стенки над бачком пышногрудая блондинка умильно улыбалась, растянув пальчиками лепестки выбритой промежности. Неуемная фантазия сразу подсунула Кину подробное изображение того, как выдающийся ученый и соавтор Творца предается мальчишескому греху над унитазом. С чувством жгучей неловкости, словно бы это действительно произошло на его глазах, он справил нужду и вернулся в комнату.

Тем временем Харагва успел водрузить на стол новую бутылку того же вина, присоединив пустую к внушительной груде ее предшественниц в углу.

— Как вы смотрите на то, чтобы крупно подзаработать? — вдруг спросил он, пытливо глядя исподлобья.

— Смотря каким образом. Но в принципе я непрочь, разумеется, — ответил Кин, сразу сообразив, что его первоначальные ожидания начинают сбываться.

— Ну, скажем, с вами заключают договор на консультационные услуги. А? Работенка непыльная. Оплачивается очень и очень недурно.

— И какого рода консультации от меня потребуются? — Кин постарался изобразить настороженность пополам с заинтересованностью.

— Да всякие, — Харагва вальяжно развалился в кресле, закинув ногу на ногу. — Что там у вас творится в Генштабе, откуда ветер дует, кто есть кто. Ну, скажем, взять хотя бы эту историю с фабрикантами комбинезоновой ткани, которую вы мне рассказали. Если вы сможете добавить к ней еще чуток подробностей, конкретные фамилии участников и тому подобное, то неплохо заработаете. Полторы тысячи за такую справочку вас устроит для начала?

— Что-то уж больно щедро за такой пустяк, — недоверчиво помялся Кин.

— А вы поторгуйтесь, может, я и сброшу половину, — пошутил Харагва и заржал. — Не обижайтесь, старина, но вы забалденный чудила. Впервые вижу, чтоб человек сбивал цену на свои услуги.

— Мне надо подумать над вашим предложением, — тривиальная до оскомины фраза прозвучала с оттенком согласия.

Если Харагва все-таки “Туман”, а это пока не исключено, в ловкости ему не откажешь. Он лихо вербует в открытую, под прикрытием концерна, платит не скупясь и отправляет информацию прямиком в имперский разведцентр. Об агенте с такими возможностями мечтает любая разведка.

— Не понимаю, да о чем тут еще думать, — с нарочитой беззаботностью всплеснул руками Харагва. — Это совершенно нормально, у нас куча консультантов по всяким щекотливым проблемам, и еще ни один не жаловался на судьбу. Можете ни о чем не беспокоиться, все будет строго между нами.

— Как же, знаю-знаю, у вас уже числятся консультантами Абурхад и Нариман, — небрежно сделал выпад Кин.

— А, это вам старина Ронч проболтался, — укоризненно погрозил пальцем Харагва. — Хороший парень, только вот язык у него без костей.

Он не только попался на простейшую уловку, подтвердив наличие завуалированной коррупции, но даже не счел нужным скрывать, что располагает изъятыми из контрразведовательного отдела файлами прослушивания. Такая бесшабашная открытость не особенно понравилась Кину: шеф лаборатории подчеркнуто зачислял его в ряды своих союзников. Либо, надо полагать, в заведомые покойники, если вербуемый офицер рискнет проявить несговорчивость.

— Вовсе нет, при чем тут Ронч, — возразил на всякий случай Кин. — Эти сведения к нам поступили от рыбоглазов, я ознакомился с ними еще до приезда сюда.

Несколько озадаченный Харагва исподлобья зыркнул на Кина, однако не стал развивать тему.

— Выпьем за доброе знакомство и взаимовыгодное сотрудничество, — предложил он, доливая стаканы до краев вином из новой бутылки.

— Пожалуй, давайте пока за приятное знакомство, — ответил Кин. — Что касается остального, не будем спешить.

— Ну-ну, воля ваша.

Для начала Харагве необходимо купить у него любую информацию, хоть самую пустяковую, а тогда, по его расчетам, штабной эмиссар целиком окажется в его руках. Единожды ступив на скользкую дорожку, остановиться и дать задний ход он уже не сумеет.

— Здесь, на Тангре, тяжело, — осушив залпом стакан и вертя его в руке, сказал Харагва. — Многие не выдерживают, психика слетает с нарезки. Взять того же Гронски. Жаль парня, конечно, только он далеко не первый. И, боюсь, не последний.

Не спеша отпив полстакана, Кин скорбно кивнул, словно не раскусил лобовой подтекст сказанного.

— Да, здесь такое бывает сплошь и рядом, — многозначительно продолжил шеф лаборатории. — Самое грустное, что человек заболел, но сам-то он не отдает себе адекватного отчета в происходящем. И ничегошеньки ему не докажешь, он считает себя совершенно нормальным, как и положено сумасшедшему. Прискорбное зрелище, верно?

— В высшей степени прискорбное, — согласился Кин.

— Бывает, с виду нормальный человек, разве что выглядит переутомленным. И вдруг, откуда что берется, то выхватит икстер ни с того ни с сего, то примется обвинять кого попало во враждебных кознях, — Харагва уставился на собеседника немигающим тяжелым взглядом. — Или того хуже, вроде у человека ни малейших отклонений, потом вдруг бац — и он кончает с собой. Как Гронски.

— Во всяком случае, при мне он не обнаруживал никаких симптомов циркулярного психоза.

— Вы что, сведущи в психиатрии?

— Не могу похвалиться обширными познаниями, но уж маньяка от нормального человека отличить сумею, — ответил Кин, улыбнувшись краешком рта.

— Я с ним почти не был знаком. Поговаривают, что он был самонадеянным и несговорчивым типом, а с эдакими замашками недалеко до беды, верно?

В ход пошли угрожающие намеки, причем откровеннее некуда.

— Сам я от таких людей стараюсь держаться подальше, — Кин хладнокровно пожал плечами.

— Ну да ладно, речь не о нем, Тарпиц уже закрыл дело, и там больше обсуждать нечего, — безапелляционно заявил Харагва, буравя Кина тяжелым взглядом. — Знаете, Элий, мне было бы очень жалко, если бы с таким отличным парнем, как вы, что-нибудь случилось. Вы мне как-то с первого взгляда пришлись по душе. Башковитого человека сразу видно.

Повисло гнетущее молчание. Ну вот, ситуация предельно ясна: либо он согласится торговать информацией, либо ему уготована такая же судьба, как и Гронски. Доктор Буанье засвидетельствует, что покойный эмиссар страдал душевным заболеванием, которое обострилось после прибытия на Тангру и загадочного покушения. Видеофайл, снятый в коридоре лазарета, не оставит места для сомнений в том, что состояние психики у Кина оставляло желать много лучшего. И никто никогда не сумеет доказать обратное.

Кин растерянно сморгнул и уставился в пол, делая вид, что не вынес поединка немигающих взглядов. Сыграно не лучшим образом, но для захолустных гастролей на Тангре сойдет. Особенно для человека, который преждевременно возомнил себя полным хозяином положения.

— В общем, подумайте, старина, — уже мягче сказал биотехнолог. — Хорошенько подумайте, ладно? А завтра подбросьте мне подробный файлик насчет комбинезонного лобби, мы подмахнем договор, все честь по чести.

Интересно, подумал Кин, берет ли Харагва в расчет, что гость наверняка пришел с диктофоном в кармане? Или он настолько обнаглел при потворстве Абурхада и Наримана, что уже не считает нужным осторожничать?

— Ну, если вам не жалко полутора тысяч за такую чепуху, будь по-вашему, — все так же глядя в пол, произнес он. — В котором часу мы можем встретиться?

— Лучше всего около часу дня, если успеете составить справку.

— Конечно же, успею, — пообещал Кин.

— Вот и отлично. Вроде мы друг друга поняли, выпьем по этому случаю, — предложил Харагва, взявшись за бутылку.

— Честно говоря, я вымотался за день, мне хватит. Пожалуй, пойду спать.

— Ладно, старина. Вид у вас действительно усталый, не буду задерживать.

— Спасибо за гостеприимство, Рино, — Кин поднялся на ноги. — Вино было превосходным.

Харагва проводил его до дверей, удостоил рукопожатия и снисходительного шлепка по плечу.

— Значит, завтра в час дня жду вас в лаборатории, — напомнил он.

— Да, обязательно. Спокойной ночи.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Кин принялся составлять в уме набросок депеши с рапортом о происшедшем за день. Впрочем, он решил, что запишет ее и отправит по сверхдальней связи завтра утром, на свежую голову. А еще надо будет обязательно вставить в шифровку сделанную только что диктофонную запись.

Войдя в квартиру, Кин запер за собой дверь и сел к столу. Уютно урчала система охлаждения компьютера, на мониторе играла заставка. Он ввел пароль и увидел, что программа успешно закончила работу, воссоздав детальную сцену гибели Гронски в виде цифровых выкладок и трехмерного видеофайла.

Прежде, чем углубиться в объемистый дотошный рапорт о проведенной компьютерной реконструкции, Кин решил открыть нарисованную сегодня схему версий и поразмыслить над ней. Поскольку Харагва недвусмысленно намекнул на свою причастность к убийству Гронски, можно было со спокойной душой убрать со схемы некоторые вопросительные знаки.

Он кликнул по файлу, и тот пошел развертываться в привычную голубенькую рамку с инструментальными псевдокнопками, затем в нее выбросило схему. От неожиданности Кин вздрогнул.

Под карикатурной рыбкой с Недреманным Оком в углу монитора шла надпись, набранная в две строки крупным алым шрифтом:

ЗАВТРА СУМАСШЕДШИЙ РЫБОГЛАЗ

СОВСЕМ РЕХНЕТСЯ И ЗАСТРЕЛИТСЯ!

Надо же, в спешке он забыл отключиться от сети перед уходом. Какой-то ублюдок влез из сети в его компьютер и преспокойно порылся в файлах. Мало того, мерзавец оставил идиотское пророчество, рассчитаное на то, чтобы его деморализовать.

Внезапно Кин похолодел, поняв, что тот, кто шарил в его компьютере и сделал дурацкую наглую надпись на схеме, безусловно знал, кем является штабной эмиссар на самом деле.

Содрогнувшись от цепкого страха и удушливой бессильной ярости, он медленно встал из-за стола и выдернул из гнезда штеккер тонкого волоконнопотического кабеля, как будто это могло хоть сколько-нибудь исправить положение. Наконец до него дошло в полной мере, что за свистопляска разразилась вокруг его персоны.

Они тут знали, кто он такой, располагали его полным досье, включая медицинскую карточку. Его продали, его подставили, его инкогнито оказалось мнимым, они здесь отлично знали, что к чему, с самого начала.

Глава 9. У вас ничего не получится

Улегшись в постель, Кин долго ворочался и никак не мог уснуть. Ему хотелось скорчиться в позе эмбриона, поджав колени к подбородку, чтобы унять засевший в сухожилиях противный стягивающий зуд. Из-за здешней гравитации приходилось таскать на себе треть лишнего веса, и натруженные за день мышцы пропитались тихой болью. Кин попытался припомнить, какая органическая кислота скапливается в мышечных волокнах и вызывает этот дискомфорт. Впрочем, так ли уж важно ее название, легче от него не станет.

Выпитое за день осело в мозгу вялой мутью, словно покрыв его пленкой окисла. Оставшись наедине с собой, среди ночной тишины и тьмы, он почувствовал, как в глубине души вызревает отчаянная депрессия.

Все, как доктор прописал, эндогенная депрессия и циркулярный психоз, невесело пошутил он про себя.

Он солгал Рончу, сказав, что никогда не имел связанных с психиатрией проблем. Но счел излишним пускаться в откровенности с посторонним, в сущности, человеком, и совсем не к месту ворошить старую, давно похороненную в больничных архивах историю.

Элию тогда как раз исполнилось четырнадцать стандартных лет, мучительно зыбкий возраст между детством и юностью. Его семья тогда жила в военном городке на Магдине, среди жары, пыли и сплетен. Неподалеку от их дома имелись заброшенные фруктовые плантации, где на высоких раскидистых деревьях вызревали чрезвычайно вкусные плоды. Однажды, отправившись туда с приятелем, Элий неудачно спрыгнул с фруктового дерева и сломал ногу. Карета скорой помощи отвезла его в гражданскую клинику, поврежденную голень заковали в громоздкий репозиционный аппарат, а на следующий день в больничную палату пришел психиатр. На жаргоне травматологического отделения бедолаг вроде Элия называли парашютистами, и их, согласно каким-то там медицинским инструкциям, полагалось обследовать вдобавок на предмет психических отклонений, которые могли явиться причиной травмы. Дородный улыбчивый дядя в белом халате с микрофончиком на лацкане принялся задавать совершенно дурацкие, с точки зрения юного Кина, вопросы, к тому же вперебивку повторяя их по нескольку раз. Удрученный вынужденной неподвижностью и болью, Элий сперва отвечал угрюмо и односложно. Однако вскоре его заело, что впридачу ко всем неприятностям с ним обращаются как с несмышленышем или врожденным идиотом. И тогда в пику врачу мальчик принялся городить откровенную чушь. Психиатр проглотил ее не моргнув глазом, а на следующий день лечащий врач сообщил матери Элия, что ее сын страдает душевным заболеванием. Диагноз ему поставили тот же, каким Буанье наградила злополучного Гронски, атипический циркулярный психоз. Отец Кина, к тому времени уже прим-офицер космопехоты, ожидавший перевода в распоряжение Генштаба, надеялся, что сын пойдет по его стопам. Психиатрическое клеймо, напрочь перечеркивавшее будущую военную карьеру сына, означало крушение всех его чаяний.

По возвращении домой из больницы Элию пришлось объяснить, каким образом он вел себя на собеседовании с психиатром. Выслушав его, старший Кин пришел в такую ярость, что едва не ударил сына, однако удержался и отвел душу, разразившись шквалом отборной ругани. Таких сочных выражений от него слышать еще не доводилось ни разу. Как только сломанная нога благополучно срослась, Элия стараниями отца отправили на обследование в психиатрическое отделение при окружном госпитале.

После трехдекадного пребывания в клинике, где мальчик закаялся упражняться в остроумии, врачи диагноз сняли и предали забвению. А когда Элий вернулся в школу, все его одноклассники знали, что он лежал в сумасшедшем доме. Между ним и сверстниками воздвиглась стена отчуждения, одни проявляли тактичное сочувствие и потаенное любопытство, другие неприкрыто злорадствовали, но так или иначе отношение к нему резко переменилось. Чувствуя это, он не нашел ничего лучшего, чем сменить манеру поведения, демонстративно замкнувшись в себе, и тогда ни у кого из школьников не осталось ни малейших сомнений, что Элий повредился в уме. Началась тихая травля, ни один день в школе не обходился без косых взглядов, хихиканья за спиной, а то и откровенных издевок. По счастью, вскоре отца перевели в Генштаб, семья переехала на планету Амрон, столицу Конфедерации. В новой школе никому, разумеется, и в голову не пришло считать Элия сумасшедшим.

Впрочем, однажды мать проговорилась, что при снятии диагноза дело не обошлось без крупных подношений доктору, заведовавшему психиатрическим отделением в госпитале. И с тех пор Элий пребывал в неуверенности, действительно ли он психически здоров, или родители попросту подкупили медиков. Ему не давала покоя мысль, что в его мозгу исподволь вызревает страшная болезнь, которая со временем превратит его в одного из бритых наголо полуидиотов, которых он вдоволь навидался, лежа в клинике. Физическая смерть страшила его гораздо меньше, поскольку она рано или поздно суждена каждому, но вот перспектива превратиться в ходячий труп с угасшим разумом, сохраняющий внешность Элия Кина, казалась ему невыносимым надругательством над личностью. И мысль о том, что его телесная оболочка даже не будет способна это унижение осознать, не приносила ни малейшего облегчения.

Позже он принялся штудировать медицинскую литературу и с ходу насчитал у себя множество самых разных синдромов, сопутствующих душевным заболеваниям. Отчасти его утешил тот факт, что больные циркулярным психозом сохраняют интеллект на протяжении всей жизни, а течение болезни представляет собой лишь чередование периодов душевного подъема и упадка с патологическим размахом амплитуды. Сравнительно хуже протекает заболевание диссоциированным психозом, которое нередко сопровождается галлюцинациями, расщеплением личности, а в конце концов приводит к полной умственной деградации. По мере дальнейшего чтения Кин стал приходить к обескураживающим выводам. Оказалось, что психиатры, в отличие от других медиков, не имеют ни общепризнанной четкой классификации заболеваний, ни сколько-нибудь ясного представления об их причинах, не говоря уже о методике лечения, которая зачастую определяется господствующей в данное время модой. Более того, были известны случаи, когда принадлежащие к разным научным школам психиатры ставили совершенно различные диагнозы одному и тому же больному и назначали ему разные курсы лечения. После этого Кину смешно стало вспоминать ту паническую робость, с которой он взирал на психиатров захолустного госпиталя, вершивших с важным видом его судьбу. А на смену мучительным сомнениям пришла уверенность в том, что на самом деле любого человека могут счесть психически больным или здоровым, в зависимости от обстоятельств. Успокоившись и решив не забивать себе впредь голову чепухой, Кин сформулировал свое кредо в самодельном афоризме: “Люди делятся не на нормальных и сумасшедших, а на везучих и невезучих, которые попали под диагноз.”

Все это он заново переживал, ворочаясь в жестокой бессоннице, вызванной предельной усталостью. В натруженных мышцах накапливается молочная кислота, вдруг вспомнилось ему. А в душе, какая кислота растекается в раненой душе, жгучая и безысходная смесь унижения, бессилия, отщепенства, медицина знать не знает. Попадись ему тот психиатр, Кин убил бы его голыми руками, одним ударом, ему сноровки не занимать.

Помимо воли его мысли кружились вокруг этой почти напрочь забытой истории с психиатрическим диагнозом, которая неожиданно аукнулась ему двадцать пять лет спустя. Возможно, имеет место чистая случайность, хотя вряд ли, таких совпадений не бывает. Скорей всего, личное дело Кина передали на Тангру по сверхдальней связи, а объяснить это можно лишь вмешательством биотехнологического концерна, чьи возможности, оказывается, беспрецедентно велики. До чего некстати этот продажный пьянчуга Нариман умудрился ткнуть в заросшую давнюю ранку, и она сразу отозвалась резкой свежей болью. Клеймо сумасшедшего принадлежит к числу самых жутких вещей на свете. Оно фактически вычеркивает тех, кто им помечен, из числа людей как таковых.

Кажется, оно уже начинает срабатывать, и ему предстоит пройти через нестерпимо корректное отчуждение, бегающие глаза собеседников, перешептывания за спиной, барахтанье в липкой патоке уклончивой фальши. Невозможно оправдаться, никому ничего не докажешь, потому что ловко запущенная зловонная сплетня убедительнее очевидности, сильнее здравого смысла, и она разит наповал. О чем неопровержимо свидетельствует обширный опыт, накопленный по этой части политической полицией.

А хуже всего то, что под таким соусом здесь могут обойтись с ним как угодно, вплоть до инсценировки самоубийства.

Подступило цепенящее отчаяние, и чтобы хоть немного отвлечься, Кин стал думать о соблазнительной официантке с лихой фаллической татуировкой на запястье.

Вне всякого сомнения, стоит ему легонечко поманить Стасию, и она окажется в его постели, только вот добровольно или по приказу Наримана, не разберешь. Она откровенно заигрывает с ним и даже назначила свидание на завтрашний вечер, хотя у нее есть любовник. Впрочем, судя по файлу прослушивания, этот тип обращается с ней без лишних нежностей и церемоний.

Повернувшись с боку на бок, он внезапно передернулся при мысли о том, что не далее как вчера ее влажный пухлогубый рот покорно ублажал другого мужчину. Она опустилась на колени перед креслом, коротко звякнула пряжка ремня, грубая ручища по-хозяйски легла на ее затылок, почему-то Кину мерещилось, что волосы у нее русые, коротко стриженные. Он знает, что она проделывала вчера, у нее толстые лодыжки, почему же его так сильно влечет к ней, почему он готов сам сесть в то самое кресло, раздвинуть колени, сгрести ее голову ладонью, повелительно задавая ритм. Он хочет еще раз услышать это скользкое шлепанье губ, которые с прихлюпом всасывают воздух в мгновенных передышках, но уже не из компьютерных акустических колонок.

Неожиданно для себя он понял, что вовсе не чувствует ни малейшего отвращения, более того, жаждет вонзиться в ее рот, наверняка зная, что совсем недавно она послушно смаковала семя другого мужчины. Странно устроен человек, подумалось ему, ведь это всего лишь шелковистые слизистые оболочки, к ним ничего не прилипло, всего лишь выделения предстательной железы, в которых мельтешат живчики. Почему-то свое собственное семя не вызывает ни малейшего отвращения, в отличие от чужого. Если вдуматься, животное начало в человеке представляет собой сплошной нонсенс от начала и до конца. Точнее говоря, безнадежная путаница начинается, когда биологическое сталкивается с душевным. И то, и другое напрочь лишено логики, а в результате абсурдность возводится в квадратную степень.

Ну кто сказал, что это грязь, спорил он сам с собой, а даже если так, пусть грязь, да, пряная и сладкая, остро дурманящая грязь, ну и пусть, ему нет никакого дела до ханжеских условностей и предрассудков.

Ворочаясь в измятой постели, он старался трезво разобраться, почему Стасия кажется ему запачканной и почему именно это разжигает его сверх всякой меры, вопреки совершенно алогичной подспудной брезгливости. Доступная девка, сказал он себе, шлюха, подстилка. Наплевать, я хочу ее, именно поэтому, именно так.

Есть отбивные из молодого корнеозавра и спать с косвенной сотрудницей, далеко не самое заманчивое времяпрепровождение. Эта промелькнувшая в его мозгу фраза показалась вдруг необыкновенно смешной, и Кин едва не расхохотался в голос.

Что за чепуха лезет в голову, думал он, ерзая щекой по нагревшейся противной подушке, какая выматывающая неотвязная тяжесть давит на мозг. Перед глазами возникли пышные ягодицы официантки, туго обтянутые форменной юбкой. В паху нарастало горячее томление, он слишком долго не имел женщины после разрыва с Ринтой и теперь изнывает от густого прилива желания, грубого и властного зова плоти, какая разница, даже если эту соблазнительную ирлеанку подсовывают ему, тем веселее.

Он возьмет ее иначе, не в рот, иначе. После церемонных тягучих нежностей, после дразняще вкрадчивых ласк вдруг стать грубым и резким, зарыться пальцами во влажный мех, навалиться всем телом, услышать горячечный самозабвенный стон. Впиться в рот, оскверненный вторжением недавнего предшественника, проникнуть жадным языком туда, где вольготно бесчинствовал извергающий семя чужой член. Будоражащая липкая мерзость, он хочет изваляться в ней, неосязаемой и нелепой, а в конце концов, чего еще он ожидал, она не девочка, и у нее наверняка было много мужчин, почему же его так задел тот файл прослушивания, доводилось ведь слышать и кое-что похлеще...

Ему так нравились маленькие крепкие грудки Ринты, а у Стасии пышные груди, думал он, пышные груди косвенной сотрудницы, грязной девки, шлюхи, до чего же хочется стиснуть их ладонями, привалившись грудью к ее спине, разразившись хлесткими толчками, вминая живот в ее упругие ягодицы. Раскоряченный красный ящер извивается, влажно льнет хвостом к набрякшему паху, забавно есть отбивные из косвенных сотрудниц и пить вино с имперским агентом, хотя почему он так уверен, что Харагва шпион, из перехваченного донесения следует обратное. Кажется, он сходит с ума, он бредит, ну и наплевать, к черту. Она не будет ему отсасывать, он засадит ей так крепко, что доведет до исступления. Пусть она отведает его длинной крепкой силы, проникающей до самого конца, поддевающей упругий изгиб в глубине, отчего женщины шалеют, исходят в крике восторга и сладкой боли. Навалившись всей тяжестью, он распластает ее, стонущую, а потом приподнимется на руках и заглянет в перекошенное зажмурившееся лицо.

Экий бред, в самом деле, что за пьяная муть носится в уме, ну и пусть носится, коли не спится, он не обязан докладывать об этом рыжей психиатрической стерве Буанье. Появление ящеров предвещает массовку, они резвятся на траве, у ящеров течка, у него депрессия, самоубийством кончать не велено. Переспать с молодой игривой женщиной, один из лучших способов прогнать дремучую тоску и обрести вкус к жизни. До сих пор ему косвенных сотрудниц не подкладывали, что ж, интересно бы попробовать, наверно, в этом есть такая же ледяная завораживающая лихость, как в совокуплении с проституткой. Это лучше, чем бояться войти в дверь отведенной ему убогой квартирки.

Какие сволочи, они всерьез намереваются выставить его сумасшедшим. Он, Элий Кин, совершенно нормален, нормальнее некуда, только вот мир, кажется, свихнулся.

Усмехнувшись этой мысли, он встал с кровати, пошел в туалет. Долго ждал, пока спадет эрекция, наконец справил малую нужду, мельком вспомнив о Харагве и красотке над унитазом. Часы показывали всего лишь четверть второго, а казалось, он провел целую ночь в терзаниях полусна-полубреда. Плохо дело, нервы развинтились, и взять себя в руки не получается. Все-таки надо спать, постараться уснуть, уснуть...

Улегшись, он еще немного поворочался в постели, затем как-то вдруг провалился в темное сплошное забытье и проснулся от громкого стука.

— Кин, что с вами? — обеспокоенно звал его Ронч, колотя в дверь кулаком. — Кин, отзовитесь!

— Сейчас, иду, — хриплым спросонья голосом откликнулся Кин.

Обернув бедра полотенцем, он босиком прошлепал к двери, отворил ее и впустил своего телохранителя.

— Извините, я проспал, — смущенно признался он.

— А я уж подумал, не случилось ли чего...

— Все в порядке, Ронч, садитесь, пожалуйста. Сейчас я приведу себя в порядок, минутку.

Ронч не спешил присаживаться.

— Должен сказать, вы крепко меня напугали, — заявил он, неторопливо расстегивая на груди бронекостюм. — Стучу-стучу, а в ответ ни звука.

Кин почувствовал какую-то неуловимую перемену в его манере поведения. Похоже, бравый симпатяга Ронч, отменный служака с крохотным пятнышком в личном деле, стал чуточку фальшивить. А собственно, с какой стати Кин ему должен доверять.

Ведь вот как просто это делается, быстро и внезапно, вошедший в комнату человек выхватывает икстер, дуло в лоб, выстрел, голова вдребезги. В руку трупа убийца вкладывает оружие и аккуратно, по одному, подгибает мертвые пальцы, чтобы на рукояти остались следы кожного сала с папиллярными узорами.

Глядя в ясные голубые глаза невозмутимого квадр-офицера, Кин содрогнулся, панический страх смерти нахлынул необоримо. Он сомнамбулически шагнул назад, едва не потерял равновесие, вцепился в спинку стула.

— Что это с вами? — спросил Ронч.

— Ничего. Плохо выгляжу, да?

— Смотрите как-то странно...

Крепко потерев лицо ладонью, Кин встряхнулся, стараясь отогнать наваждение.

— Это я просто кошмарный сон видел. Еще не отошел от него, честно говоря. Насмотрелся на здешних гадин в подвале, всю ночь они мне снились. Бр-р-р... — он передернулся.

Ронч задумчиво разгладил указательным пальцем усы.

— Вы не обижайтесь, Элий, только вид у вас, прямо скажу, не ахти.

— Ничего особенного, не обращайте внимания, — пробормотал Кин и нагнулся, доставая из чемодана свежее нательное белье. — Вчера крепко выпил с Харагвой, только и всего. Вино вроде хорошее было, а похмелье мерзейшее.

— Может, вам стоит обратиться ко врачу? Помните, вчера Буанье вам предлагала...

— Нет. Ни за что, — вырвалось у Кина.

— Ну, как знаете. Я бы на вашем месте попросил у нее каких-нибудь таблеток.

Не отвечая, Кин направился в ванную, принял обжигающе ледяной душ и растерся полотенцем. Вернувшись в комнату, он стал надевать мундир. Из деликатности Ронч сделал вид, что разглядывает горную панораму за окном.

— Ящеров на склонах еще прибавилось, — сказал он, не оборачиваясь. — Раза эдак в полтора, если не вдвое. Теперь они пляшут без передышки. Помните, вы смотрели на их танцульки возле Плешивой горы, через прицел?

— Конечно, помню.

— У меня дурные предчувствия... — провещал квадр-офицер. — На моей памяти два раза приключались такие массовки, что из дома не выйти. Сидишь как дурак, грызешь сухой паек и ждешь, пока вихрелеты отутюжат территорию. Да и потом целый день только успевай отстреливаться.

— Приятного мало, — согласился Кин, застегнув мундир и обуваясь.

— Но тогда ящеров было меньше, гораздо меньше.

— Полагаете, здесь есть какая-то закономерность?

— Стопроцентная, — угрюмо заверил Ронч.

Кин напялил бронекостюм, застегнул портупею, подошел к столу и сунул початую пачку пастилок в планшет.

— Что ж, пойдем завтракать, — сказал он.

По небосклону все так же неспешно ползли редкие перистые облака, но предвещаемое ими похолодание пока не наступило. Стоило выйти на солнечную сторону улицы, как утренний холодок смешался с упругим жаром косых лучей, мазнувших Кина по щеке сквозь незатемненное забрало. Повсюду, насколько хватало глаз, вокруг седловины мельтешили стаи ящеров, они заполонили почти все проплешины на горных склонах, и большинство из них неутомимо предавалось своим бешеным пляскам.

Возле поворота к столовой Ронч подстрелил одинокого живодрала, не спеша ковылявшего вдоль дорожки.

— Первая гадина за утро, — пробормотал он, оглянувшись по сторонам, и сунул икстер в кобуру. — Нынче прямо-таки необыкновенная тишь да гладь. Эх, не к добру все это...

— На вас не угодишь, — отозвался Кин.

— Да я же просто шкурой чую неладное, — опять завел свое Ронч.

— Не понимаю, отчего вы беспокоитесь. Допустим, начнется массовка, придется отсиживаться некоторое время в помещениях. Потом прочесать территорию, добить оставшихся. Стоит ли этого так пугаться?

— Ладно, скоро сами увидите, что это за радость, — буркнул квадр-офицер. — Если не сегодня пойдет катавасия, то уж завтра утром точно.

— Вообще-то я давно удивляюсь, какой болван решил строить этот поселок вразброс, — заметил Кин. — При здешних условиях надо было ставить единый многоэтажный комплекс. Ну, в крайнем случае, накрыть всю территорию защитным куполом. Обойдется недешево, понимаю, но человеческие жизни дороже.

— Видите ли, такое не вы первый предлагаете, — ответил Ронч. — Ничего не получится, тут ко всем радостям вдобавок сейсмоопасная зона, пришлось строить вот так.

В столовой Кин прежде всего отыскал взглядом Абурхада, который сидел за одним столиком вместе с Жианой Буанье. Подойдя к ним, он отдал честь по всей форме командиру гарнизона и затем поприветствовал даму сдержанным кивком.

— Прошу прощения за беспокойство, но вчера вечером я узнал важную новость, — начал Кин. — Хотелось бы узнать, соответствует ли она действительности.

— Что именно вас интересует, инспектор? — с непроницаемым видом спросил Абурхад, продолжая аккуратно разделывать вилкой маринованную рыбешку.

— Скажите, следователь Тарпиц действительно закрыл дело Гронски?

— Не совсем так, — командир гарнизона оторвал взгляд от тарелки и посмотрел исподлобья на Кина. — После завтрака Нариман с Тарпицем доложат мне о результатах дознания. А уж я приму окончательное решение.

— Я хотел бы, с вашего позволения, при этом присутствовать.

— Пожалуйста, приходите в десять, — Абурхад снова занялся своим завтраком.

— Благодарю вас. Еще раз извините за беспокойство.

Ничуть не обескураженный оказанным ему донельзя прохладным приемом, он прищелкнул каблуками и собрался направиться к своему столику, но Буанье остановила его легким жестом.

— Инспектор Кин, вы очень плохо выглядите, — заявила она. — У вас бессонница?

— Ничего страшного, сударыня. Полагаю, это не заслуживает вашего внимания.

— Значит, все-таки астенизация нарастает...

— Я вам этого не говорил.

— А я вижу по вам, что мои опасения сбываются, — Буанье сощурила густо накрашенные глаза. — Пора бы это всерьез обсудить. Вы зря так упрямитесь, инспектор.

— А вы зря так беспокоитесь, доктор, — отрезал Кин. — Честь имею кланяться.

Повернувшись и зашагав по центральному проходу, он походя кивнул трепетно привставшему Тарпицу, затем фамильярно помахал рукой осклабившемуся Харагве. Стасия стояла возле их столика, принимая заказ у Ронча, и умильно улыбнулась подошедшему Кину.

— Что будете на завтрак, Элий? — свойским тоном спросила она.

То, что бойкая официантка уже полагала себя с ним накоротке и не считала нужным это скрывать, слегка покоробило Кина. Чувство такта явно не входило в ассортимент ее добродетелей. Впрочем, тут же решил он, в этом маленьком затрапезном гарнизоне нравы вряд ли блещут утонченностью, и стесняться тут абсолютно нечего.

— То же, что и вчера, — усаживаясь, пробормотал он и добавил. — Вы сегодня великолепно выглядите.

— А вы, я вижу, неплохо провели время в гостях, — добродушно поддела его официантка.

— Наоборот, отвратительно, — Кин энергично помотал головой. — Кошмарная компания, дрянная выпивка и скучища.

— Надеюсь, что сегодняшний вечер вам понравится больше, — промурлыкала многозначительно Стасия и направилась к раздаточной.

Провожая взглядом соблазнительную фигурку официантки, Кин заметил заодно, что Буанье оживленно беседует с командиром гарнизона, при этом то и дело постреливая глазами в его сторону. О ком идет речь, догадаться не составляло труда. О сумасшедшем рыбоглазе, который вот-вот застрелится.

— Хорошая девчушка Стасия, — сказал Ронч.

— Да, она очень мила, — суховато подтвердил Кин.

— За ней тут многие приударяли, но получили от ворот поворот, — помолчав, сообщил квадр-офицер. — Глазки строить она любит, а дальше — ни-ни.

— Это как понять, вы меня предостерегаете? — Кин легонько поднял брови. — Премного благодарен за такую заботу.

Ронч обескураженно замялся.

— Нет, что вы. Я так полагаю, не мое это дело. Сами разберетесь.

Вскоре Стасия принесла им завтрак, и когда она расставляла тарелки, вниманием Кина опять завладел искусно выколотый на ее руке стилизованный цветок из фаллосов. Он смутно помнил, что такие цветные татуировки делают при посвящении в адепты какого-то новомодного религиозного культа, но его название досадным образом выпало из памяти. Между тем с этим верованием, кажется, было связано что-то небезлюбопытное из области его профессиональных интересов. Никак не получалось припомнить, что именно. Вчера одолела депрессия, сегодня память начала давать сбои, это недобрый знак, ему и впрямь недалеко до хронического переутомления. Надо будет выкроить минутку и заглянуть в досье Стасии, чтобы навести справки.

По-видимому, официантка заметила его пристальный интерес к необычной татуировке, и когда Кин поднял голову, ему почудилось, что уголки пухлых губ жестко скривились, словно бы от безотчетно прорвавшейся наружу брезгливой надменности. Впрочем, эта мимолетная гримаска тут же сменилась широкой улыбкой, от которой на щеках Стасии заиграли симпатичные ямочки.

— Приятного аппетита, — пропела она и направилась к соседнему столику, на ходу вынимая из поясной сумочки кассовый терминал.

Прежде, чем приняться за еду, Кин выпил залпом стакан минеральной воды, но ее солоноватая щекотка почти не освежила пересохшее горло.

— Знаете, говорят, она раньше жила в монастыре, — Ронч подался вперед и таинственно понизил голос. — Какая-то новомодная секта, называется Храшна или что-то в этом духе.

Фонетическое эхо дало зацепку, и досадный неподатливый клубочек в памяти мигом пошел разматываться.

— Харашну, — поправил его Кин, с облегчением вспомнив экзотичное название. — Это их верховное божество.

— Вот, правильно. И будто бы они там, в монастыре, такое выкаблучивают в честь своего Харашну, что только держись. Вы ее татуировку на руке заметили, ничего себе цветочек, да? Наверно, ей тамошние забавы по гроб жизни опротивели, вот и сбежала, — Ронч вилкой перемешал пюре с подливой и принялся разрезать внушительный кусок тушеного филе.

Одергивать квадр-офицера не стоило, тот затеял бестактный разговор из лучших побуждений, не желая, чтобы его подопечный угодил впросак.

— Все это досужие домыслы, — отчеканил Кин, наливая себе еще минеральной воды. — В секте Харашну предписывается строжайшая аскеза даже для мирян, не говоря уже о клириках.

— Так вы, значит, в курсе их обычаев?

— Просто однажды подвернулось интервью с главой секты, сам не знаю, почему запомнилось.

Он бегло перебрал в уме подробности, случайно почерпнутые из оперативных сводок. Руководство секты Харашну на Ирлее было причастно к строго засекреченному проекту, что-то из области промывания мозгов. Правда, харашнуитов курировала преимущественно политическая полиция, но при этом проводились эпизодические консультации с арконовским научным подразделением. Кроме того, один из жрецов секты попал в поле зрения контрразведки, завязав подозрительно интенсивные контакты с военным атташе имперского посольства, но разработку дела сразу же благоразумно перепасовали коллегам из гражданского ведомства.

— Уж извините, если что не так, — осторожно молвил Ронч, прожевав кусочек мяса. — За что купил, за то и продаю.

Разрезав булочку пополам, Кин вяло принялся размазывать по ней бутончик масла. Есть ему совершенно не хотелось, однако он заставил себя съесть отбивную и пюре дочиста. Из проштудированных некогда медицинских учебников он знал, до чего рискованно пренебрегать регулярным питанием, как это нередко случается при субдепрессии либо гипомании. Тогда нарушается баланс микроэлементов в крови, и психика вообще может сорваться в штопор.

Насилу покончив с едой, Кин взглянул на часы, они показывали четверть десятого. В дальнем конце зала показалась Стасия, и он помахал ей личной карточкой, давая понять, что спешит уплатить за завтрак.

— Стасия, милочка, я очень тороплюсь, — пробормотал Кин, когда она подошла к столику. — Давайте рассчитаемся.

Возвращая карточку, она вдруг скрытно сунула ему в ладонь плотно сложенный в несколько раз квадратик записки. Это было проделано так искусно, что даже Ронч, сидевший напротив, ничего не заметил. Кин попробовал заглянуть ей в глаза, однако официантка уже преспокойно повернулась к его сотрапезнику. Добротная конспиративная хватка, неожиданно продемонстрированная Стасией, совсем не вязалась с такой невинной процедурой, как вручение любовного послания. Ничем не выказав своего тихого удивления, он спрятал записку вместе с карточкой в бумажник.

— Почему вдруг спешка, стряслось что-нибудь? — поинтересовался Ронч, когда они вышли из столовой.

— Нет, просто в десять у меня встреча с Абурхадом, а я хочу успеть составить и отослать сообщение для Генштаба, — ответил Кин. — Уж не обессудьте, придется вам опять немного обождать меня в коридоре.

— Ладно, подожду, ничего страшного, — покладисто буркнул его телохранитель и, прищурившись, взглянул на небо. — Гляньте, командир подвесил второй вихрелет.

Действительно, теперь над обоими концами изогнутой ложбины, и южным, и северо-западным, барражировало по вихрелету. На их бортовых кронштейнах грозно топорщился усиленный боекомплект: пучки самонаводящихся ракет на ступенчатых направляющих, пузатые кассеты для коврового бомбометания, тупорылые веерные пульсаторы, счетверенные станковые лучеметы. Даже одного из воздушных судов хватило бы для того, чтобы за несколько секунд превратить весь поселок в мертвое пепелище.

— Внушительно, даже чересчур, — признал Кин. — Все-таки мне кажется, вы зря волнуетесь, Ронч. При таком огневом прикрытии никакая массовка не страшна.

— Хорошо, кабы ее накрыли на подходе, — возразил Ронч. — А вот если твари прорвутся через ограждение, от вихрелетов будет гораздо меньше проку.

С крыльца дома Кин полюбовался тем, как смертоносные верткие махины широкими зигзагами порхают в утреннем небе. На каплевидных фюзеляжах, словно коротко срезанные прожекторные лучи, блистали трепещущие конусы крыльевых лопастей. Патрулировавший северо-западную оконечность поселка вихрелет круто снизился над поросшей хвойником седловиной, завис и легонько повилял из стороны в сторону, потом ударил в гущу растительности двумя ракетами с обоих бортов.

— Смотрите-ка, что-то началось, — прокомментировал Кин.

— Пустяки, — пренебрежительно проворчал Ронч. — Бьюсь об заклад, шугает наобум.

— Спорить не буду, вам виднее.

Они вошли в дом. Поднявшись на второй этаж, квадр-офицер направился в конец коридора и присел боком на подоконник.

— Ну, я тут посижу, — сказал он, сняв шлем и расстегивая бронекостюм.

— Я быстро управлюсь, — пообещал Кин, отпер дверь и вошел в свою квартирку.

Первым делом он включил компьютер, затем бросил шлем на тахту, сел за стол, вынул из бумажника переданную Стасией записку и развернул ее. На вырванном из блокнота листке было размашисто выведено крупными красными буквами: “ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ РОНЧА”.

В задумчивости он пошарил в планшете, достал пастилку из пачки, сунул за щеку. Присмотрелся к бумаге в поисках следов продавливания, однако на предыдущем блокнотном листке никаких записей не делали. Написано обыкновенной ручкой со спиртовыми чернилами, судя по заметной неровности штрихов, пишущий волокнистый узел изрядно разлохмачен. На женский почерк непохоже, впрочем, выдающимся специалистом по графологии Кин себя отнюдь не считал.

А чернила тревожно красные, видимо, для вящей выразительности. Вчерашняя глумливая надпись на его схеме также сделана красным цветом, ярким, словно хлещущая из перерезанной артерии кровь. Вряд ли тут простое совпадение. В его ремесле незначащие совпадения попадаются редко.

Странный сюрприз приподнесла ему кокетливая официантка из харашнуитского монастыря. То ли дельное предупреждение от неизвестного доброжелателя, то ли очередная попытка оказать психический нажим на сумасшедшего рыбоглаза, вогнать его в панику и довести до срыва. Пожалуй, гораздо вероятнее второе, слишком уж все это вместе взятое походило на комплекс мероприятий по стрессовой обработке, который коллеги из политической полиции меж собой называют “раскрутить дурика”. С другой стороны, местные спецы уже знают, что Кин сам из армейской контрразведки, и нелепо применять к нему тривиальную методику активного сыска. В общем, куда ни кинь, обрабатывают его слишком неумело, и вряд ли это показной коварный расчет на притупление бдительности. Практически остается одно предположение: игру ведут в несколько рук, поэтому внешне получаются нестыковки. До сих пор он про себя называл своих противников размытым словом они, не имея возможности разобраться, кто конкретно ему противостоит, вражеская разведка или сотрудники собственного ведомства заодно с концерном.

Что ж, вечером, при встрече со Стасией, это может разъясниться. Кин аккуратно сложил записку и сунул ее в потайное отделение бумажника. Встряхнувшись и мельком взглянув на часы, он принялся составлять донесение для Дервенова.

= ПЕРВОМУ =

525, 4.07 ВК

В дополнение к сообщению от 2.07. о попытке покушения на меня имею сообщить следующее. С высокой степенью достоверности мной установлено, что диверсионная мина в турбоход подложена биороботом, которым управляли в телеметрическом режиме из лаборатории концерна.

В ночь на 3.07. убит унтер Гронски, предположительно причастный к покушению. Инсценировано самоубийство. Файл трассологической реконструкции прилагается.

Надежность биороботов, выпускаемых в рамках проекта ФАБР-2, находится под сомнением. После уточнения некоторых обстоятельств, связанных с гибелью 18.06. пяти солдат, сообщу свои выводы о причинах инцидента.

Есть основания полагать, что руководство гарнизона подкуплено служащими концерна. С ними оформлены договоры якобы на консультационные услуги, а также параллельные банковские счета. В частности, терц-офицер АрКона Д. Нариман изъял из сети отдела секретные данные, передав их на сервер лаборатории концерна. Таблица файлов со следами изъятия и файл протоколов обмена прилагаются.

Вечером 3.07. шеф лаборатории концерна Р. Харагва вышел на меня с попыткой вербовки путем подкупа для получения сведений о Генштабе. Файл записи беседы с ним прилагается.

Возможно, оперативная ситуация вынудит меня раскрыть инкогнито и реализовать предоставленные Вами полномочия в полном объеме.

** ПРИЛОЖЕНИЯ: 4 (четыре) файла. **

= Семнадцатый - -

Без малейшей запинки набрав текст, Кин вставил в панель компьютера шифровальную кристалетку и закодировал донесение вместе с прилагаемыми к нему файлами. Суммарный объем получился внушительным, ну да ничего, ведь умопомрачительная плата за сеанс СДС идет не из его кармана. Он переписал депешу на отдельную кристалетку, затем вставил в панель следующую и скопировал на нее результаты трассологической экспертизы. Часы показывали без четверти десять, он уложился по времени минута в минуту.

Кин вышел в коридор, надевая шлем на ходу.

— Идемте в блокгауз, Ронч, — окликнул он своего телохранителя.

Тот соскочил с подоконника, шагнул навстречу Кину, его рука скользнула к кобуре.

ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ РОНЧА, вспыхнули в мозгу Кина жаркие артериальные буквы.

С пронзительной ясностью он осознал, что попросту не успеет выхватить свой икстер, что в узком коридоре не получится уйти от выстрела финтом. Лишь доля секунды отделяла его от неминуемой смерти, и он потратил ее на то, чтобы усилием воли сжать мочеиспускательный сфинктер. Он никак не предполагал погибнуть настолько быстро и глупо, а еще не ожидал от себя рекордной по абсурдности реакции: замереть в тоскливом оцепенении, заботясь лишь о том, чтобы не напустить лужу в брюки. Между тем эта пакость неизбежно произойдет в следующую секунду, когда его тело станет трупом...

— Я готов, — доложил бравый Ронч.

Он просто-напросто поправил поясной ремень портупеи.

Быстро стряхнув легкий ступор, Кин повернулся и зашагал по коридору. На лестнице, при выходе из дома, по дороге к блокгаузу то и дело у него перед глазами глумливо приплясывали красные строки:

ЗАВТРА СУМАСШЕДШИЙ РЫБОГЛАЗ

СОВСЕМ РЕХНЕТСЯ И ЗАСТРЕЛИТСЯ!

При входе в командный пункт Кин помотал головой, отгоняя наваждение, и скрипнул зубами от неутолимой ярости. Из-за этого циничного поганого пророчества он действительно близок к тому, чтобы рехнуться. Остальное сделают за него. Импульс в лоб. Мертвые пальцы на рукоять. Продажные ублюдки. Однако пока еще он жив, и сейчас его шифрограмма уйдет в штаб-квартиру к Дервенову, а там посмотрим, кто кого.

Сидевший за мультифункциональным пультом толстощекий коротышка при появлении офицеров немедленно вскочил и отдал честь. Мельком Кин подумал, уж не возымел ли вчерашний разговор с Абурхадом некоторые благотворные последствия вроде воспитательной беседы с персоналом блокгауза.

Хотя бы единожды просмотрев досье толстячка, больше ни с кем его не спутаешь, настолько гармонировали потешная круглая физиономия и несуразная фамилия. Перед Кином стоял навытяжку унтер Дживло, тот самый, что сменил покойного Гронски на его последней вахте в блокгаузе, а затем давал Тарпицу чрезвычайно удобные показания.

— Передайте в Генштаб, срочно, — приказал Кин, подавая дежурному кристалетку с шифрограммой. — Командир у себя?

— Да, конечно, гражданин инспектор. Вы можете войти, он сказал, что ждет вас.

— С вами я еще не имел случая познакомиться. Как ваша фамилия?

— Унтер Дживло, гражданин секунд-офицер, — отрапортовал тот.

— Можете садиться, унтер Дживло, — разрешил Кин, выпрастываясь из бронекостюма.

Повесив бронекостюм в шкаф и причесавшись перед зеркалом, он подсел к пульту напротив дежурного.

— Если не ошибаюсь, это вы сменили унтера Гронски позавчера в одиннадцать вечера?

— Так точно, я, — подтвердил толстячок.

— Скажите пожалуйста, в каком настроении пребывал Гронски?

— Вообще-то меня уже об этом спрашивали... — выгадывая время на размышление, промямлил унтер. — Следователь Тарпиц ведет это дело.

— Вообще-то я инспектор Генштаба, — терпеливо разъяснил Кин. — И жду вашего ответа на мой вопрос.

— Извините, инспектор, — Дживло поерзал на своем конторском полукресле. — Ну, ничего такого особенного. Хотя вроде как он был слегка не в себе. Да, не в себе, точно.

— Давайте уточним. Или ничего особенного, или точно не в себе. Опишите его поведение, пожалуйста.

Обескураженный толстячок возвел глаза к потолку, собираясь с мыслями.

— Он был дерганый какой-то, — неуверенно промолвил он. — Обычно мы калякаем, обмениваемся новостями, а тут он спешил. Быстренько сдал дежурство и шмыг за дверь.

— А как вы расцениваете его состояние в тот вечер? То есть, он был подавлен или перевозбужден?

— Н-ну, я бы не сказал, что подавлен. Когда уходил, хлопнул меня по плечу и подмигнул.

— Очень хорошо. Благодарю вас, — Кин еще чуточку поразмыслил и встал.

Что и требовалось доказать. Вчера Тарпиц упоминал о свидетельстве унтера Дживло, который якобы застал Гронски в блокгаузе глубоко удрученным. Либо Тарпиц словчил при допросе, выжимая требуемые по его версии показания, либо попросту солгал.

Ронч расстегнул бронекостюм на груди и ссутулился в углу на стуле, теребя пальцами усы, безучастно вперившись в кубическую тумбу приемопередатчика для сверхдальней связи.

К удивлению Кина, войдя в кабинет, он увидел сидящую в углу Жиану Буанье. Она вольготно развалилась в кресле, вытянув скрещенные костлявые ноги, обутые в массивные армейские ботинки. Ее бронекостюм и шлем висели на вешалке рядом с электронной картой. Похоже, она расположилась тут надолго. Работавший за своим столом на компьютере Абурхад оторвал взгляд от монитора и рассеянно кивнул вошедшему.

— Еще раз доброе утро, командир, — сказал Кин, не считая нужным обращать внимание на присутствие любовницы Абурхада. — Если не ошибаюсь, вы назначили встречу на десять?

— Нариман с Тарпицем будут через несколько минут, — объяснил Абурхад. — Их задержали срочные дела, приношу от их лица извинения. Присаживайтесь, инспектор.

Он жестом указал на свободное кресло возле столика, за которым восседала Буанье, и Кин понял, что угодил в нехитрую ловушку, теперь ему не избежать беседы с психиатром. Почему-то для них очень важно, чтобы эта беседа состоялась, право же, они с ним чересчур предупредительны. Да и то сказать, два самоубийства подряд, и оба на почве умопомешательства, могут возбудить нежелательные подозрения.

— Доктор Буанье приглашена в качестве медицинского эксперта по делу Гронски, — пояснил командир гарнизона.

— Я так и понял, — пробормотал Кин, опустившись в кресло.

Не меняя развязной позы, дама уставилась на Кина жестко сощуренными глазами почуявшей добычу рептилии.

— Мне бы хотелось называть вас просто Элий, без лишних церемоний, — с обезоруживающим напором заявила она. — Надеюсь, вы не возражаете?

— Как вам будет угодно, сударыня.

— Элий, меня интересует, не было ли у вас раньше проблем, связанных с психическим состоянием? — спросила Буанье.

— Нет, никогда.

Кажется, он угодил в изрядный переплет. Отвечать на ее лобовые расспросы нет ни малейшего желания, а отмалчиваться или прекратить разговор нельзя, это будет истолковано однозначно.

— В самом деле? Я имею в виду пубертатный возраст.

— Повторяю, нет, — резко сказал Кин.

Психиатр явно ожидала услышать другой ответ. Ее короткое замешательство невозможно было расценить иначе. Вне всякого сомнения, они располагают его медицинской карточкой и знают о той давней истории, происшедшей в травматологическом отделении магдинской клиники. Все они тут заодно против него, все связаны круговой порукой, их всех скупил концерн, будь они прокляты...

— Вчера, насколько мне известно, вы предъявляли претензии командиру Абурхаду относительно поведения его подчиненных, — после маленькой паузы произнесла Буанье. — Прямо скажем, это были не совсем обоснованные придирки.

— Позвольте, доктор, но здесь проблема вовсе не медицинского свойства. Или же, по-вашему, настаивать на соблюдении уставных требований означает патологию? — ядовито поинтересовался Кин.

— Когда как, — уклончиво промолвила психиатр. — Если я вижу ярко выраженный синдром ананкаста, да еще в сочетании с некоторыми другими факторами, это настораживает.

— Вы мне льстите, доктор, ну какой из меня эпилептоид, — со смиренным видом возразил он. — В крайнем случае шизоид, еще куда ни шло...

Легкая тень недоумения промелькнула по лицу Буанье.

— Вот как, вы сведущи в психиатрии?

— Более-менее. Как-то в детстве прочел популярную книжку с картинками. А нельзя ли узнать, доктор, что это за другие факторы, о которых вы помянули?

— Пожалуйста. К примеру, вы заявляли, что позавчера вечером на вас пытался напасть биоробот. Элий, рассудите здраво, если фабр действительно хотел вас атаковать, неужели вы могли остаться в живых?

Надо отдать ей должное, коллекцию козырей Буанье подобрала тщательно и со вкусом.

— Свидетелем инцидента был квадр-офицер Ронч, — парировал Кин. — Советую вам расспросить его, померещилось мне или нет.

Он демонстративно откинулся на спинку кресла, изображая ледяное спокойствие и полнейшее безразличие к предмету разговора.

— А как вы себя чувствуете сейчас? — энергично продолжила Буанье. — Нет ли у вас тяжелых внутренних проблем, чувства угнетенности? Не беспокоят ли вас какие-нибудь навязчивые мысли?

— Ни в малейшей степени, — пожал плечами Кин.

— В самом деле? Тогда скажите, Элий, откуда у вас привычка врываться в больничную палату с оружием наизготовку? — поинтересовалась она.

Ну вот и долгожданный козырный туз выложен на стол, он так и знал, что речь зайдет и об этом. Наглая стерва пытается вывести его из равновесия, хочет, чтобы он вспылил, потерял голову, повел себя как душевнобольной. Ей это не удастся, зря старается. Кин постарался предельно расслабить все мышцы и придать лицу невозмутимое выражение.

— Насколько я понимаю, вы имеете в виду мое второе посещение раненого Даркофа? — уточнил он.

— Ну, если вы еще кого-нибудь проведывали с икстером в руках, мне об этом пока ничего не известно, — с откровенной издевкой усмехнулась Буанье.

— Вышло маленькое недоразумение, — медленно произнес Кин. — Только и всего.

— И все-таки я хотела бы услышать ваши объяснения.

— Та ситуация не имеет отношения к медицине, уверяю вас. С ней связаны достаточно серьезные обстоятельства, о которых я не вправе распространяться.

Произнося эту краткую, но внушительную отповедь, он изо всех сил старался скрыть, что внутри него скорчился дрожащий от обиды мальчишка. Внезапно ему открылась горькая и смешная правда: он, Элий Кин, до сих пор все тот же самолюбивый и ранимый подросток, напяливший вроде бронекостюма обличье матерого офицера контрразведки. Только бы об этом не прознали солидные взрослые люди вокруг него. Интересно, они действительно взрослые или тоже притворяются?..

— Звучит неубедительно, Элий, — психиатр выпрямилась в кресле, буравя Кина суровым взглядом. — Я уже говорила вам, что ваше состояние вызывает у меня серьезное беспокойство. Еще раз повторяю, вам сейчас необходим курс лечения, и желательно стационарный.

— Так у кого же из нас навязчивые идеи, доктор? — благодушно спросил Кин.

В непроницаемых карих глазах Буанье нечто промелькнуло, то ли растерянность, то ли злость. Так или иначе, она опешила от неожиданной иронической реплики, настал удобный момент для контрнаступления, и Кин не преминул этим воспользоваться.

— Надеюсь, доктор, вам известно, что такое “палец сапожника”?

— Впервые слышу, — призналась Буанье.

— Достаточно древнее выражение, вышедшее из употребления. Оно означало хронический вывих большого пальца, которым сучили так называемую дратву. С чем работаешь, то и зарабатываешь, одним словом...

Склонив голову набок, психиатр с холодным прищуром уставилась на Кина.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Собственно, это все. Знаете, мне на моем веку доводилось не раз видывать психиатров, — задумчиво произнес Кин, разглядывая свои ногти. — Нормальных людей среди них практически не было.

— Пожалуйста, не надейтесь удивить меня грубостью, Элий, — свысока заявила Буанье. — А кстати, при каких обстоятельствах вы видывали психиатров, нельзя ли узнать?

— Один мой добрый друг страдает эпилепсией, и я часто навещал его в лечебнице. Плюс кое-какие эпизодические знакомства.

— Вы говорите правду?

Кин поднял голову, их взгляды встретились, как два дуэльных клинка. Больше всего на свете ему хотелось прикончить эту рыжую гадину своим отшлифованным безукоризненно приемом, врезать костяшкой среднего пальца в переносицу. При точном ударе тонкая косточка в носовой пазухе с тихим хрустом раздвигает черепной шов и, словно лезвие, входит в мозг. Судя по тому, как напряглось крикливо накрашенное лицо Буанье, потаенный соблазн достаточно ясно читался в его глазах.

— Насколько я понимаю, доктор, вы всерьез решили выставить меня сумасшедшим, — Кин заставил себя выдавить легкую улыбку. — У вас ничего не получится, поверьте. Зря стараетесь.

В наступившей напряженной тишине прозвучала трель интеркома. Бесстрастно восседавший за рабочим столом Абурхад щелкнул клавишей.

— Я слушаю.

— К вам терц-офицер Нариман и квадр-офицер Тарпиц, — сообщил голос Дживло.

— Пусть войдут, — разрешил командир гарнизона.

Молчаливая дуэль взглядов, зрачки в зрачки, оборвалась. Кин рывком поднялся с кресла, чтобы занять место за столом для совещаний.

— Вы слишком самонадеянны, Элий, — сказала ему в спину доктор Буанье.

Глава 10. Да вы просто сумасшедший

Вошедшие в кабинет контрразведчики расселись за длинным узким столом для совещаний напротив Кина, доктор Буанье выбрала себе место в торце стола, лицом к Абурхаду.

— Что ж, приступим к делу, — сказал командир гарнизона. — Для начала давайте выслушаем сообщение следователя Тарпица. Прошу вас.

Расстегнув планшет, Тарпиц выложил на стол перед собой несколько экземпляров текста, напечатанного на служебном бланке с грифом “Секретно”.

— Вот резюме дознания, можете ознакомиться, — объяснил он. — Скажем прямо, дело достаточно простое.

Кин взял себе один из листков, больше никто из присутствующих к ним не притронулся. Светокопия, сделанная с компьютерной распечатки, легонько дрогнула в его руке, когда он присмотрелся к размашистой резолюции в ее левом верхнем углу: “Ознакомился. С выводами согласен. Д. Нариман. 4.07.525 ВК.” Судя по неравномерной толщине линий, шеф контрразведывательного отдела воспользовался ручкой с разлохмаченным кончиком. Взглянув на лежавший перед Тарпицем оригинал документа, Кин убедился, что виза наложена красными чернилами.

— Мной установлено, что унтер Гронски страдал душевным расстройством, которое и довело его до самоубийства, — продолжил Тарпиц. — Среди материалов дознания имеются убедительные свидетельские показания на этот счет. Пользуясь случаем, я хотел бы поблагодарить доктора Буанье за неоценимую помощь, которую она оказала следствию в качестве медицинского эксперта. Буду крайне признателен, доктор, если вы скажете несколько слов по этому поводу.

С любезной улыбочкой следователь повел рукой в сторону психиатра, та снисходительно покивала ему.

— Покойный унтер несомненно страдал эндогенным циркулярным психозом, — заговорила Буанье. — Опрошенные мной сослуживцы Гронски подтвердили, что он был подвержен беспричинным колебаниям настроения, от эйфорического до подавленного. Время от времени у него проявлялись легкие симптомы аутизма, особенно при употреблении алкоголя. Днем накануне самоубийства больной перенес глубокую декомпенсацию состояния, он явно пребывал в гипомании, а к вечеру впал в депрессию. Картина совершенно ясна, мне больше нечего добавить.

— Спасибо, доктор, — Тарпиц привстал и протянул командиру гарнизона листок с резюме. — Необходима ваша резолюция, чтобы закрыть дознание.

— Может быть, инспектор Кин хочет что-нибудь сказать? — осведомился Абурхад, деловито снимая колпачок со старомодного позолоченного роллера.

— Да, безусловно, — откликнулся Кин и еще раз пробежал глазами свой экземпляр светокопии по диагонали, отчеркнув ногтем одну из строчек. — Я хотел бы задать следователю Тарпицу несколько вопросов, с вашего позволения.

— Пожалуйста, инспектор.

Всем корпусом Кин развернулся к следователю, потряхивая листком на весу.

— Здесь написано, что проведена дактилоскопическая экспертиза оружия, и никаких посторонних отпечатков не обнаружено.

— Совершенно верно, — Тарпиц вежливо наклонил кудрявую голову.

— Но при этом почему-то не упоминается тот немаловажный факт, что на обойме, извлеченной из икстера Гронски, отсутствуют его отпечатки пальцев.

— Позвольте, инспектор, вы что-то путаете, — озабоченно заявил следователь, взирая на Кина расширившимися ясными глазами.

От неожиданности Кин похолодел, он заранее предчувствовал заготовленный ему подвох и полез на рожон со спокойным любопытством, но такого сюрприза не мог себе даже представить. Безупречно вежливый тихоня оказался изрядным подонком. Мало того, что он грубо подтасовал результаты дознания, у него еще хватает дерзости лгать прямо в лицо.

— Я ничего не путаю, не имею такой привычки, — взбешенный Кин едва не сорвался на крик. — Вчера вы при мне проводили дактилоскопическую экспертизу обоймы, которую вынули из икстера Гронски. И я сам видел, что на ней не обнаружилось никаких отпечатков.

— Ну не надо так, инспектор, что это с вами... — следователь с наигранной беспомощностью повертел головой, словно бы ища сочувствия у присутствующих и призывая их в свидетели.

— Неужто вы посмеете утверждать, что этого не было?

Со стороны безобразная нелепая сцена выглядела совершенно однозначно. Вконец зарапортовавшийся сумасшедший бредит вслух в присутствии троих свидетелей и психиатра. Озираясь, Кин заметил, как слева от него сделала охотничью стойку Буанье, как понимающе переглянулись, покачивая головами, Абурхад с Нариманом.

— Да, у меня в сейфе хранится личное оружие покойного с обоймой. В ней недостает одного заряда, и на ее поверхности идентифицированы отпечатки пальцев Гронски поверх отпечатков кладовщика Магинбо. Действительно, вчера я вам ее показывал, — Тарпиц скорчил соболезнующую мину. — Право же, мне очень неловко, инспектор... Не знаю, как вас понимать.

От бешенства у Кина помутилось в глазах. Больше всего на свете ему хотелось объяснить Тарпицу и Нариману, что они оба уже могут отпарывать у себя с петлиц по звездочке. И морально готовиться к отменному клистиру во все дырки, если не к офицерскому суду, тут уж как повезет.

Однако не стоило нагонять на них чрезмерного страху. Трусливых мерзавцев нельзя загонять в угол, иначе в панике они могут решить, что единственным шансом выкрутиться для них является смерть сумасшедшего эмиссара. Пусть сегодняшняя депеша, отправленная им в штаб-квартиру АрКона, выдает их с потрохами на растерзание высшему руководству и делает убийство Кина бессмысленным и рискованным предприятием, казус в том, что содержание шифрограммы им пока неизвестно.

— Инспектор, вы продолжаете настаивать на своем? — спросила Буанье.

Кин смерил ее откровенным ненавидящим взглядом.

Режиссерский замысел совещания прояснился полностью. Щекотливые проблемы решены одним махом: убийство Гронски становится недоказуемым, а несносный инспектор при всех наглядно продемонстрировал свое сумасшествие. Теплая компания уверена, что загнала его в безвыходную западню, и теперь втайне ликует. Утверждать, будто следователь контрразведки нарушил служебный долг и подтасовал улики, способен только безумец. Завидетельствовать правоту Кина некому. Для него остается небогатый выбор, продолжать упорствовать, обвиняя Тарпица в подлоге, или пойти на попятный. Со стороны и то, и другое будет выглядеть бредом умалишенного, который окончательно запутался и сам не знает, что городит.

— Так, я вижу, пора заканчивать этот небольшой спектакль, — решившись, процедил Кин. — Гражданин командир гарнизона, позвольте мне представиться еще раз.

Он полез в карман за бумажником, извлек из него удостоверение прим-офицера армейской контрразведки и придвинул его через стол к Абурхаду.

— Пожалуйста, ознакомьтесь. Во избежание дальнейшей путаницы, — веско добавил он.

Командир гарнизона внимательно осмотрел запаянный в пластик прямоугольник и, высоко вскинув тонкие брови, уставился на Кина, в его сумрачных глазах неожиданно блеснуло веселое дружелюбие. Затем он чуть ли не с озорством покосился на своих озадаченных контрразведчиков.

— Ах вот как... — произнес Абурхад врастяжку. — Признаться, не ожидал... Никак не ожидал.

В его тоне послышалось нескрываемое облегчение, он сразу понял, что визит Кина вовсе не связан со штабными интригами, и никаких головомоек с нахлобучками лично для него не воспоследует. Еще раз полюбовавшись внушительным документом, он протянул его владельцу, но Кин легким движением руки перепасовал удостоверение в сторону Наримана.

— Пусть мои коллеги тоже ознакомятся, — разрешил Кин.

Обрюзгшее лицо Наримана непроизвольно вытянулось, едва тот взял в руки прим-офицерское удостоверение с Недреманным Оком в уголке, да так и застыло в гримасе тупой пришибленности. Посунувшись к плечу своего шефа, Тарпиц бросил беглый взгляд на документ, вздрогнул и заерзал на стуле, бесцельно теребя замочек лежавшего рядом планшета.

Пристально следя за общим тихим переполохом, который произвело его подлинное удостоверение, Кин понял, что поспешно сделанные им выводы о предательском раскрытии инкогнито оказались ложными. Ни Абурхад, ни Нариман, ни Тарпиц не имели доступа к его личному делу и не знали, кем является штабной эмиссар на самом деле. Все трое скопом не смогли бы так искусно притворяться, они совершенно разноречиво отреагировали на преподнесенный сюрприз, однако в их мимике Кин не почуял ни тени фальши.

— Позвольте и мне взглянуть, — попросила недоумевающая Буанье.

— Разумеется, сударыня, — Кин мягким движением взял из рук Наримана свое удостоверение и подал ей.

Сжав ярко накрашенные губы в ниточку, врач уставилась на документ.

— Позавчера вы мне предъявили совсем другое удостоверение, — поразмыслив, заявила она.

— Вы совершенно правы, только психиатрия тут ни при чем.

— Простите, как вы сказали?

— Я имею в виду, что контрразведчик может иметь два удостоверения, но это отнюдь не признак раздвоения личности, — наставительно произнес Кин.

Предпринятый им на грани отчаяния ход сработал, ситуация изменилась диаметрально. Странно все-таки устроены люди, только что они снисходительно взирали на затесавшегося среди них душевнобольного, и вдруг оказались преисполнены боязливого уважения. Как будто он выложил на стол авторитетное медицинское свидетельство, а не удостоверение с эмблемой контрразведки. Как будто прим-офицер АрКона уже никак не может страдать умопомешательством, в отличие от секунд-офицера из Генштаба.

Буанье вернула ему документ, и он перекочевал на прежнее место, в бумажник.

— А теперь, доктор, я попрошу вас удалиться, поскольку дальнейший разговор будет носить строго секретный характер, — бесстрастно потребовал Кин.

Буанье вопросительно взглянула на Абурхада, тот ответил сдержанным кивком, и дама с явной неохотой подчинилась. Встав из-за стола, она пошла к вешалке за бронекостюмом, и принялась его надевать.

— Кстати, сударыня, — окликнул ее Кин. — То, что вы видели мое настоящее удостоверение, не подлежит разглашению. Надеюсь, вы это хорошо понимаете.

— Да, конечно, — вздернув голову, промолвила Буанье и вышла из кабинета, передвигаясь как деревянная кукла на шарнирах, что в ее понимании, наверное, означало горделивую походку.

Не обращая внимания на сникшего Наримана и Тарпица, пребывающего в унылом замешательстве, Кин заговорил, адресуясь к командиру гарнизона.

— Вероятно, вы уже поняли, что я прибыл на Тангру исключительно в связи с делом имперского агента по кличке “Туман”.

— Будем надеяться, теперь оно сдвинется с мертвой точки, — ответил приободрившийся Абурхад.

— Не сомневаюсь, — после секундного колебания Кин решил прибегнуть ко лжи, выдвинув уже отброшенную им версию. — Видите ли, есть некоторые основания полагать, что смерть Гронски так или иначе связана с деятельностью “Тумана”. Вероятнее всего, убитый унтер сначала был завербован имперским агентом, а потом попытался его шантажировать. И в этом свете расследование дела Гронски приобретает очень большое, я бы сказал, решающее значение. Найдя убийцу, мы тем самым разоблачим опаснейшего врага в наших рядах. Будем надеяться, решающий момент близок.

Он бойко выпалил эту довольно-таки убогую тираду, хотя у него чуть не свело скулы от корявой канцелярской риторики. Командир гарнизона уже успел просчитать, что сам он пребывает в относительной безопасности, поскольку все шишки достанутся ведомству Наримана. Таким образом, в настроениях местной верхушки наметился маленький раскол, следовало углубить его.

— Что ж, все наши возможности в вашем распоряжении, — заверил Абурхад, отлично уловив подтекст сказанного Кином.

— К сожалению, пока результаты проведенного дознания нельзя назвать безупречными, — сказал Кин, одарив Тарпица уничтожающим взглядом, от которого тот виновато поежился. Впрочем, сейчас добивать кудрявого мерзавца не стоило, еще успеется.

— Но давайте не будем возвращаться к маленькому недоразумению с отпечатками пальцев, — великодушно продолжил он. — Самоубийство Гронски было инсценировано, и у меня имеется еще одно доказательство этого.

Кин выложил на стол кристалетку.

— Вчера я проделал компьютерную экспертизу, и ее результат подтвердил мои подозрения. Прежде, чем застрелиться, самоубийцы обычно принимают сидячую позу. Между тем Гронски стоял во весь рост посреди комнаты, осевая импульса прошла под углом минус двадцать к линии горизонта, точка вхождения чуть выше правого уха. Чтобы так приставить икстер к голове, он должен был очень сильно отвести назад локоть, до ломоты в плечевом суставе. Короче говоря, застрелиться таким образом очень трудно, я бы сказал, физически невозможно.

— Разрешите? — Абурхад взял кристалетку и вставил ее в панель своего компьютера.

При общем напряженном молчании он сосредоточенно просмотрел материалы экспертизы. На толстых щечках свесившего голову Тарпица расцвели красные пятна.

— Да, это выглядит убедительно, — признал командир гарнизона, возвращая кристалетку Кину.

— Значит, надо переходить от дознания к следствию, — подытожил Кин и положил кристалетку перед понурым следователем, прищелкнув ею по столешнице. — Произошло убийство, Тарпиц. Вы начали не лучшим образом, но я даю вам шанс исправить положение. Ищите убийцу.

— Я постараюсь, — промямлил тот, засовывая кристалетку в планшет.

— Должен внести окончательную ясность, — Кин взглянул на тупо нахохлившегося Наримана. — Вчера я получил шифрограмму от гранд-офицера Дервенова, ею мне делегируются полномочия в любом объеме, необходимом для выполнения поставленной задачи. Итак, с этого момента я курирую работу отдела контрразведки в полном объеме. Есть вопросы?

— Когда прикажете ввести вас в курс текущих мероприятий? — выдавил Нариман.

— Думаю, после обеда, в три часа.

— Слушаюсь.

Наконец-то паскудная мерзлая дрожь в глубине души перестала донимать Кина. Все встало на свои места, худшее позади. Теперь он полностью контролирует ситуацию, и местные контрразведчики повинуются ему, пусть без малейшей охоты, зато беспрекословно. Как непосредственный представитель Дервенова на этой планете, Кин может завязать этих подонков узлом и подтереть ими задницу, только без спешки, постепенно, шаг за шагом.

— В частности, меня крайне интересует, как продвигается дело о похищении двух диверсионных мин со склада, — строгим тоном предупредил он шефа контрразведывательного отдела. — Об этом попрошу вас отчитаться во всех деталях.

— Действительно, пора бы внести ясность, — поддержал его Абурхад. — Можете ли вы сейчас доложить о своих соображениях по этому факту?

— Н-ну, мы уже проверили всех, кто посещал склад в последнее время, — сообщил Нариман. — На предмет доступа к гравировальной установке. Пока явных результатов нет. Есть предположение, что похититель действовал заодно с сообщником.

— И это все? — с укоризной воздел бровь командир гарнизона.

— Работаем, — сконфуженно пробормотал терц-офицер.

В наступившей вялой паузе Абурхад перевел выжидательный взгляд на Кина. Тот слегка опустил веки в знак того, что тема разговора исчерпана. Согласно неписаной иерархии, при равенстве воинских званий контрразведчик стоит выше десантника. Не подлежало сомнению, что номинально ведет совещание хозяин кабинета, однако решающее слово принадлежит все-таки прим-офицеру АрКона.

— Если вопросов больше нет, все свободны, — командир гарнизона демонстративно повернул голову к электронной карте. Сразу же его насторожило компактное скопление живых объектов за юго-восточным краем заграждения, он потянулся к панели компьютера и занялся масштабированием, резко увеличив подозрительный участок вдвое.

Кин сидя подождал, пока Нариман и Тарпиц уберутся вон из кабинета, затем неспешно встал и приблизился к Абурхаду. Оторвавшись от созерцания карты, тот также поднялся с вращающегося кресла, и от его чеканного лица повеяло затаенной тревогой. Он безусловно не ждал ничего хорошего от предстоящего разговора с мнимым инспектором наедине.

— Должен сказать, что лично к вам у меня нет ни малейших претензий, — с мягкой улыбкой заверил Кин. — А насчет нашего вчерашнего разговора, я обдумал его хорошенько на досуге и пришел к выводу, что ваша точка зрения убедительна.

От неожиданности Абурхад расплылся в улыбке и крепко стиснул поданную ему руку.

— Но ведь мои ребята действительно слегка подразболтались, — в свою очередь признал он. — Пора их подвинчивать понемножку.

По крайней мере, от этого человека Кин теперь мог не опасаться удара в спину.

— Что там происходит на территории? — на прощание осведомился он. — Есть тревожные признаки?

— Прямо сказать, не совсем обычные, пока не могу в них разобраться. С юга сюда идут разные мелкие группы экзотов. Но не доходят до ограждения, сворачивают в сторону. Бить по ним с вихрелетов пока нецелесообразно.

— Будем надеяться, все обойдется.

— Поживем-увидим, — озабоченно молвил командир гарнизона.

Кин вышел в адъютантскую, снисходительно махнул рукой вскочившему Дживло, раскрыл дверцу шкафа.

— Пойдемте, Ронч, — сказал он, возясь с осточертевшими тугими застежками бронекостюма.

После пребывания в прохладном звукоизолированном нутре блокгауза происходящее на открытом воздухе показалось маленьким светопреставлением. Гул и свист барражирующих над поселком вихрелетов мешался с надсадным ревом камнедробилки, от палящей жары стеснялось дыхание.

— Неужто докторице на совещании досталось? — спросил с широкой ухмылкой Ронч. — Гляжу, она вылетает из кабинета, как ошпаренная.

— Пришлось поставить дамочку на место, — небрежно сказал Кин.

— Чем теперь займемся?

— Мне сейчас нужно поработать одному, так что вы свободны до половины первого. На час у меня назначена встреча с Харагвой.

— Слушаюсь, — ответил Ронч. — Как раз хотел кой-куда наведаться ненадолго.

Проводив Кина до дверей дома, он козырнул и зашагал по дорожке в сторону лазарета. Глядя ему вслед, Кин гадал, откуда взялась подсунутая Стасией записка. Скорее всего, это очередная идиотская провокация со стороны Наримана. Так или иначе, написанное красными чернилами послание произвело на него отрезвляющий эффект. Пожалуй, он успел проникнуться к Рончу слишком глубокой симпатией, а между тем в его ремесле доверять нельзя никому.

Поднявшись в свою квартиру, Кин разделся, набросил на плечи халат, положил в рот очередную пастилку и сел за компьютер. На составление меморандума для Харагвы у него ушло около четверти часа, затем он повалился на тахту и попытался отдохнуть.

Снедавшее его с утра зябкое нервное напряжение уже схлынуло, сменившись обволакивающей апатией. Пускай сцена в кабинете Абурхада вышла эффектной, успокаиваться на достигнутом ему рановато. Эти ублюдки вряд ли сдадутся так вот просто, уж слишком много всякого за ними числится. Надо быть начеку, надо собрать себя в кулак, а он устал, измотался, выдохся, да, он предельно, нечеловечески устал.

Начались всего лишь третьи сутки его пребывания на Тангре, но уже ему донельзя надоела эта свинцовая планета с ее изнуряюще высоким тяготением, надоело сновать челноком между этой тесной казенной квартиркой и учреждениями гарнизона, надоели неподатливые застежки идиотского бронекостюма, надоел не в меру любопытный Ронч, надоели убогие поползновения надавить ему на психику, надоела смутно витающая угроза смерти, надоело все. Казалось, он мог бы сутками так лежать, повернувшись лицом к стенке, впитывая каждой ноющей мышцей блаженство покоя, отрешившись от нескончаемого коловращения вопросов, на которые никак не сыщутся ответы. Лишь бы только наконец ему стало безразлично, кто он такой, куда его занесло, что он здесь делает, зачем вся эта тошнотворная бессмыслица.

Так неощутимо пробежало время до того момента, когда ровно в половине первого к нему постучался Ронч, и Кину пришлось встряхнуться. Наскоро приняв душ, он облачился в мундир и бронекостюм, сунул в планшет кристалетку с предназначенным для Харагвы файлом и снаряженный диктофон.

— Ну, как вам поработалось? — спросил Ронч, когда они вышли из дома.

— Благодарю, успешно.

— Представляете, всю живность как помелом вымело, — сообщил квадр-офицер. — Зато над горами вьется тьма-тьмущая псевдоптеронов. Вон, за терриконом, видите? Не возьму в толк, что ж за чертовщина такая творится...

Северо-восточнее рудничного террикона возвышалась невысокая гора, напоминающая очертаниями перевернутую супницу, на ее голой вершине бесновались красные ящеры. Их громадная стая завивалась спиралью вокруг одного корнеозавра, неподвижно, словно изваяние, стоявшего на валуне. А дальше, за горой, круто вздымался к небу изрезанный промоинами каменистый откос, переходивший в плато. Сквозь струящееся знойное марево Кин не мог различить, что за темная масса копошится на откосе, то и дело выстреливая в небо россыпями вертлявых точек.

— Так это псевдоптероны? — переспросил он.

— Они самые, чтоб им пусто было.

Сворачивая на ведущую к лаборатории дорожку, Кин попробовал определить на глазок, сколько же крылатых рептилий собралось на откосе. Даже по самым скромным меркам получалось не меньше десятка тысяч, и примерно столько же роилось в воздухе, то круто пикируя, то плавно взмывая ввысь.

— Я и не знал, что псевдоптероны собираются такими большими стаями, — промолвил он. — Однако стоит ли из-за них беспокоиться?

— На этой поганой Тангре ничего просто так не случается, — возразил его телохранитель. — А эдакие гастроли я впервые вижу.

Поозиравшись, он приподнял забрало и с ожесточением сплюнул на себе под ноги.

— Разведка с воздуха показывает, что экзоты в округе есть, — произнес Кин. — Просто они почему-то сворачивают, не доходя до ограждения. Так что, может быть, на сей раз обойдется.

— Ваши бы слова да Богу в уши, — буркнул квадр-офицер. — Вообще-то мне надо с вами поговорить кой о чем. Как вы думаете, нас не могут сейчас прослушивать?

— Думаю, нет.

— Вы точно уверены? — озабоченно спросил Ронч.

Кин огляделся по сторонам, сосредоточенно прикидывая параметры подслушивающих дистанционно устройств и расстояние до близлежащих строений.

— Стопроцентно утверждать не могу. В принципе это возможно, хотя вряд ли.

— Ну, вам видней. Есть кой-какие новости.

— Что ж, выкладывайте.

Они остановились на дорожке в сотне локтей от здания лаборатории.

— Значит, так, — начал Ронч. — Пока вы сегодня утром сидели с контырями у Абурхада, я попросил Дживло залезть в складской компьютер. Дело, в общем, простое, ему это раз плюнуть. Я ведь как подумал? Чтобы слямзить мины, надо ведь наведаться на склад дважды, верно? Сначала сделать слепок с пломбы, потом соорудить пломбер и тогда уже прийти вскрывать ящик.

— Это в том случае, если действовать в одиночку, — возразил Кин.

— Ну тогда вообще ни до чего не докопаешься. Старина Магинбо вам правду сказал, к нему ходит хренова туча народу. Так вот, представьте себе, нашелся один такой, который двадцать восьмого числа брал со склада новые ботинки, а тридцатого числа приходил за обоймами.

— И кто же это?

— Хотите верьте, хотите нет. Ваш приятель из кадрового отдела, Тарпиц. Но это еще не все. Вечером двадцать девятого числа он приходил в лабораторию. Как вы думате, зачем? — Ронч повертел головой туда-сюда, держа руку на кобуре икстера.

— Откуда вы это знаете?

— А у меня везде приятели. Так вот, чтоб вы знали, Тарпиц вместе с Харагвой в тот вечер работали в механической мастерской при запертых дверях.

— То есть, на гравировальной лазерной установке? — уточнил Кин.

— Кто их знает, — квадр-офицер состроил лукавую мину. — Может, и на ней...

Кин с нескрываемым удивлением уставился на него.

— Послушайте, Ронч, да вы прямо первоклассный следователь... Просто потрясающе, что вам удалось это разузнать.

— Пустяки, — поскромничал тот. — Знаете, мне совсем не нравится, когда хорошего парня Ронча хотят угробить. И я попробовал выяснить, что тут к чему.

— Ну что ж, — произнес Кин задумчиво. — Очень кстати вы это рассказали. Сейчас мне надо будет поговорить с Харагвой наедине. Но вы оставайтесь неподалеку и будьте готовы к тому, что я вас вызову.

— Ясненько, — посерьезнел Ронч.

На сей раз их пропустили в лабораторию безо всяких расспросов, стоило нажать кнопку дверного звонка. Когда они вышли из тамбура в шестиугольный холл с украшенным эмблемой концерна потолком, там уже стоял Харагва в своем рабочем халате с неизменно закатанными рукавами.

— Добрый день, Рино, — произнес Кин кодовое слово, и диктофон в его планшете включился на запись.

Дружелюбно осклабившись, биотехнолог стиснул его ладонь обеими руками.

— Привет, Элий. Подождите здесь, Ронч, мы с инспектором немного покалякаем у меня в кабинете.

Распахнув дверь напротив входного тамбура, Харагва широким жестом пригласил Кина войти.

Короткий коридор, стены которого сплошь состояли из встроенных шкафов, привел в просторный кабинет, имевший форму неправильной трапеции. Чуть ли не половину его площади занимал широченный дуговый письменный стол с мощным компьютером, рядом с ним высилась махина электронного микроскопа. В дальнем углу, под бестеневой лампой, стоял загороженный ширмой операционный стол. Из ленточного окна открывался вид на горный откос, над которым вились полчища псевдоптеронов.

Снимать бронекостюм Кин не стал, ограничившись тем, что расстегнул его до пояса.

— Ну что, принесли писульку? — спросил Харагва, затворив дверь.

— Конечно. Вот, пожалуйста, — Кин расстегнул планшет и подал ему кристалетку.

— Отлично, — Харагва жестом пригласил его подойти к письменному столу и вынул из лежавшей на нем папки два густо отпечатанных на принтере листа бумаги.

— Давайте-ка подпишите эти бумажки, старина, — предложил он.

Кин внимательно пробежал глазами составленный в двух экземплярах типовой договор на консультационные услуги между концерном “Биотех” в лице доктора Р. Харагвы и, с другой стороны, секунд-офицером Э. Кином. Сам Харагва уже расписался на обоих листах и поставил печать, недоставало лишь подписи нанимаемого консультанта.

— Ого, две тысячи в месяц! — не удержался от восклицания Кин.

— Это минимум, плюс гонорары за конкретные услуги, — объяснил Харагва. — То есть, сейчас вы получаете полторы тысячи, а спустя месяц еще гарантированные две. Я же обещал, что вы не пожалеете.

Кин похлопал себя по карманам, затем полез в планшет, изображая безуспешные поиски ручки, и Харагва тут же протянул ему свою. Подписав оба экземпляра, Кин аккуратно сложил вчетверо и спрятал в планшет один из них, другой вернул Харагве вместе с ручкой. Биотехнолог пользовался отличным микроволокнонным линтером, заправленным черными чернилами.

— Откровенно говоря, вы неважно выглядите, старина, — заметил Харагва. — Что, спалось плохо?

— Издержки адаптации, — односложно признался Кин. — А как насчет денег?

— Вот, пожалуйста, — Харагва достал из той же папки удлиненный конверт и подал его Кину.

В конверте обнаружился чек на полторы тысячи кредонов с персонального счета Харагвы в Галакс-банке, выписанный на имя Элия Кина.

— А почему деньги с вашего личного счета? — разыграл недоумение Кин.

— Так удобнее во всех отношениях. Маленький налоговый трюк, да и в случае чего лишних вопросов к вам будет меньше. Лучше всего заведите себе номерной счетец, как только доберетесь до любого отделения Галакс-банка. Потом свяжитесь с бухгалтерией концерна, сообщите им реквизиты счета, пускай жалованье по договору капает туда. И все шито-крыто, — Харагва прищелкнул языком и подмигнул.

— Понятно, — Кин сложил чек пополам и спрятал его в бумажник.

— Кстати, у меня интересная новость, хочу вам кое-что показать, — сказал биотехнолог, направляясь в угол кабинета и отодвигая ширму. — Идите-ка сюда, взгляните.

Кин подошел ближе. Под накрывавшей операционный стол светлозеленой простынкой вырисовывалась тушка небольшого животного. Харагва сдернул покрывало и бросил его поверх тележки с хирургическими инструментами. На тусклой эмали операционного стола лежал дохлый прыгунчик, широко разбросав длинные ноги. По красноватому кольчатому брюшку шел длинный разрез, из которого натекла лужица густой желтой крови. В углу стола торчал поворотный кронштейн с лазерным микротомом и никелированной полочкой, на ней поблескивали аккуратно выложенные в ряд предметные стекла с пробами тканей для биопсии.

— Видите?

— Ну, прыгунчик, вы мне похожего вчера показывали, — пробормотал Кин, с отвращением бегло взглянув на распластанную гадину.

— Да вы посмотрите внимательнее, у него на лбу ничего нет, — Харагва взял корнцанг и, прищемив им челюсть прыгунчика, поворочал трупик туда-сюда.

Теперь Кин заметил, что на голове твари отсутствовали хоботок для стрельбы отравленными иголками и мускульный мешок.

— Действительно, а почему так?

— Вот, стараюсь понять, что бы эта хренуевина значила, — почесывая шрам на бритой голове, сказал Харагва. — Его пристрелили вчера в окрестностях космодрома и утром притащили ко мне. Посмотрим, что у него там в генетических кодах. Внешне тот же самый биологический вид, но есть и еще одно фундаментальное различие. Те, что стреляют иглами, бесполые. А этот — самец, вон какой инструмент у него торчит.

Биотехнолог ткнул корнцангом в толстый кривой отросток под хвостом прыгунчика.

— Для полного счастья остается найти их царицу роя, — заключил он, бросив корнцанг на тележку и осторожно накрывая прыгунчика хирургической простынкой. — Тогда можно будет попробовать соорудить кой-чего поинтереснее фабров.

Отойдя в угол кабинета, Харагва принялся тщательно мыть руки под краном.

— Но ведь его игла даже забрало шлема не пробивает, — засомневался Кин. — Насколько такой биоробот будет эффективен?

— Ваша правда, старина, вооружение у него хреновенькое, — откликнулся биотехнолог и выдавил на ладонь еще одну порцию жидкого мыла. — Ну, а как насчет разведовательно-диверсионной модели? Да еще если добавить сателлитную телеметрию, а?

— Гм. А вот это намного интереснее...

— То-то же.

Покончив с мытьем, Харагва вытер руки бумажным полотенцем, скомкал его и швырнул под раковину умывальника на пол.

— Ну так что, старина, — сказал он, размашистым шагом возвратившись к своему письменному столу, — к кому из старых пердунов Генштаба стоит сунуться с такой вот идейкой? Присоветуйте.

— Кажется, речь заходит о следующей консультации? — слегка улыбнулся Кин, присаживаясь на мягкое полукресло возле стола.

— Эге, да вы малый не промах, — одобрительно проворчал биотехнолог. — Не волнуйтесь, гонорарчик за мной не заржавеет. Скажем, тысчонка.

— Хорошо, только мне надо подготовиться. Ну, скажем, завтра в это же время я смогу подробно обрисовать положение вещей.

— В письменном виде?

— Разумеется.

— Идет, — Харагва взгромоздился задом на столешницу. — С вами приятно иметь дело.

— Спасибо за комплимент, это взаимно. А теперь у меня к вам несколько вопросов, — заявил Кин. — Услуга за услугу, идет?

— Ну, если у вас завелись лишние деньги, можете заключить со мной договор на консультации, — ухмыльнулся биотехнолог. — Ладно, шучу. Выкладывайте ваши вопросы.

— Скажите, что такое сшибка? — спросил Кин, надев маску заинтересованного неведения.

— Как бы вам проще объяснить, — с нотокой задумчивости промолвил Харагва. — Ну, скажем, в детстве мамочка вам твердила, что бить по морде нехорошо. А тут вдруг в кабаке на вас наехал какой-то хлюст. Надо бы ему врезать хорошенько, да вот рука не поднимается.

— Иными словами, психологический конфликт между “хочется” и “нельзя”?

— В точности так. А почему это вы спросили?

— Меня заинтересовало, может ли при определенных условиях произойти сшибка в интеллекте фабра. И если да, то к чему она может привести.

— Послушайте, Элий, зачем такое некрасивое любопытство? — погрозил ему пальцем Харагва. — Вы теперь, как-никак, сотрудничаете с концерном, стоит ли кусать руку, которая вас кормит?

— Вы слишком плохо думаете обо мне, Рино. Я любопытен, однако не болтлив.

Биотехнолог продолжал сверлить его сумрачным взглядом.

— Могу добавить, я спрашиваю об этом сейчас не как инспектор Генштаба. Даю слово офицера, — пояснил Кин.

— Ладно, скажу. Сшибка может случиться с любым интеллектом, поскольку это интеллект. Когда решения вырабатываются самостоятельно, нет гарантии, что они не войдут в резкое противоречие со внесенным извне блоком запретов. Особой разницы между фабром и человеком тут нет. В обоих изначально заложены жесткие программные табу. Оба способны проявлять разумную инициативу, и у обоих она может споткнуться об иррациональное табуирование.

— Что вы имеете в виду под иррациональным табуированием, я не совсем понял?

— Да хлюста нельзя вырубить, что ж тут непонятного...

— Или нельзя убить, — негромко произнес Кин.

— Именно, — согласился Харагва, рассеянно созерцая потолок. — Спросите любого философа, он объяснит вам, что мораль иррациональна. Она в корне противоречит выкладкам рассудка. Путем строго логических построений можно прийти лишь к абсолютному аморализму. Врубаетесь?

— Конечно. Продолжайте, пожалуйста.

— Если же говорить о фабрах, то в них программно заложен аналог морали. При встрече с живым объектом они прежде всего решают, кто перед ними, свой или чужой. Подробности опускаю, не в них суть. Своего убивать нельзя, чужого необходимо. Есть еще категория нейтральных объектов, но тут комментариев не требуется. Так вот, гипотетически возможна парадоксальная ситуация, когда фабру почему-либо необходимо уничтожить объект, идентифицированный в качестве своего. Пожалуйста, бац, сшибка в чистом виде.

— И к чему она может привести?

— Совершенно непредсказуемо, — пожал плечами биотехнолог. — Может убить, может остолбенеть из-за резонанса в цепях обратной связи, может повернуться и пойти себе искать занятие попроще. Больше нет вопросов?

Он уставился на Кина слегка очумело, словно вынырнул из глубокого омута, явственно прикидывая, не наговорил ли в профессиональном запале чего-нибудь лишнего.

— Скажите, Рино, а что именно содержится в блоке кристаллической памяти фабра?

— Полные данные боевой обстановки за последние сутки, — выпалил Харагва и вдруг спохватился. — Э-э, да куда вы клоните, черт подери?

— Извольте, объясню. Мне известно, что голова фабра, убившего пятерых солдат, уцелела. Ее передали в вашу лабораторию. Не скрою, меня весьма интересует содержимое этой головы, — сказал Кин и, видя, как побагровел его собеседник, сардонически предостерег. — Спокойнее, Харагва. Я вам не хлюст в кабаке.

Разъяренный шеф лаборатории навис над безмятежно сидящим нога на ногу Кином.

— Та-ак... Вот оно что... — процедил он. — Вынюхиваем, да? Заруби-ка себе на носу...

Ядреный волосатый кулак закачался перед самым лицом Кина, и тот подумал, что биотехнолог, похоже, оказался охвачен пресловутой психологической сшибкой. В этот патетический момент раздался стук в дверь.

— Какого черта?! — взревел Харагва, оборачиваясь. — Я занят!

Однако в приоткрытую дверь уже просунулась плешивая голова какого-то ученого мужа.

— Извините, Рино, — вяло пробормотал плешивый. — К вашему сведению, уже второй час.

— Ну и что?!

— Вам опять звонит следователь Тарпиц.

— Что значит “опять”?

— Кажется, это уже десятый звонок за сегодняшнее утро, — сообщила голова. — Вы сказали, до часу вас не беспокоить, кто бы ни звонил. Но, повторяю, уже второй час.

Как-то незаметно плешивая голова углубилась в пространство кабинета, волоча за собой сутулое нескладное туловище в мятом халате.

— Познакомьтесь, — буркнул опамятовавшийся Харагва. — Мой заместитель, доктор Мерстон. Инспектор Кин.

— Рад знакомству, доктор Мерстон, — Кин поднялся с полукресла.

— Да-да, — походя кивнул ему ученый и снова обратился к своему шефу. — Тарпиц ждет, он на проводе. Он говорит, это чрезвычайно важно. Я переключил его вызов на вас.

После безуспешной попытки испепелить своего заместителя взглядом Харагва перевел на Кина выпученные глаза, но теперь уже в них читалась, помимо ненависти, легкая оторопь.

— Ну что же вы мешкаете, Рино? — подбодрил его Кин. — Вам же сказали, Тарпиц ждет.

Развернувшись, Харагва налег животом на стол, пододвинул интерком и включил его. Аппарат сразу же затрезвонил.

— Вы свободны, Мерстон, — сквозь зубы сказал шеф лаборатории, усаживаясь на столешнице, покосился на Кина и ткнул пальцем клавишу. — Харагва на проводе.

— Рино, это Юстин, — послышался взволнованный голос Тарпица. — Где вы пропадали?

Мерстон неслышно затворил за собой дверь кабинета. Кин сделал вид, что всецело поглощен созерцанием открывающейся из окна панорамы.

— Потрошил зверушку, делал препараты, — обескураженно признался Харагва.

— Вы сейчас одни?

— Нет.

— Кто у вас?.. — Тарпиц запнулся. — Кин?

— Да.

Колоссальная стая псевдоптеронов за окном взмыла широкой лентой, сгустилась в клубящийся ком и вдруг рассыпалась мельтешащей рваной завесой, казалось, достигавшей перистых облаков.

— Ну что вы замолчали? — злобно спросил Харагва и немного погодя фукнул в микрофон. — Эй, Юстин! Ау-у!

— Нам надо поговорить, — наконец донеслось из динамика.

— Ну так говорите же, черт подери...

Отвернувшись от окна, Кин подошел к столу, обогнув махину электронного микроскопа, и остановился за спиной склонившегося над интеркомом Харагвы.

— Похоже, у вас с ним какие-то секреты? — соболезнующе осведомился он.

Удрученный биотехнолог медлил с ответом.

Надо же, какая вышла несуразица. После совещания в блокгаузе Тарпиц, разумеется, тут же стал названивать Харагве, но тот затворился от всего мира у себя в кабинете и увлеченно препарировал необычного прыгунчика. Вот и остался в фатальном неведении относительно того, что полоумный эмиссар Генштаба оказался на поверку прим-офицером контрразведки.

— С вашего позволения, — Кин пододвинул интерком к себе. — Тарпиц, вы хотели сообщить что-то важное?

— Нет-нет, ничего особенного.

— Однако доктор Мерстон утверждает, что вы звоните по крайне важному делу. Ну и как прикажете вас понимать, Тарпиц?

Было слышно, как на том конце провода шумно сглотнули слюну.

— Говорите же, — потребовал Кин. — Я жду.

— Я, пожалуй, перезвоню попозже, — убитым голосом произнес Тарпиц, и в динамике запищал сигнал отбоя.

Шеф лаборатории резким движением отключил интерком и мрачно воззрился на Кина.

— Так на чем мы остановились? — напомнил тот. — Если не ошибаюсь, вы собирались врезать мне по морде.

— Вам показалось, — с кривой полуулыбкой проворчал Харагва.

— Ах да, верно. Вы сказали, я должен что-то зарубить себе на носу. Что именно, объяснить не успели.

— Бросьте выдрючиваться. Будем считать, не было такого трепа.

Биотехнолог слез со стола, пересел в кресло с высокой спинкой и демонстративно придвинул к себе интерфейсную панель компьютера.

— А как вы думаете, о чем Тарпиц хотел вас предупредить? — не унимался Кин.

— Понятия не имею, — Харагва пренебрежительно отмахнулся, листая подсобное окошечко программы в поисках файла. — Ладно, поболтали и хватит. У меня тут работы воз и маленькая тележка.

Он тронул псевдоклавишу ввода, и на мониторе появилась разноцветная сложная диаграмма.

— Что ж, теперь моя очередь преподнести сюрприз, — сказал Кин. — Будьте так добры, пригласите сюда Ронча.

— Это еще зачем?

— Я же сказал, для вас имеется сюрприз.

Неохотно Харагва встал из-за компьютера, подошел к двери и, приоткрыв ее, позвал:

— Эй, Ронч, зайдите-ка на минутку.

Квадр-офицер вошел и, остановившись посреди кабинета, выжидательно уставился на Кина.

— Так что за сюрприз? — спросил Харагва. — Вообще-то мне работать надо.

— Рино Харагва, именем закона извещаю, что вы арестованы, — бесстрастно произнес Кин.

— Это что еще за идиотские шутки? — вскинулся биотехнолог.

— Вам предъявляется обвинение в попытке получить секретную информацию путем подкупа должностного лица.

— Э, э, полегче, — Харагва отмахнулся растопыренной пятерней. — Какой арест, какой подкуп, что за пердежь в культурной компании?

— Предупреждаю, вы также обвиняетесь в других преступных деяниях. Соответствующие обвинения будут вам предъявлены в течение трех суток с момента ареста.

— Да вы бредите, старина, — взвился биотехнолог, бестолково размахивая руками. — Я гражданское лицо, вы инспектор Генштаба, какой тут может быть арест, едрена маковка?

— Ронч, обыщите его, — приказал Кин.

— Только попробуйте!

Харагва отпрянул, пригнулся и ухватил за винтовую ножку стоявший перед электронным микроскопом рояльный табурет, готовясь отмахиваться им от двоих офицеров. Сразу же Кин расстегнул кобуру, достал икстер и, держа его в опущенной руке, стал надвигаться на биотехнолога. Краем глаза он отметил, что Ронч также извлек оружие и быстро переместился к окну, чтобы держать арестованного под прицелом. С таким напарником, как он, можно было чувствовать себя совершенно уверенно.

— Ну-ка, лицом к стене, руки за голову! — Кин грозно сдвинул брови, нацеливая икстер Харагве в ноги. — Иначе придется полежать на регенерации.

— Да вы просто сумасшедший! — взвыл тот.

— Тем более не советую артачиться. Я сказал, лицом к стене, живо!!

Свирепый окрик возымел действие, побагровевший Харагва разжал пальцы, выронив табурет, и медленно попятился к стене.

— Вы об этом еще пожалеете, — процедил он, поворачиваясь к Кину спиной, затем уткнулся лбом в тисненые оранжевые обои рядом с дверцей вмурованного в стену сейфа и сцепил пальцы на затылке.

— Ноги шире! Шире! Вот так.

— Совсем спятил парень, — пробормотал Харагва, однако подчинился.

— Обыщите его, Ронч, — повторил приказание Кин.

Переложив икстер в левую руку, квадр-офицер осторожно приблизился к арестованному и с отменной сноровкой охлопал его одежду ладонью.

— Оружия нет, — доложил он. — В правом кармане ключи.

— Давайте их сюда.

Кин поймал связку ключей на лету и принялся их осматривать.

— Вы что, обыск хотите устраивать? Это незаконно, — запротестовал Харагва.

— Отойдите-ка в угол, — потребовал Кин. — Который ключ от сейфа, этот?

— Слушайте, вы, я требую ордера на арест и обыск. Сейчас же наберите номер сто сорок один и пригласите сюда моего юриста. И еще, позвоните Тарпицу. Предупреждаю, вы сваляли большого дурака.

— Помолчите, Харагва. Повторяю, отойдите в угол и дайте осмотреть сейф.

Однако биотехнолог не двигался с места.

— Ладно, хватит дурить, — предложил он. — Если хотите знать, я дал вам чек с ведома Тарпица. По нему нельзя получить ни гроша, в сумме прописью недостает условной точки. Так что можете сунуть чек себе в жопу. И это Тарпиц хочет вас арестовать, как только вы отсюда выйдете. Давайте-ка позвоните ему и замнем это дурацкое дело. Хреновые из нас с вами провокаторы.

Довольно-таки забавно, что меморандум состряпан из вымышленных фактов, а в обмен на него получен фальшивый чек, подумал Кин.

— Ах, вот как? — вслух сказал он. — Спасибо за откровенность. Но с Тарпицем я разберусь потом. Кстати, где копия пломбера, у вас или у него?

Вздрогнув, Харагва повернул голову и вперился в Кина белыми от ярости глазами.

— А что касается юридических формальностей, то ими придется пренебречь. Предупреждаю вас, я действую по оперативной обстановке и в условиях секретности. Соответственно, без понятых и адвоката, — переложив икстер и ключи в левую руку, Кин вытащил бумажник.

— Чего-о? Да что ты из себя корчишь, совсем сдурел?

Придерживая пальцем прозрачный кармашек со служебным удостоверением, Кин показал раскрытый бумажник биотехнологу.

— Угомонитесь, Харагва. Я из армейской контрразведки, — сказал он.

— Вот это да, — изумленно выдохнул Ронч.

По опыту Кин знал, что именно такие вот бесшабашные крепыши ломаются резко и необратимо, стоит вовремя пробить брешь в броне их самоуверенности. Харагва оказался не на шутку потрясен, увидев документ с эмблемой АрКона. Настал удобный момент для нокаутирующего удара, и Кин не преминул этим воспользоваться.

— Оснований для ареста и обыска у меня более, чем достаточно, — врастяжку произнес контрразведчик. — Допустим, чек я суну себе в жопу, ладно уж. Но тогда остается мина, подложенная фабром. А еще Гронски. Хватит?

Кин отступил на шаг, пряча бумажник в карман. Харагва не выдержал его взгляда и опустил глаза. Судя по тому, как разом обмякли его лицевые мышцы, он окончательно сломался. Теперь на допросе арестованный будет шелковым.

— Марш вон туда, в угол, — держа икстер у бедра, Кин качнул дулом. — Считаю до трех, потом стреляю по ногам. Раз...

Ссутулившийся биотехнолог отвернулся и, сомнамбулически передвигая ноги, направился вдоль стенки к вешалке в углу.

Кин отыскал подходивший к замочной скважине ключ и отпер дверцу сейфа.

— Стоять!! — гаркнул Ронч у него за спиной.

Обернувшись, Кин увидел, что Харагва замер в углу, сунув правую руку в карман висевшего на вешалке рабочего комбинезона. Внезапно содрогнувшись, он ополз по стенке, завалился навзничь. Его рука так и застряла в кармане комбинезона, который натянулся, затем с треском сорвался с крючка и упал на тело биотехнолога.

— О, ч-черт... — выдохнул квадр-офицер.

Нагнувшись, Кин выпростал безжизненную руку Харагвы из кармана комбинезона. С окровавленной ладони на пол посыпались осколки раздавленной пробирки, в подушечке большого пальца торчала глубоко впившаяся костяная игла прыгунчика.

— Труп, — констатировал Кин, глядя на перекошенное посиневшее лицо самоубийцы.

— Я не стал стрелять сразу, — начал каяться Ронч. — Он ведь еще не вынул руку...

— Вашей вины тут нет, — суховато буркнул Кин, вернулся к сейфу и заглянул внутрь.

На верхней полке лежали россыпью кристалетки, перетянутая резиновым кольцом пачка банкнот, какие-то флаконы с надписанными от руки этикетками. Нижняя сверху донизу была забита папками с документацией. Достав из планшета резиновые перчатки, Кин натянул их и осторожно вытащил папки. В глубине сейфа тускло поблескивала прилепленная к задней стенке небольшая коробочка с двумя сенсорными клавишами и экранчиком жидкокристаллического табло.

— А вот и вторая мина, — сказал Кин.

Глава 11. Не сомневайтесь, все будет в порядке

Слабонервным Кин себя отнюдь не считал, однако на застывшее в дикой судороге лицо мертвого Харагвы невозможно было смотреть без содрогания. Понятливый Ронч неторопливо направился в противоположный угол кабинета, к операционному столу, и возвратился с хирургической простынкой в руках. Накрыв ею голову мертвеца, он молча повернулся к Кину в ожидании приказаний.

— Присядьте пока, — бросил ему Кин, подойдя к письменному столу.

Ситуация совершенно не располагала к щепетильности, однако необъяснимое чувство запрета мешало ему сесть в удобное высокое кресло перед компьютером, которое еще совсем недавно служило Харагве. Вне всякой логики в душу ему закралось нечто вроде смутной вины перед покушавшимся на его жизнь человеком, чей труп теперь лежал в углу с чудовищно искаженным лицом. При аресте люди ломаются по-разному, зачастую совершенно непредсказуемо. По натуре горделивый, не чуждый рисовки, Харагва слишком привык чувствовать себя хозяином положения всегда и везде, чтобы смириться с проигрышем. На это надо было сделать поправку и не ломать его сразу. Все-таки следовало предположить, что он не захочет дожидаться расстрела по суду.

Чуть поколебавшись, Кин примостился возле стола на винтовом табурете, за который Харагва хватался при аресте. Придвинув интерком, он набрал трехзначный номер. Абонент оказался занят, пришлось включить режим автоматического повтора вызова. Несколько минут прошло в ожидании, наконец связь включилась, и после первого же гудка послышался вальяжный басовитый голос:

— Нариман слушает.

— Это Кин.

— Да, узнал вас, — почтительным тоном ответил шеф отдела контрразведки.

— Попрошу вас срочно прибыть в лабораторию. Доктор Харагва мертв. Я звоню из его кабинета.

Повисла затяжная пауза, из динамика раздавалось шумное, с присвистом, дыхание.

— Не слышу вашего ответа, — бесстрастно произнес Кин.

— Так. Понял. Сейчас буду, — приглушенным голосом выдавил Нариман.

— Распорядитесь насчет транспорта и людей с носилками, надо убрать отсюда тело покойного, — добавил Кин, выключил интерком и повернулся на табурете. — Ронч, подежурьте у дверей. Скоро прибудет Нариман, кроме него не впускать никого.

— Слушаюсь, — квадр-офицер соскочил с подоконника, прищелкнул каблуками и вышел за дверь.

Кин снял бронекостюм и повесил его на высокий тубус электронного микроскопа. Постояв немного в раздумии, он собрал с пола вытащенные из сейфа папки, перенес их на письменный стол и начал бегло просматривать. Содержимое папок в основном представляло собой распечатки с протоколами лабораторных исследований. Однако в самом низу бумажной кипы Кин наткнулся на тощую папочку с тремя оформленными договорами на консультационные услуги. Отщелкнув зажим папки, Кин вынул из нее договоры и разложил их перед собой.

Прим-офицер Л. Абурхад, ежемесячная ставка в полторы тысячи кредонов, терц-офицер Д. Нариман, тысяча триста, квадр-офицер Ю. Тарпиц, тысяча ровно. Ого, совсем неплохо, практически второе жалованье, притом без особых трудов. К каждому из договоров были подколоты копии платежных поручений на номерные счета в Галакс-банке. Вопиющий криминал в чистом виде. Кин пропустил все бумаги через светокопировальный аппарат, взял из бювара на столе конверт средних размеров, сунул туда сложенные пополам светокопии и спрятал в свой планшет, а папку с оригиналами засунул в середину стопки.

Стянул и положил в карман резиновые перчатки, встал, прошелся по кабинету, избегая смотреть на труп биотехнолога, затем подошел к окну. Уткнувшись лбом в теплый бронепластик окна и глядя на откос, над которым клубилась туча суматошных псевдоптеронов, Кин раздумывал над своей непростительной оплошностью. Да, не стоило так с ходу ломать Харагву, тот и на допросе никуда бы не делся. Второй фатальный промах состоял в том, что Кин не заковал его сразу же в наручники, опрометчиво понадеявшись на благоразумие арестованного, который вряд ли осмелится вступить в борьбу с двумя вооруженными людьми. И вот результат.

Раздался негромкий стук в дверь, Кин обернулся.

— К вам терц-офицер Нариман, — сообщил Ронч, высунувшись из-за приоткрытой двери.

— Впустите, — велел Кин.

Распахнув дверь, квадр-офицер посторонился. Торопливой походкой в кабинет вошел Нариман со шлемом под мышкой, на ходу утирая потный лоб скомканным носовым платком.

— По вашему приказанию прибыл, — доложил он, старательно изобразив пародию на строевую стойку.

Через его плечо Кин заметил, как вылезли из орбит глаза Ронча, тот отнюдь не ожидал от Наримана такого подобострастного поведения.

— Располагайтесь, — подчеркнуто не по уставу ответил Кин, опускаясь на винтовой табурет. — Снимайте бронекостюм, изжаритесь.

— Благодарю, — шеф отдела контрразведки порыскал глазами по сторонам. — Вы сказали, доктор Харагва умер...

— Увы, это так.

— А где, так сказать... тело?

— Позади вас.

Повернувшись в указанном направлении, Нариман немного помешкал, отирая платком лицо, затем подошел к лежащему Харагве, нагнулся, откинул простынку и заглянул в зрачки трупа.

— Да, мертв, — глухо пробормотал он и, повернувшись к Кину добавил. — Я так спешил, что весь взмок, извиняюсь.

Стащив бронекостюм, Нариман чуть замялся, потом все-таки повесил его на вешалку над телом Харагвы, тяжело отдуваясь, промокнул платком шею под стоячим воротником мундира.

— Распорядитесь, чтобы его отправили в морг, — напомнил Кин.

— Конечно. Я все организовал, турбоход и двое с носилками. Они ждут за дверью.

Похоже, после утреннего совещания Нариман успел изрядно приложиться к бутылке. Даже разговаривая с ним через весь кабинет, Кин чуял шершавый смрад перегара.

— Разрешите узнать, как это случилось? — спросил Нариман.

— Самоубийство, — объяснил Кин. — Посмотрите на его правую руку.

Снова склонившись над мертвецом, Нариман приподнял брошенный поперек тела комбинезон, прикрывавший руку, и воззрился на торчащую из окровавленной ладони костяную иглу.

— Жуткое дело, — разогнувшись, вымолвил он и покосился на полуоткрытую дверцу сейфа. — Это произошло при вас?

— Да. В кабинете был еще Ронч, но он тоже не успел ему помешать.

Шеф отдела контрразведки в тяжком раздумье сдвинул косматые брови. Так же явственно, как винными парами и прокисшим потом, от Наримана пахло страхом. Унылым безысходным страхом напрочь запутавшегося человека, чей неофициальный хозяин внезапно погиб, а взамен как снег на голову явился полномочный представитель высокого начальства. Еще не понимая причин происшедшего, он имел все основания полагать, что ничего хорошего в связи со смертью Харагвы его не ожидает.

— Я так думаю, видеосъемку делать незачем, — полувопросительно молвил он.

— Согласен. Смысла нет.

Судя по выражению лица, на языке у Наримана вертелось множество вопросов, и в то же время он никак не мог выбрать подходящий тон разговора.

— Тогда прикажете... так сказать, убрать?..

— Разумеется.

— Ронч, позовите ребят с носилками, — скомандовал Нариман.

— Слушаюсь, — откозыряв, квадр-офицер исчез за дверью и тут же вернулся, сопровождаемый двумя десантниками с носилками.

Нариман молча сделал знак десантникам, те положили труп на носилки, накрыли его голову все той же светлозеленой хирургической простынкой и вынесли из кабинета.

— Оставьте нас наедине, Ронч, — велел Кин и указал Нариману на кресло рядом с собой. — Садитесь.

Тот опустился на краешек сиденья, уперся руками в колени, выжидательно уставился на Кина. Впрямую расспрашивать старшего по званию офицера он не смел, однако всем своим видом давал понять, что желает получить разъяснения.

— Весьма и весьма прискорбный случай, — произнес Кин. — Начну с того, что доктор Харагва пытался выведать у меня секретные сведения о Генштабе в обмен на довольно крупную денежную сумму. Вот здесь, в папке, заключенный между нами договор и кристалетка, которую покойный получил от меня. Разумеется, составленный мной документ представляет собой чистой воды дезинформацию. А вот чек, выписанный доктором Харагвой. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Дотошно изучив текст договора и чуть ли не обнюхав чек, Нариман откинулся на спинку кресла с убитым видом.

— Прямо глазам своим не верю, — развел руками он.

— Известно ли вам что-либо о других аналогичных договорах между доктором Харагвой и офицерами гарнизона?

— Нет, что вы. Я моментально пресек бы, как же иначе... А что, есть сведения?

— Пока только непроверенные слухи. Будем надеяться, обыск внесет ясность, — Кин похлопал ладонью по извлеченным из сейфа папкам.

— Да-да, конечно, — с жаром подхватил Нариман. — Я поручу обыск Тарпицу, он у меня дока в таких делах, ни пылинки не пропустит...

Согласно заведенному в АрКоне порядку, если бы Харагва действительно провоцировал Кина с ведома Тарпица, следователь обязательно поставил бы непосредственного начальника в известность о готовящейся операции. Кто-то из двоих солгал Кину, либо Харагва, либо Нариман.

— Хорошо, но это оставим на потом, — Кин про себя усмехнулся, подумав о лежащих в его планшете светокопиях договоров. — Итак, продолжим. Как только сделка между нами состоялась, я уведомил доктора Харагву, что он арестован, и предъявил ему ряд обвинений. Одно из них — в попытке убийства. Видите ли, я пришел к выводу, что взорвавшаяся в турбоходе мина — дело рук доктора Харагвы.

— Неужели?!

— Представьте себе, мои выводы оказались подкреплены решающей уликой. Как только я ее обнаружил, доктор Харагва покончил с собой. К сожалению, ни Ронч, ни я не успели ему помешать.

Отирая лоб платком, Нариман поерзал в кресле, с беспокойством взглянул на стопку папок.

— И что за улику вы нашли?

— Посмотрите-ка сюда, — Кин подвел Наримана к сейфу и распахнул дверцу.

— Да это же диверсионная мина, — заглянув вовнутрь, изумился тот.

— Совершенно верно. Одна из двух, украденных со склада. Между прочим, в лаборатории есть гравировальный аппарат, на котором легко можно изготовить копию пломбера со слепка.

Внутренне Кин поморщился, его собеседник сегодня пил явно не хиржумское вино, и вблизи из его рта нестерпимо шибало дешевой сивухой.

— А пломбер вы не нашли?

— Пока нет. Поэтому необходим самый тщательный обыск здесь и на квартире покойного. И еще детальная дактилоскопическая экспертиза всего кабинета.

— Да, конечно. Конечно же, все будет сделано, следователь Тарпиц немедля этим займется, — затараторил Нариман.

— Надеюсь, он проявит себя лучше, чем в деле Гронски, — не без ехидства проронил Кин, вернулся к столу и сел на табурет.

С шумным посапыванием Нариман еще раз нагнулся и опасливо заглянул в сейф, как будто проверял, не встала ли мина сама собой на боевой взвод.

— Кто бы мог подумать... — глубокомысленно изрек он, снова усаживаясь в кресло. — У меня прямо в голове не укладывается...

— Тем не менее, все сходится.

Надев маску лучезарного самодовольства, Кин цепко следил за реакцией собеседника, не упуская ни единой мелочи. Тот сильно нервничал, даже не пытаясь этого скрыть, его короткие волосатые пальцы растерянно комкали влажный от пота платок, а бегающие глаза то и дело возвращались к стопке папок рядом с компьютером. Пожалуй, изумление Наримана при виде обнаружившейся в сейфе мины было неподдельным.

Напрашивался вывод о том, что Харагва не особо доверял этому туповатому пьянчуге, и всем заправлял пронырливый гаденыш Тарпиц. Если так, у Кина появляется хоть какой-то шанс выбраться с Тангры целым и невредимым. С превеликим удовольствием он отправил бы Наримана драить зубной щеткой сортир в старых добрых кадетских традициях, иного этот пьянчуга не заслуживает. Однако чем восстанавливать против себя всю здешнюю свору, лучше попытаться вбить между ними клин. Пока наибольшую угрозу представляет собой Тарпиц, которому терять уже нечего. А Нариман пускай чувствует себя в относительной безопасности, загонять его в угол слишком рискованно. Рассчитаться по заслугам с ним лучше потом, когда сделанные Кином светокопии договоров лягут на стол Дервенова.

— Скажу прямо, вы преподнесли нам всем настоящий урок. Да-да, я не стыжусь в этом признаться, — натужно польстил Нариман. — Простите, но как вам это удалось?

— Не могу сказать, что распутать это дело было так уж сложно. Вечером в день катастрофы я навестил в лазарете водителя Даркофа. По его словам, перед выездом на космодром к турбоходу не приближался никто, за исключением патрульного фабра. Из этого я сделал вывод, что диверсию осуществил человек, имевший доступ к телеметрическому управлению биороботами.

— Резонно, — поддакнул Нариман.

— Теперь нет никаких сомнений в том, что мину в турбоход подложил фабр, которым управлял Харагва отсюда, из лаборатории. Очевидно, он снабдил минами двух фабров, и второй в это время крутился на площадке возле вихрелетов. Гронски сообщил Харагве, который из турбоходов выедет за мной на космодром. Как я понимаю, ему было обещано вознаграждение, но Гронски счел сумму слишком незначительной и попытался шантажировать Харагву. В ночь со второго на третье между ними состоялся разговор. По свидетельству Ронча, Гронски твердо решил покинуть Тангру и отпраздновать расторжение контракта кутежом на Лебаксе. Для этого, само собой, нужны немалые деньги, которые он рассчитывал получить в обмен на свое молчание. Однако АрКон обязательно заинтересовался бы унтером, вдруг разбогатевшим при неясных обстоятельствах и выложившим солидную неустойку по контракту. Понимая это, Харагва решил избавиться от шантажиста. Скорее всего, для вида он согласился заплатить и мирно распрощался с унтером. А спустя примерно два часа после этого Харагва под каким-то предлогом заявился к Гронски среди ночи и заставил его замолчать наверняка, при помощи икстера. Никакого другого объяснения происшедшему я не вижу.

— Звучит убедительно. Хотя я совершенно не представляю, зачем доктору Харагве все это понадобилось, — скорбно покачал головой Нариман.

— У меня есть еще одно предположение, хотя пока оно ничем существенным не подкрепляется, — произнес Кин. — Вполне возможно, погибший был тем самым человеком, который доставил нам с вами уйму беспокойства.

— То есть, как, вы хотите сказать, Харагва работал на имперскую разведку? Доктор Харагва — “Туман”? Но это же, извиняюсь, абсолютно невероятно, — Нариман ошарашенно покрутил головой.

— В самом деле? — иронически спросил Кин. — Значит, вы готовы поручиться за доктора Харагву?

Шеф отдела контрразведки побледнел и снова обрыскал затравленным взглядом лежавшие на столе папки, наконец он потрудился оценить масштабы возможных последствий. Если выяснится, что Харагва был имперским агентом и под прикрытием концерна “Биотех” сумел завербовать руководство гарнизона, включая контрразведку, то дело неминуемо кончится трибуналом. Выдержки у этого ничтожества ни на грош, подумал Кин.

— Нет-нет, просто я неудачно выразился, — вздрогнув, Нариман пошел на попятный. — Все так неожиданно...

Следовало поднажать на него еще чуть-чуть, только аккуратно, без излишней резкости. Методы скрупулезной психологической обработки для Кина с давних пор были предметом серьезного увлечения.

— Полагаю, вы читали досье Харагвы и, таким образом, его политические взгляды для вас не секрет? — сухо поинтересовался он, балансируя на грани прямых обвинений в преступном недосмотре.

Шеф контрразведывательного отдела совсем сник, сообразив, что любой ответ на заданный вопрос будет истолкован не в его пользу.

— Но ведь он получил высшую категорию допуска, — уклончиво промямлил Нариман.

— Только потому, что проект ФАБР-2 целиком являлся его заслугой, — отрезал Кин. — И без него здесь было никак не обойтись. Однако вам надлежало обеспечить самый пристальный контроль за человеком с такими нелояльными взглядами.

На это у Наримана и подавно не нашлось оправдательных аргументов. Стиснув платок в кулаке так, что побелели костяшки, он затравленно выпучился на Кина, ожидая решающего вопроса: почему доктор Харагва не был поставлен под неусыпное наблюдение спецсредствами.

А теперь хватит, Нариман вполне созрел для того, чтобы испробовать на нем один из любимых психологических приемов Кина. Ложная кульминация беседы вкупе с разительной переменой тона обычно дают отменные результаты.

— Ну что ж, все мы люди, каждый может ошибиться, — великодушно сказал Кин. — Вдобавок я прекрасно вижу, в каких тяжелых условиях вам приходится работать. Даже с чисто физической точки зрения, не говоря уж о нервном напряжении. У меня самого, например, здесь начали слегка пошаливать нервы. Может быть, вам попадался на глаза видеофайл, который был сделан вчера в коридоре лазарета? Он имеется в базе персоналий вашего отдела. Прямо скажем, я там выгляжу не лучшим образом.

Нариман судорожно сглотнул слюну.

— Этот файл поступил к нам от доктора Буанье, — выдавил он, потупившись. — Поверьте, я не давал санкции на контроль за вами.

— Скажу вам без обиняков, мне будет не совсем приятно, если эта видеозапись так и останется в базе персоналий для развлечения ваших сотрудников.

— Понимаю. Конечно. Я лично прослежу, он будет уничтожен вместе со всеми копиями. Обязательно.

— Что ж, благодарю, Джазир, — Кин просветлел и для вящей доверительности обратился к Нариману по имени. — Будем считать, за мной маленький должок.

— Ну что вы, что вы, — растерялся тот. — Получилось недоразумение. Бывает.

— Возвращаясь к разговору о местной специфике, хочу сказать следующее. Надеюсь, вы не истолкуете мои слова превратно. Мне кажется, в этих нелегких условиях вам трудно проявить свои способности в полной мере. Спешу оговориться, тут нет ровным счетом ничего такого, что ставило бы под сомнение ваши профессиональные качества. В конце концов, у каждого свой внутренний склад, свой стиль работы, свои предпочтения, и это необходимо учитывать, не правда ли?

— Вы совершенно правы, — настороженно согласился Нариман, приготовившись к худшему.

— Не скрою, у меня даже есть на примете один офицер, — продолжил Кин. — По натуре это железный романтик, который воспримет назначение на Тангру с энтузиазмом. А для вас, думаю, больше подойдет руководство отделом в другом месте, ну скажем так, в более спокойной, кабинетной обстановке. Разумеется, я прослежу, чтобы ваш должностной оклад при этом не уменьшился. Надеюсь, это решение никак не затронет ваше самолюбие. — И, словно бы желая подсластить пилюлю, он добавил. — У вас превосходные аттестации, полагаю, они такими останутся впредь.

Нахохлившийся в кресле покойника Нариман имел серьезные основания считать свое будущее далеко не лучезарным, на редкость мягкий тон и велеречивые пассажи недвусмысленно свидетельствовали о том, что представитель Дервенова вознамерился учинить ему свирепый разнос. На одутловатом лице отчетливо читался весь груз его малоприятных мыслей: вокруг одни неприятности, доктор Харагва мертв, жалованье от концерна, похоже, пошло прахом, наружу выплывает масса служебных огрехов, мало того, впереди грозно маячит трибунал. И вдруг среди полнейшего кошмара забрезжил свет надежды, этот невыносимый Кин в качестве заслуженного наказания дарует ему счастливую возможность убраться с проклятой Тангры подобру-поздорову.

— Вы мне предлагаете новое назначение? — Нариман еще не вполне поверил своему везению, ожидая какого-нибудь подвоха.

— Именно так.

— Можно ли узнать конкретнее, куда?

— Скорее всего, это будет оружейный комплекс на Санталии, — сохраняя серьезную мину, Кин позволил себе порезвиться, соль потаенной шутки состояла в том, что санталийские вина считались почти такими же изысканными, как хиржумские. — Полагаю, вы не станете возражать.

— Раз вы так решили, спорить не приходится, — физиономия Наримана расплылась в приторной улыбке.

— Ну, а что касается текущих проблем, я думаю, мы с вами легко решим их в рабочем порядке, — поднявшись на ноги, Кин снял с тубуса электронного микроскопа свой бронекостюм.

— Обязательно, как же иначе, — преисполненный благодарности Нариман вскочил с кресла.

Теперь он трепетал от беззаветной преданности, такой же труднопереносимой, как исходивший из его рта сивушный запах. В довершение ко всему Кин дал понять, что теперь они могут решить щекотливые вопросы между собой, по-свойски, сор из избы выносить совсем не обязательно. Неожиданная покладистость Кина подозрений вызвать не могла, подразумевалось, что все это предложено в обмен на обещание уничтожить злополучный видеофайл. Дело житейское, услуга за услугу.

— Думаю, подлинные обстоятельства гибели доктора Харагвы пока не стоит предавать огласке, — надевая бронекостюм, промолвил Кин. — Пускай считается, что он погиб из-за неосторожного обращения с подопытным экзотом.

— Вы правы, для публики так и объявим.

— А еще распорядитесь проверить, каким образом доктор Харагва мог сделать слепок с пломбы, а потом похитить со склада мины. Для очистки совести надо убедиться, что он действовал в одиночку, без напарника.

— Будет сделано, — заверил Нариман.

Окажется забавным, если и это поручение выпадет на долю вездесущего и незаменимого Тарпица, подумал Кин. В любом случае ниточку, ведущую со склада, уничтожить невозможно, она рано или поздно укажет на сообщника Харагвы, и его песенка будет спета.

— Вы уже пообедали? — спросил Кин, глядя на часы.

— Да, когда вы позвонили, я как раз пришел с обеда.

— Ну, а мне давно пора в столовую, — заявил Кин. — Еще чуть-чуть, и могу опоздать. Не прощаюсь, после обеда вернусь сюда.

— Пожалуйста, не сомневайтесь, все будет в порядке, — Нариман с энтузиазмом потряс его руку.

— А я и не сомневаюсь.

После такого удручающего количества беззастенчивой лжи приятно было освежить язык хоть капелькой правды.

— Думаю, как бы нам не прошляпить обед, — сказал Кин, выйдя из кабинета в холл.

— Да, надо поторапливаться, — согласился Ронч.

Выйдя из лаборатории, Кин с удовлетворением отметил, что по сравнению со вчерашним днем погода стала гораздо прохладнее. Быстрым шагом он направился к столовой, чувствуя, как изнурительное нервное напряжение спадает, уступая место звонкому ощущению одержанной победы.

Решившись арестовать Харагву, он пошел ва-банк, не дожидаясь, пока его противники опомнятся от замешательства и продолжат травлю обреченного сумасшедшего. Он предвидел, что разразится бурный скандал с непредсказуемыми последствиями, и делал ставку лишь на внезапный обыск, во время которого могут обнаружиться вещественные доказательства. Однако настолько удачного исхода все же предугадать не мог. Крупный риск оправдался с лихвой, жест отчаяния обернулся выигрышным ходом, и Кину на руку сыграло даже то, что всесильный и неприкосновенный хозяин поселка покончил с собой, поддавшись минутной панике. Пускай изобличенный и арестованный, Харагва еще мог бы свести с Кином счеты руками Тарпица, в надежде подтасовать улики и выйти на свободу. Впрочем, если вдуматься, его самоубийство не так уж удивительно, сильные и полнокровные люди психологически ломаются от внезапного удара гораздо легче, нежели хрупкие астеники.

Нервный спазм в груди рассосался окончательно, и Кином овладело чувство блаженной легкости, как будто неотвязное тяготение Тангры ослабло вдвое.

— Кстати, Ронч, если вас будут расспрашивать о Харагве, отвечайте, что произошел несчастный случай. Якобы он ненароком укололся отравленной иглой.

— Ясно, — откликнулся шагавший рядом Ронч и немного погодя уважительно спросил. — Так вы, значит, секунд-офицер АрКона?

— Прим-офицер, — уточнил Кин.

— Вот уж чего не ожидал, — признался его телохранитель. — Хотите, дам добрый совет? Остерегайтесь этой вонючки, Наримана. Сдается мне, он дико вас боится, как бы со страху не учинил вам пакость...

— Спасибо, что предупредили, — поблагодарил Кин, тронутый искренним беспокойством Ронча. — Надеюсь, я ему не по зубам.

— Хорошо, если так, — буркнул квадр-офицер, предупредительно распахивая перед Кином дверь столовой.

Время обеда подходило к концу, в зале за столиками сидело не больше десятка человек. Едва Кин с Рончем уселись, к ним сразу же подошла Стасия, вынимая из кармашка на широком поясе электронный блокнотик.

— Нехорошо так опаздывать, — мило нахмурившись, попеняла она. — Я уже начала беспокоиться, может, с вами что-то случилось.

— Весьма сожалею, нас задержали срочные дела, — объяснил Кин и дурашливо добавил. — Мы больше так не будем, честное слово. Что вкусненького сегодня в меню?

— Ничего нового. Вам как обычно?..

— Да, пожалуй.

— А вам, Ронч?

— Мне тоже.

Долго дожидаться заказанного обеда им не пришлось. Проголодавшийся Кин жадно набросился на еду и не успокоился, пока не опустошил тарелку с жарким дочиста. Затем откинулся на спинку стула, блаженно отдуваясь.

— Все-таки быть живым — не самое худшее занятие, как вы полагаете, Ронч? — резонерски спросил он.

— Не знаю, других занятий я пока не пробовал, — в тон ему ответил тот.

Невольно Кин задумался над тем, что может чувствовать отравленный ядом прыгунчика человек в последний миг своей жизни. Судя по тому, какая жуткая гримаса застыла на лице мертвого Харагвы, эта смерть не из легких.

Стасия подошла за расчетом.

— Скажите, неужто вы тут работаете по целым дням бессменно? — подавая личную карточку, поинтересовался Кин.

— Приходится пока, — пожала плечами официантка. — Персонала не хватает. Надеюсь, вы не в претензии? Или я вам успела надоесть?

— О нет, что вы, как раз наоборот, я чрезвычайно рад, — Кин пустил в ход самую медоточивую из своих улыбок. — Хотя вам, наверное, нелегко работать без выходных.

— Ко всему привыкаешь, — ответила она, занявшись расчетом с Рончем. — И тут ничего не поделать. Двое человек погибло в прошлом месяце, еще одного изувечило позавчера. Так что приходится крутиться за себя и за них, сами понимаете.

— А вам не страшно здесь?

Стасия вскинула голову, непроницаемые лиловые линзы блеснули из-под голубой челки.

— Представьте, нет, — негромко произнесла она.

— Вы меня удивили. Неужели совсем не страшно? — допытывался Кин.

— Есть вещи куда страшнее.

Обрывая разговор, официантка резко повернулась и пошла по проходу к раздаточной. Кин проводил ее долгим взглядом. Кокетничающая напропалую пышная куколка вовсе не так безоблачно проста, как могло показаться. Сегодняшним утром Кин подметил не без удивления, что за ее стандартным обликом и граничащими с вульгарностью манерами скрывается совершенно другая женщина. Внутренне Стасия была гораздо умнее и тоньше, чем старалась выглядеть, это придавало разворачивающейся интрижке дополнительный дразнящий интерес.

— Пойдем в лабораторию, Ронч, — сказал он, залпом допив минеральную воду.

Они вышли из столовой. Кин обратил внимание на то, что теперь над поселком кружил только один вихрелет, вероятно, всеобщие тревожные предчувствия не оправдались.

— Ого, вот это номер! — воскликнул Ронч.

— Что вы имеете в виду?

— Да псевдоптероны пропали вместе с ящерами.

Действительно, вершина похожей на супницу горы и склон за ней опустели. Мало того, на скалах вокруг ложбины не осталось ни одного корнеозавра. Скопления суетливых красных точек сначала подсознательно раздражали, потом стали привычными, и без них величавая горная панорама странным образом выглядела заброшенной, томительно оцепеневшей.

— Откровенно говоря, невелика потеря, — беспечно рассудил Кин.

— Думаю вот, что бы сей сон значил, — сообщил квадр-офицер. — Раньше ведь ничего похожего не было.

— Следует полагать, что массовки не будет?

— Странно это все, — замогильным тоном пробормотал Ронч. — За сегодня мне пока что попалась одна-единственная гадина, очень странно.

— А у меня такое интуитивное ощущение, что все идет на лад.

Взойдя на крыльцо лаборатории, Кин нажал кнопку звонка.

— Пожалуйста, сообщите, к кому вы пришли, инспектор, — донесся из динамика вежливый голос.

— Мне нужно видеть доктора Мерстона, — сказал Кин, с прищуром глядя на лиловый глазок видеокамеры.

— Возможно, вам придется немного подождать в центральном холле. Заранее извините.

Спустя несколько секунд дверь отворилась, и Кин с Рончем вошли в тамбур, а из него в шестиугольный холл. Ждать пришлось недолго, через три минуты растворились двери лифта, и оттуда вышел доктор Мерстон в развевающемся расстегнутом халате поверх старомодной пиджачной пары.

— Вы ко мне? — весьма неприветливым тоном спросил он. — Чем обязан такому удовольствию?

Выражение его узкого продолговатого лица не оставляло сомнений в том, что ученый муж находит это удовольствие весьма и весьма сомнительным.

— Доктор Мерстон, насколько я понимаю, покойного доктора Харагву теперь замещаете вы? — ответил Кин вопросом на вопрос.

— Это невозможно.

— Простите, не совсем понял вас.

Неожиданно Мерстон выкатил грудь колесом, распрямив сутулую спину, и оказался чуть ли не наголову выше ростом, чем Кин.

— Рино был гением, понимаете? — гаркнул с неожиданным пафосом он. — Такие люди рождаются раз в сто лет. Его невозможно заменить, никто не способен заменить Рино Харагву.

— Не сомневаюсь. Разделяю вашу скорбь и поражен вашей скромностью, — светски произнес Кин. — Хорошо, скажем так, сейчас вы осуществляете руководство лабораторией?

— Допустим, да. А почему вас это, собственно, интересует?

— Видите ли, мне с вами требуется обсудить некоторые щекотливые обстоятельства.

— Откровенно говоря, сейчас я нахожусь в крайне расстроенных чувствах, — не глядя на собеседника, признался ученый. — Надеюсь, вы понимаете, почему. Нельзя ли отложить наш разговор до завтра?

— Весьма сожалею, но дело не терпит отлагательств. Постараюсь не отнять у вас слишком много времени.

Снова ссутулившись, новоиспеченный шеф лаборатории замялся, глядя на Кина исподлобья и теребя свой унылый длинный нос.

— Н-ну что ж, пойдемте... — неохотно выдавил он. — Вот сюда, прошу.

Мерстон прошаркал к двери рядом со входным тамбуром и распахнул ее.

— Мне подождать здесь? — спросил Ронч.

— Нет, зачем же, проходите, — ответил Кин.

Миновав короткий коридор, они вошли в кабинет, по размерам значительно уступавший тому, который принадлежал Харагве, собственная препараторская и электронный микроскоп в нем уже не поместились бы.

— Присаживайтесь, — буркнул ученый, занимая свое место за письменным столом, захламленный кипами бумаг.

Похоже, он принадлежал к числу тех замшелых чудаков, которые все, что угодно, пишут исключительно от руки, а потом переносят документы в накопитель компьютера при помощи сканера.

— Благодарю, — Кин уселся напротив Мерстона, Ронч примостился на стуле сбоку.

— Итак, чем могу быть полезен?

— Речь идет о голове фабра, который восемнадцатого числа убил пятерых солдат, — начал Кин. — Мне известно, что ее передали в лабораторию, о чем имеется соответствующий документ.

— Да, она хранится у нас, — неохотно подтвердил Мерстон.

— Очень хорошо. Я официально прошу вас передать ее мне.

— Позвольте узнать, на каком основании?

— Меня командировали на Тангру для выяснения обстоятельств инцидента. При расследовании я столкнулся с разноречивыми версиями происшедшего. Полагаю, будет проще всего установить истину, обратившись за информацией, которая содержится в блоке кристаллической памяти.

Руки ученого, казалось, жили своей собственной жизнью, не имеющей отношения к разговору. Бесцельно переложив с места на место какие-то бумаги, он потеребил кончик носа, потом повертел в пальцах дорогой линтер с эмблемой концерна. Пауза слишком затянулась.

— Жду вашего ответа, — произнес Кин.

— Вынужден вам отказать, инспектор, — почесывая за ухом, угрюмо заявил Мерстон. — Упомянутая голова является собственностью концерна “Биотех”. Весьма сожалею.

— Вот как? Ваш отказ выглядит странно, поскольку проект финансируется из бюджета вооруженных сил. Более того, это выглядит попыткой утаить решающее доказательство. Как ни печально, мне остается предположить, что вы заинтересованы в сокрытии истины.

— Можете предполагать что угодно, — буркнул Мерстон. — А я имел в виду, вам нечего делать с этой головой без специального оборудования, вне лаборатории. Даже если бы блок памяти был в исправности.

— А он что, сильно поврежден?

— В том-то и дело. Предположим, я вам отдам голову, все равно у вас ничего с ней не получится, — ученый пренебрежительно скривился и развел руками. — Голова сильно повреждена, вся адресация ячеек памяти фрагментарна. Поэтому из блока памяти невозможно извлечь какую-либо связную информацию.

— Скажите, доктор, вы лично удостоверились, что блок памяти поврежден? — настороженно спросил Кин.

— До сих пор в моем ведении находились преимущественно административные проблемы, — признался Мерстон. — Что же касается этой головы, с ней работал сам доктор Харагва.

— Очень интересно. Доктор Мерстон, а вы знаете, как выражаются в таких случаях космопехи?

— Любопытно бы узнать.

Подавшись вперед, Кин дружелюбно улыбнулся и молвил задушевным тоном:

— Они говорят, нечего хрей на мозги загибать.

— Я бы просил вас воздержаться от подобных выражений, — чопорно произнес заместитель Харагвы.

— А я бы просил вас не загибать мне хрей на мозги, — в тон ему ответил Кин. — Во-первых, для чего вы храните эту голову, в таком случае? И, во-вторых, чем же вы рискуете, если она попадет в другие руки? Извольте отдать ее мне.

— Я вам не подчиняюсь, — кисло проворчал доктор Мерстон. — Извините, под ружье меня никто не ставил...

— В таком случае я вынужден буду арестовать вас.

— Что-о?!

Кин обернулся к стоявшему возле двери Рончу.

— Вызовите двоих десантников, доктора Мерстона необходимо отконвоировать на гарнизонную гауптвахту, — легонько подмигнув, распорядился он.

— Я категорически протестую против подобного обращения! Это произвол! — раскипятился ученый.

— Будьте любезны назначить своего преемника на время ареста, — невозмутимо велел Кин. — Надеюсь, он окажется сговорчивее и не проследует за вами.

Между тем Ронч уже вытащил из-за пазухи портативную сетевую рацию, на жаргоне десантников именуемую присебейчиком, откинул крышку с вмонтированным в нее микрофоном и набрал трехзначный номер.

— Привет, Зига, — сказал он. — Это Ронч, я звоню из лаборатории. Слушай, пришли сюда турбашку с нарядом, надо отвезти на губу одного чудика. Да. Нет. Что? Конечно.

— Да как вы смеете! — округлив глаза, гневно воскликнул Мерстон.

— Скажи им, чтоб топали прямо в предбанник, а дальше я их встречу, — добавил квадр-офицер. — Спасибо, пока.

Потрясенный до глубины души Мерстон не находил слов, чтобы выразить свое возмущение. Ронч защелкнул крышку рации, сунул ее в карман и встал со стула.

— Сейчас прибудет наряд, разрешите подождать их в холле? — обратился он к Кину.

— Да, выполняйте.

Хватаясь за интерком, взбешенный ученый предупредил:

— Их не пустят дальше порога!

Небрежным движением Кин протянул руку и преспокойно выдернул шнур из гнезда на корпусе интеркома.

— Звонить будете только с моего разрешения. Я вам его не давал, — пояснил он.

— Учтите, я немедля сообщу руководству концерна об этом возмутительном произволе, — уже не слишком уверенно пригрозил Мерстон.

— Пожалуйста, можете жаловаться кому угодно. Только сначала подождете на гауптвахте, пока я найду голову фабра. Если для этого придется перевернуть всю вашу лабораторию вверх дном, не взыщите.

Между тем Ронч бросил взгляд на свои наручные часы и без особой спешки направился к выходу из кабинета.

— Хорошо, я отдам вам эту голову, — капитулировал Мерстон.

— Ронч, отставить, — скомандовал Кин. — Арест отменяется.

Остановившись в коридорчике, квадр-офицер снова достал рацию.

— Зига? Опять я. Отбой, турбашку высылать не надо. С чудиком удалось договориться добром. Что? Потом расскажу. Привет.

— Только не надейтесь, что для вас это пройдет безнаказанным, — пообещал нахохлившйся в кресле ученый. — Имейте в виду, я этого так не оставлю.

Совершив этот своего рода словесный ритуал, традиционный в подобной ситауции, Мерстон безнадежно понурился, даже его неугомонные руки переплелись пальцами и упокоились на рыхлой груде бумаг.

— Давайте не будем препираться, — предложил Кин. — Где голова?

— Она в подвальном хранилище, в морозильной камере.

— Ну что ж, пойдемте за ней.

— Подождите, я должен составить акт о передаче головы в ваши руки.

— Составляйте.

— Сообщите ваше имя, фамилию, звание и должность, — Мерстон взял линтер и положил перед собой чистый лист бумаги.

— Элий Кин, секунд-офицер космопехоты, инспектор Генштаба.

— Минуточку, не так быстро...

Мерстон и впрямь написал акт от руки, затем отсканировал его и после преобразования в знаковый набор вывел на принтер в двух экземплярах. Терпеливо вынесший все это Кин прочел документ и расписался на обоих листах. Похоже, кропотливая бюрократическая процедура помогла Мерстону обрести мало-мальское равновесие, во всяком случае, он завизировал акт и подал один из экземпляров Кину без тени враждебности. При таком разительном переходе от ярости к полному равнодушию оставалось предположить, что ученый задумал выкинуть какой-нибудь фортель, однако не замедлило последовать объяснение.

— Если вам так хочется остаться в дураках, не смею препятствовать, — язвительно сказал Мерстон, вставая из-за стола. — А я льщу себе надеждой услышать ваши извинения за совершенно безобразное поведение. После того, как вы сами убедитесь, что эта голова абсолютно бесполезна.

— Вот и прекрасно, — ответил Кин. — Пари принято.

Остановившись при выходе из кабинета в коридорчике, ученый открыл один из встроенных шкафов и достал из него квадратный ящик с наплечной лямкой.

— Это криостат, — объяснил он. — Предупреждаю, поскольку голова отделена от тела, при комнатной температуре с ней можно работать не больше получаса. Потом ее надо поместить обратно в криостат. Иначе начнется разложение тканей.

Мерстон вручил ящик Кину, тот передал его Рончу, после чего все трое покинули кабинет. Вызванный из центрального холла лифт спустился на самый нижний этаж, и Кин с Рончем вышли вслед за Мерстоном в ярко освещенный коридор с некрашеными вибробетонитовыми стенами. Пахло в нем примерно так же, как и в зверинце, только чуть слабее.

— А что вообще находится на этом этаже? — поинтересовался Кин, потянув носом.

— Казарма фабров, — сразу ответил за Мерстона всезнайка Ронч. — Лифт у них отдельный, и выход из него с другой стороны, на задах лаборатории.

— Морозильная камера там, в дальнем конце, — сообщил ученый и зашагал вперед в незастегнутом развевающемся халате.

По левой стене коридора тянулся длинный ряд решетчатых дверей, отгораживавших тесные каморки с двухъярусными нарами. Большинство из них пустовало, лишь кое-где валялись на незастеленных грязных тюфяках полуголые фабры, не обращавшие на проходящих мимо людей никакого внимания.

— Послушайте, Мерстон, у ваших биороботов не слишком завидный режим содержания, — заметил Кин. — Ни дать ни взять, тюремный.

— К фабрам абсурдно подходить с чисто человеческими мерками, — не оборачиваясь, разъяснил ученый. — Для них не существует понятия комфорта.

— Откровенно говоря, пахнет от них тоже не лучшим образом.

— Чего вы хотите, у них карбосиликоновый метаболизм. Можете утешиться тем, что люди, с их точки зрения, пахнут столь же неприятно.

Коридор закончился решетчатой дверью, с потолка на подошедших воззрился объектив видеокамеры.

— Откройте, — задрав голову, велел Мерстон, сразу щелкнул замок, и сервомеханизм распахнул дверь.

В квадратном помещении за столом с несколькими мониторами сидел здоровенный детина в лабораторном халате, почтительно вставший при появлении начальства.

— Добрый день, Доржич, — обратился к нему ученый. — Как идет дежурство?

— Здравствуйте, доктор, — подозрительно косясь на двоих офицеров, ответил дежурный лаборант. — Все как обычно.

— Будьте добры, дайте ключ от морозильной камеры.

— Пожалуйста, — детина выдвинул ящик стола и, порывшись в нем, подал Мерстону обыкновенный металлический ключ от цилиндрового замка.

Повернувшись к своим спутникам, Мерстон повел рукой по широкой дуге:

— За этой дверью оружейная, за той хранится амуниция. Здесь вход в лифт. Ну, а нам с вами сюда.

Он отпер эмалевую белую дверь и жестом пригласил Кина заглянуть в длинное узкое помещение, где на полках вдоль стен лежали густо заиндевевшие пластиковые свертки.

— Регенерация слишком длительная роскошь, при утере конечности гораздо дешевле и быстрее прирастить фабру новую. Тем более, проблема тканевой совместимости отсутствует по определению, — тоном экскурсовода разъяснил Мерстон.

— Склад запчастей, — сострил Ронч.

— Совершенно верно, — подтвердил ученый, снимая с полки обернутую пластиком безволосую голову фабра. — Вот она, забирайте.

Сквозь мерзлые полупрозрачные складки смотрели оловянные глаза, от обрубка шеи до виска тянулся коричневый след ожога. Ронч открыл крышку криостата и аккуратно уложил жутковатый сверток в поросшее снежными иголочками нутро. Мерстон запер морозильную камеру и вернул ключ Доржичу, после чего молча пустился в обратный путь, не оглядываясь на идущих следом за ним офицеров. В центральном холле он остановился перед дверью своего кабинета.

— Итак, я жду, что вы возвратите эту голову мне вместе с извинениями.

— Ну, это уж кому как посчастливится. До встречи, доктор.

— Имейте в виду, жаловаться на вас я все-таки буду, — хмуро пообещал ученый и с треском захлопнул за собой дверь.

Нахлобучив шлемы, Кин с Рончем вышли из лаборатории.

Мимо них по дорожке прошествовала троица патрульных фабров с ружьями на плече. Их бесславно погибший создатель лежал в гарнизонном морге, его мечты стать демиургом новой небывалой цивилизации пошли прахом.

— Знаете, меня очень удивило, что их содержат безоружными и под замком, — задумчиво произнес Кин. — Вот уж чего не ожидал.

— А вы как думали, — ответил Ронч. — По-моему, яйцелобые сами их побаиваются.

Глава 12. Теперь ты бог

При появлении в адъютантской Кина с Рончем дежуривший за пультом Зига поспешно привстал, отвернув кверху наглазники виртуального шлема, и кое-как откозырял.

— Вольно, садитесь, — разрешил Кин и принялся стаскивать бронкостюм.

— Слушай, куда ящеры делись? — спросил у дежурного Ронч.

— Никуда они не делись, перебрались ближе к каньону, в Кривую падь, — ответил Зига и почтительно обратился к Кину. — Командир сейчас занят, вам придется немного подождать, инспектор.

— Собственно говоря, у меня дело к вам, — сказал Кин, вешая бронекостюм в шкаф.

— Ко мне? — насторожился долговязый унтер.

— Насколько мне известно, вы самый лучший программист в гарнизоне.

— Кое в чем разбираюсь, — поскромничал Зига. — А что, есть проблемы?

— Надеюсь, вы сможете мне помочь. Ронч, покажите эту штуку.

Квадр-офицер опустил криостат на стул, открыл крышку и почесал в затылке.

— Куда бы ее пристроить? — вслух поразмыслил он. — Зига, у тебя в хозяйстве найдется что-нибудь вроде подноса или большой миски? А то как бы тебе не накапало в пульт лишней водички.

— Сейчас организуем, — пообещал заинтригованный парень и, порывшись в одном из встроенных шкафов, достал тазик диаметром около полутора локтей. — Вот такая посудина подойдет?

— Это именно то, что надо, — одобрил Ронч и вытряхнул заиндевевшую голову фабра из пластикового мешка в подставленный Зигой тазик.

— Ого, — поразился тот. — На какой помойке ты ее выкопал?

— Это голова одного из тех фабров, которые убили пятерых ребят, — объяснил Ронч.

— Понятно, — посерьезнел Зига.

— Доктор Мерстон сказал, что вживленный блок памяти в ней серьезно поврежден, — заговорил Кин. — Но, может быть, вам все-таки удастся его прочитать? Насколько мне известно, он коммутирует с традиционной компьютерной архитектурой.

— Интере-есно... Попробую.

Водрузив тазик с головой фабра на табурет рядом с пультом, унтер поставил голову фабра стоймя. Странно было видеть на безволосом темени гнездо волоконнооптического кабеля, предназначенное для подключения к обычным электронным компьютерам. Зига деловито размотал соединительный шнур и вставил штеккер в гнездо.

— Ну, глянем, что там такое с памятью, — пробормотал он, сноровисто перебирая псевдоклавиши.

Компьютер обиженно пискнул, на дисплей выпрыгнула красная табличка с предостерегающей надписью.

— Ага, ясно, — унтер постучал пальцем по макушке фабра. — Память не прочитывается. Я так понимаю, у него мозги сварились вкрутую.

— Еще бы, туловище импульсом сожгло, небось, вся кровь мигом вскипела, — рассудил Ронч.

— Кристаллы штука нежная, они перегрева не любят. Знаете, инспектор, скорей всего, тут дохлый вариант. Во всех смыслах.

Мертвая голова биоробота безучастно уставилась на троих людей выпученными оловянными глазами в густых желтых прожилках.

— Жаль. Я думал, есть шанс, — произнес Кин.

— В общем, так, сама она ничего не отвечает. Сейчас я ее попробую объявить как внешний накопитель и перезагружусь, — пообещал Зига. — Кто его знает, может и сработать.

Он немного поколдовал над интерфейсной панелью, вполголоса что-то буркнул в микрофон виртуального шлема и ткнул пальцем кнопку перезагрузки. Склонившись над плечом унтера, Кин бесцельно наблюдал, как на мониторе мелькают сообщения о загрузке драйверов. Напряженную тишину нарушал только ровный шелест компьютерной системы охлаждения. Под конец загрузки на дисплее снова вспыхнула красная табличка, Зига невозмутимо убрал ее нажатием псевдоклавиши, после чего углубился в дебри операционной системы. Кин вдруг почувствовал, что его руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и велел себе расслабиться.

— Есть контакт! — торжествующе объявил унтер. — Опознается. Там стоит стандартная плашка на триста гигабайт.

— Неужели цела? — с замиранием сердца спросил Кин.

— Физически вроде нормальная. Дайте-ка прогоню ее через диагностику. Черт, как интересно...

Покрывавший мертвую голову иней стал подтаивать, кожа фабра глянцево заблестела, и в тазик натекла крохотная лужица грязной талой воды. На мониторе начали расти цветные столбики, под ними заплясали цифры, наконец появилась итоговая таблица.

— Ух ты, адресация почти вся навернулась в хлам, — озабоченно сказал Зига. — Ну, а если так?..

Сосредоточенно сопя, он запустил другую программу. Несколько томительных секунд компьютер занимался загрузкой, потом на дисплее появились ровные колонки шестнадцатиричных символов. Зига углубился в чтение этой абракадабры, беззвучно шевеля губами.

— В принципе можно вытащить, — наконец вынес он свой вердикт. — Файлы рассыпались, придется их таскать по сегментам и состыковывать, мороки будет невпроворот. Видите ли, это все равно что у дискового накопителя накрылась корневая дорожка. Информация в целости, но где что лежит, сам черт не разберет.

— До нее надо добраться, Зига. Постарайтесь, пожалуйста, — попросил взбудораженный Кин. — Это очень важно.

— Понимаю. Я ее вытащу, будьте спокойны, — заверил унтер. — У меня на этот случай даже своя утилюшка написана. И потом, мне даже интересно, фабров я еще не подламывал.

— Сколько времени вам на это потребуется?

— Даже не знаю, — Зига возвел глаза к потолку, соображая. — Пока все спокойно, поработаю тут, потом меня сменят, а дома у меня машина слабенькая. Если пойдет нормально, закончу к утру, годится?

— Это было бы просто великолепно.

— Обещать ничего не могу. Постараюсь.

— Да, еще. Доктор Мерстон сказал, что через каждые полчаса эту голову надо класть обратно в термостат, — предупредил Кин. — Иначе она может сгнить.

— Ну, тут вообще нет проблем, — унтер бодро принялся орудовать псевдоклавишами. — Я сейчас перекачаю весь хлам к себе в машину, и можете башку забирать.

— Погодите, как же вы скопируете файлы при отсутствии адресации?

— Очень просто, один к одному в том же мусорном виде, я ж говорю, специально для этих дел утилиту написал, — объяснил Зига. — Пожалуйста, пошел качать. Обождите маленько.

Кин опустился на табурет и расстегнул воротничок мундира, дышать стало легче.

— Что там стряслось в лаборатории? — спросил унтер у Ронча. — Говорят, Харагва концы отдал.

— Несчастный случай, — глядя в сторону, неуклюже соврал квадр-офицер. — Он прыгунчика потрошил и укололся иглой.

— Слушай, а кого ты на губу хотел отправить?

— Да Мерстон отдавать эту самую голову отказался. Инспектору пришлось его припугнуть, так он сразу стал шелковый.

— Неужто ты и вправду его арестовал бы?

— Нет, понарошке.

— Ну, цирк, — ухмыльнулся унтер и взглянул на дисплей. — Готово, скачался мусор. Э-э, да там всего-то навсего сто двадцать гигабайтов с хвостиком. Ноль проблем. Ронч, можешь забирать этого красавца, пока не протух.

Выдернув штеккер из гнезда, Ронч запихнул оттаявшую голову обратно в мешок и сунул ее в криостат. Зига с тазиком отправился в уборную и выплеснул воду.

— Тогда мы пойдем, пожалуй, — Кин поднялся со стула и направился к шкафу надевать бронекостюм.

В этот момент дверь кабинета открылась, в адъютантсткую вышел Тарпиц, возясь на ходу с застежками бронекостюма. Увидев Кина, следователь непроизвольно вздрогнул и остановился.

— Добрый день, — после заминки выдавил он.

— Сегодня мы уже виделись, — холодно напомнил Кин.

— Ах, ну да, ну да, конечно...

Повисло неловкое молчание. Зига убрал тазик на прежнее место и сел за пульт. Ронч нахлобучил шлем и закинул на плечо лямку увесистого криостата.

— На редкость неудачно сделаны застежки, не правда ли? — с вымученной улыбочкой произнес Тарпиц, поправляя поясной ремень портупеи.

— Да, конструкция, прямо скажем, идиотская, — согласился Кин. — Как продвигаются ваши дела в лаборатории?

— Очень много работы, боюсь, придется провозиться допоздна.

— Нам с вами надо бы многое обсудить, — небрежно проронил Кин.

Теперь, обработав Наримана, он мог не церемониться с этим кудрявым вьюном, и тот безусловно чуял неладное.

— Завтра утром я буду всецело к вашим услугам.

— Хорошо, я зайду в десять часов.

— Слушаюсь, — Тарпиц прищелкнул каблуками.

— Наверно, вы направляетесь на ужин?

— Так точно.

— Ну, тогда нам по пути, — сказал Кин и, прежде чем выйти в тамбур, оглянулся на дежурного. — Желаю успеха, Зига.

— Спасибо, инспектор.

Выйдя из блокгауза, Кин взглядом указал Рончу, чтобы тот следовал сзади, чуть поодаль, и зашагал по дорожке рядом с Тарпицем. Тот скрыл лицо под тонированным забралом, однако его скованная походка изобличала бьющую через край нервозность.

— Хочу выяснить у вас одну забавную вещь, — начал Кин. — Харагва незадолго до смерти сообщил, что вы намеревались меня арестовать. Это правда?

— Помилуйте, полная чушь, — от волнения пухлые щеки Тарпица слегка порозовели. — Не знаю, почему это ему взбрело на ум.

— Ладно, оставим это. Допустим, покойный прилгнул сгоряча, бывает...

Последовала многозначительная пауза. Кин, сощурившись, смотрел на далекий заснеженный горный хребет, окутанный тонкой дымкой. Какие все-таки никудышные ублюдки порой попадаются в рядах арконовцев, пришло ему на ум, профессионализмом и не пахнет, самообладания ни на грош.

— Что-нибудь еще? — не выдержав, спросил Тарпиц.

— Простите, квадр-офицер, я немного задумался, — смиренно поддел его Кин.

— Виноват. Извините.

— Нет, ничего страшного, не подумайте, что я фанатик устава. Да и предмет для размышлений был не столь уж существенный. Я гадал, кто вам в Академии преподавал криминалистику и, в частности, дактилоскопию? Верженский, наверно?

При недвусмысленном намеке на злосчастную экспертизу обоймы и наглую ложь на утреннем совещании Тарпиц совершенно скис.

— Вы не ошиблись, — промямлил он.

— Замечательный человек, кристально честный, настоящий профессионал, не правда ли?

— Не могу судить, не имел счастья быть близко знакомым.

— А я когда-то учился с ним вместе, представьте себе. Как говорится, жаль, что таких людей нынче уже не делают...

Тарпиц ничего не ответил, и остаток пути до столовой прошел в молчании. Теперь, став полным хозяином положения, Кин не смог отказать себе в удовольствии элегантно пощекотать нервы этому подлецу. Сначала обработать его хлесткими двусмысленностями, чтоб дозрел до полной кондиции, потом устроить крупную служебную головомойку, а уж дело об украденных со склада минах приберечь для завершающего удара.

Войдя в зал столовой, Кин снял шлем, пригладил волосы ладонью и бросил Тарпицу через плечо:

— Итак, завтра в десять утра буду у вас.

— Да, непременно, буду ждать вас... — угодливо зачастил тот.

Прежде, чем пойти по проходу посреди зала, Ронч снял криостат с плеча, чтобы не задевать неуклюжей ношей сидящих за столиками. Опередив его, Кин вольготно развалился на стуле, глядя, как с другого конца зала приближается Стасия. Он вдруг почувствовал, что эта женщина стала волновать его всерьез. Этой ночью они будут вместе в постели. На редкость удачный день получит приятное завершение.

— Что вам на ужин? — спросила официантка, подойдя к столику.

— А что вы посоветуете?

— Океанский салат сегодня очень хорош.

— Полагаюсь на вас, — произнес Кин. — Давайте салат.

— Мне филейчик, — сказал Ронч.

— Сию минуту.

В ожидании заказа Кин принялся озирать зал, и пустующее место за столом возле акранийского деревца напомнило ему о самоубийстве Харагвы. Надутый доктор Мерстон сделал вид, что не замечает присутствия Кина. Абурхад о чем-то оживленно переговаривался с Буанье. Подперев голову рукой, Кин задумался. На недостаток любовного опыта он пожаловаться не мог, однако ему никогда не удавалось предугадать, как поведет себя женщина в постели. То разухабистая девка, отчаянная на словах, окажется пресной, болезненно стыдливой, а то сумрачная скромница начнет в оргазме восторженно сквернословить. Очень редко напускной облик дамы совпадал с тем, который открывался в интимные минуты. Интересно, подтвердит Стасия это правило, или станет исключением...

— Вы, наверно, беспокоитесь, как там у Зиги пойдут дела, получится ли? — спросил Ронч.

— Угадали.

— По компьютерной части он просто кудесник, — заверил квадр-офицер. — И еще, он заводной, раз пообещал, то в лепешку расшибется, но сделает.

Стасия принесла ужин. Когда она, легко наклонившись, поставила порцию салата перед Кином, надушенный искусственный локон парика едва не коснулся его щеки, и эта несбывшаяся тень мимолетной щекотки внезапно взволновала его. Налив минеральной воды в стакан, официантка пожелала приятного аппетита и поспешила дальше, толкая перед собой уставленную блюдами тележку.

Кин принялся за еду, которая показалась ему безвкусной, точно вата. Видимо, подспудная нервная перегрузка оказалась даже сильнее, чем ему казалось. Что ж, мысленно рассудил он, бурная ночь в объятиях привлекательной женщины придется тем более кстати.

— Как бы там ни было, день сегодня выдался все-таки удачный, — заявил он, доев салат и откинувшись на спинку стула.

— Не сглазить бы, — откликнулся его телохранитель, утирая рот бумажной салфеткой.

Заметив, что Кин и Ронч опустошили тарелки, Стасия поспешила к ним за расчетом.

— Знаете, говорят, доктор Харагва погиб, — как бы невзначай промолвила она, глядя на Кина из-под голубой челки. — Об этом только и разговоров...

— Да, крайне прискорбно, — он подал ей свою карточку.

— Это правда случилось у вас на глазах?

— Он показывал нам с Рончем препарированного прыгунчика, — нехотя ответил Кин. — Нечаянно укололся его иглой. Прямо скажу, страшная смерть.

— Он сам ее выбрал.

— Простите, в каком смысле?

— В прямом. Человек создает себе смерть всей своей жизнью.

— Пожалуй , вы правы.

Стасия взглянула на него размытым лиловым взглядом, и Кин ощутил, как отчетливая тихая искорка чувственности проскочила между ними. Ее миловидное лицо чуточку осунулось, в мягких чертах проступила дразнящая хищная жесткость, произошло мгновенное преображение из смазливой куколки в редкостную красавицу. У Кина под ложечкой шевельнулся льдистый комок ошеломления. Тут же утонченный лик сменился прежней простоватой маской, но теперь он знал, какой может быть эта женщина, когда наружу прорывается ее тщательно скрываемая сущность.

— Увидимся в девять часов, — сказала вполголоса официантка, покончив с расчетом.

— О да, конечно.

Когда она возвращала карточку, Кин не удержался от того, чтобы легонько пожать ее теплые пальцы, и почувствовал ответное пожатие, быстрое и крепкое.

Как-то раз один его приятель хвастался, что безошибочно распознает любовные стати женщины по ее рукам. Пожалуй, в этом есть зерно истины. У Ринты пальцы длинные и хрупкие, изящные нервные пальцы, некстати вспомнилось ему. Совершенно иные, чем у Стасии. Повернувшись, она протянула руку за карточкой Ронча, ткань блузки натянулась на груди, обрисовав напрягшиеся крепкие соски. У Кина стеснилось дыхание, угрюмая тяжесть набрякла в паху, он понял, что потаенная игра их рук также пробудила в женщине всплеск желания. Несколько мгновений длилось эротическое наваждение, как будто энергичные, горячие пальцы Стасии уже стискивают его затвердевший ствол, изнывающий в преддверии лона, заплутавший в его сочных шелковистых складках, и вот наконец он торжествующе замирает, смакуя решающий миг, уперевшись в тугое колечко входа.

Снова ее расфокусированный, словно бы близорукий лиловый взгляд скользнул по его лицу.

— До встречи, Элий.

— До скорой встречи, — откликнулся он.

Когда они с Рончем вышли из столовой, солнце скрылось за горной грядой, и в воздухе начали стремительно сгущаться сумерки. Складки ложбины заволокло молочной дымкой, над темными громадами гор проступили первые блеклые звезды. Ощутимо повеяло прохладой, и захотелось поднять забрало, чтобы вдохнуть полной грудью влажный вечерний ветерок. Досадно и нелепо, что за такое обыкновенное крохотное удовольствие на Тангре можно поплатиться жизнью.

— Это добро куда денем? — осведомился Ронч, похлопывая ладонью по болтающемуся у него на боку криостату.

— Пусть постоит пока у меня. Думаю, завтра Зига восстановит файлы, и мы вернем голову в лабораторию, — ответил Кин, сворачивая на дорожку, ведущую к его дому.

Войдя следом за Кином в комнату, квадр-офицер поставил криостат в угол и вздохнул с облегчением, увесистый ящик успел ему надоесть.

— Ладно, я пойду, счастливо оставаться, — сказал на прощание он. — Как говорят у нас на Эргасте, желаю пышной ночи.

Ронч произнес это с неподдельным дружелюбием и теплой простотой. Любого другого на его месте Кин не преминул бы одернуть, однако тут у него просто язык не повернулся.

— Уж я постараюсь, — пообещал он.

Ухмыльнувшись в седые усы, Ронч крепко пожал Кину руку и оставил его в одиночестве.

Избавившись от бронекостюма, первым делом Кин отправился в санузел, помочился и смыл с крайней плоти клейкую слизь, которую оставило по себе отхлынувшее возбуждение. Затем долго плескался под душем, потом вернулся в комнату, бросился на тахту и растянулся навзничь, подложив руки под голову. Его окутало ощущение мягкой свежести, приободрившийся, он принялся намечать рабочий план завтрашнего дня.

Прежде всего надлежало после завтрака устроить изовравшейся скотине Тарпицу крепкий разнос по всем статьям, чтобы деморализовать его окончательно. Кроме того, до сих пор никак не доходили руки найти через базу данных фабра с замазанным глиной номером, который нагнал на него страху позавчерашним вечером. Скорей всего, фабром управлял покойный Харагва, и когда биоробот получил команду открыть огонь, в его мозгу началась сшибка. Вряд ли получится выяснить подлинные причины случившегося, но так или иначе надо наведаться к Мерстону еще раз и вволю покопаться в лабораторном сервере. А самое главное, Зига обещал к утру восстановить раздрызганные файлы, извлеченные из головы мертвого фабра. Тогда должно выясниться наконец, кто именно повинен в трагической стычке. Если худшие подозрения Кина получат документальное подтверждение, в Генштабе разразится настоящая буря, и концерну “Биотех” не избежать крупных неприятностей.

Модуль очередного межзвездного челнока приземлится в космопорте послезавтра вечером, и можно будет с чистой совестью отправляться на нем восвояси. Довольно, он сыт по горло приключениями на этой планете. И без того уже он сделал много, очень много, гораздо больше, чем ожидал. Обезвредить вражеского шпиона пока не удалось, но никто не поставит этого Кину в вину. Выяснить, кто скрывается под кличкой “Туман”, легче всего через агента в имперском разведцентре на Демионе. Рано или поздно это произойдет.

Внезапно его мысли перескочили на доктора Мерстона. Классический образчик ученого чудака, совершенно перекрученный узлом невротик. Досье без сучка и задоринки, жизненный путь зияет отменно скучной гладкостью. Мерстон, как и безвременно почивший Харагва, холостяк, но не имеет ни малейшей склонности к загулам. Невесть почему на руководящие посты в концерне выдвигают исключительно неженатых людей, прямо-таки монашеский орден с научно-производственным уклоном. Впрочем, нет ли здесь путаницы между причиной и следствием? Ни один семьянин не станет просиживать в лаборатории с утра до поздней ночи без выходных, соответственно, быстрой карьеры ему не сделать.

Обволакивающий покой потихоньку сгущался, и Кин был близок к тому, чтобы задремать и осрамиться, проспав свидание. Спохватившись и скосив глаза на стенные часы, он увидел, что уже половина девятого. Резко вскочил с тахты и проделал несколько гимнастических упражнений для вящей бодрости, затем надел свежее белье и облачился в строгий партикулярный костюм.

Пройдя по коридору в левое крыло дома, он деликатно постучал в дверь семнадцатой квартиры.

— Входите, открыто, — послышался голос Стасии.

Кин вошел в квартиру, чья планировка была точным зеркальным отражением той, которую отвели ему. Отведя рукой шуршащую завесу из пластмассовых бусинок, он ступил на искусственный мох и повел глазами вокруг, свыкаясь с полумраком, разбавленным мягким рдеющим светом от ночника в дальнем углу.

Стасия полулежала на тахте в длиннополом цветастом халате, поджав под себя босые ноги. Впервые Кин увидел ее без парика, собственные волосы у нее оказались светло-русыми, очень коротко подстриженными, отчего она походила на подростка, и в сочетании с телом зрелой женщины это выглядело неожиданно волнующим, донельзя притягательным. То, что она решилась принять гостя в домашнем халате, пускай экзотичном и явно недешевом, недвусмысленно предвещало, чем закончится визит.

На квадратном столике перед тахтой стояли бутылка вина, два бокала и раскрытая коробка конфет. При взгляде на притулившийся рядом с бутылкой букетик искусственных цветов в хрустальной вазочке Кина слегка покоробило, имитация живых цветов, будь то пластмассовая или голографическая, всегда представлялась ему дурным тоном. Впрочем, ожидать безукоризненного вкуса и особенной утонченности от любовницы на один вечер вряд ли уместно, подумал он.

— Присаживайтесь, — ослепительно улыбнувшись, женщина указала на стоявшее возле столика пухлое кресло гостиничного вида.

— Благодарю, — Кин отвесил полупоклон и уселся.

Стасия машинально подняла руку к волосам, как если бы на ней был парик и требовалось поправить локоны. Широкий расшитый рукав ополз до плеча, обнажив сдобную белую руку.

Кину бросился в глаза характерный ножевой шрам на запястье, прежде его скрывала кружевная манжета форменной блузки. Похоже на след от неудачной попытки свести счеты с жизнью, и в досье наверняка об этом упомянуто. Возможно, завтра он позволит себе наконец выяснить все о Стасии Фейно, если выдастся хоть немножко свободного времени. Имея такую отметину, женщина обычно прибегает к услугам пластической хирургии, а она почему-то не стала сводить некрасивый рубец.

В воздухе витал густой пряный запах. Неспешно продолжая озирать комнату, Кин увидел в изножье тахты маленькую цветную голограмму, ее рамку из призрачного золота обвивали миражные гирлянды тропических соцветий, перед ней торчала из бронзового зажима курительная палочка, над которой изгибался тонкий вихор дыма. Палочка не была иллюзорной, это она источала изысканный экзотический аромат. Изображенное на голограмме божество позабавило Кина: среди перемигивающихся звезд в черном небе лихо приплясывало пучеглазое клыкастое чудище в ожерелье из человеческих черепов.

— Очень рада, что вы пришли, — проворковала Стасия. — Знаете, по вечерам здесь такая жуткая скучища...

— Если такую обворожительную женщину, как вы, некому развлечь, это не делает чести здешним кавалерам, — галантно заявил Кин.

Интересно бы знать, подумал он про себя, кого она принимала здесь позавчерашним вечером и взахлеб ублажала своим сочным ртом, который сейчас призывно улыбается ему. Она даже не подозревает, что ему это известно.

— А вы милый... Наливайте вино, давайте выпьем за избавление от скуки.

— С удовольствием, — Кин вытащил пробку и наполнил бокалы. — Прекрасный тост.

У себя дома Стасия держалась как великосветская дама, ничто в ее манерах не напоминало о хлопотливой услужливой официантке из гарнизонной столовой. Приняв из рук Кина бокал, она подняла его на уровень глаз и посмотрела на гостя поверх золотистого ободка. Впервые Кин увидел ее без лиловых контактных линз, и обнаружилось, что глазная радужка у нее серая с рыжими искорками.

— Итак, долой скуку, — провозгласила она. — И да здравствует веселье.

— Трижды виват, — поддержал ее Кин и, пригубив вина, снова покосился на голограмму с танцующим чудищем.

— Я вижу, вас заинтересовал мой Харашну, — промолвила Стасия так, словно речь зашла о домашнем зверьке. — Это мой бог.

— Он выглядит довольно импозантно, — признал Кин. — К стыду моему, я о нем практически ничего не знаю.

— Харашну властвует над миром, ибо он есть средоточие наслаждений.

— Интересная формулировка. Правда, я не совсем понимаю, при чем тут черепа, в таком случае.

— Наслаждение и гибель всегда идут рука об руку, — расширив глаза, вполголоса заявила женщина.

Как только разговор коснулся клыкастого божества, Кину почудилось, что в безупречном облике Стасии вдруг прорезалась тень тщательно скрываемого безумия. Впрочем, решил он, истовая религиозность всегда представляет собой разновидность тихого помешательства.

— Но ведь вы сегодня, помнится, сказали, что не боитесь гибели, — заметил он.

— Да, это так.

Отпив из бокала еще один маленький глоток, Стасия воззрилась на своего гостя не без некоторой снисходительности, словно взрослый человек на любопытствующего ребенка.

— А еще вы сказали, что есть вещи куда страшнее, — продолжил заинтригованный Кин.

— Верно.

— Могу ли я узнать, какие именно вещи вы имели в виду?

Все с тем же снисходительным видом женщина повертела в руке недопитый бокал и поставила его на столик.

— Видимо, вы считаете, что нет ничего страшнее смерти, — сказала она.

— Все так считают.

— Ошибаетесь, — мягко возразила Стасия. — Я так не считаю. Значит, уже не все.

— Интересно бы узнать, почему?

— Потому что смерти нет.

— Тогда что может быть страшнее смерти? — с искренним недоумением спросил Кин.

— Жизнь.

Откинувшись на спинку кресла, Кин немного помолчал, переваривая услышанное.

— Может быть, я чего-то не понимаю, — проговорил он. — Но ведь если смерти нет, жизнь бесконечна.

— Именно это и есть самое страшное.

— Как я понимаю, это нечто вроде символа вашей веры?

— Нет, это мое собственное убеждение. Хотя оно вполне согласуется с учением Харашну, — наклонившись вперед, Стасия взяла из коробки конфету в виде сердечка, откинулась на подушки и откусила половинку своими мелкими ровными зубами.

Продолжать эту религиозно-философскую дискуссию было бы совершенно не к месту. Потягивая вино из бокала, Кин старался понять, почему под ложечкой холодным комком засело неотвязное предощущение беды. Интуиция подсказывала ему, что Стасия пригласила его к себе далеко не спроста.

Может быть, он преждевременно вообразил себя хозяином положения, которому нечего больше опасаться. А между тем ситуация еще далека от разрядки, для него вполне могли припасти какой-нибудь грязный трюк из арсенала политической полиции, вроде внезапного появления ее любовника и драки с непредсказуемыми последствиями. Или она в решающий момент начнет визжать, царапаться и звать на помощь, а когда в комнату ворвутся соседи, заявит, что Кин пытался ее изнасиловать.

Так или иначе, следует быть начеку, и если это какая-то поганая ловушка, то тем, кто ее расставил, несдобровать. Посмотрим, кто кого переиграет, рассудил Кин. Если угрожает провокация, то лучшая тактика — вести себя как ни в чем не бывало, быть самим собой без малейшего наигрыша. А там видно будет.

Он хотел бы заговорить с ней о переданной ею утром предостерегающей записке, но этого делать не следовало, поскольку комната безусловно прослушивалась.

— Я включу музыку, если вы не против, — прервала затянувшееся молчание Стасия. — Что бы вы хотели услышать?

— Всецело полагаюсь на ваше усмотрение.

Она взяла с полочки у изголовья тахты крохотный пульт униплейера и нажала кнопку.

— Вот, послушайте, это Стенжелл.

С первых же тактов Кин узнал свою самую любимую мелодию, анданте из третьего струнного квартета. Широко взмыли первые такты, дохнуло весенней свежестью и потаенной грустью. Так вот откуда доносилась эта музыка позавчера, сообразил Кин.

— Потрясающе, — сказал он. — Вы тоже любите эту вещь?

— Почему вас это удивляет?

— Не удивляет, что вы, я просто обрадовался. По-моему, это одна из самых безыскусных и гениальных мелодий на свете.

Он умолк, зачарованный знакомыми переливами основной темы, ее щемящие ноты плавно кружились в багровом пряном сумраке.

— Знаете, на что это похоже? — спросила вдруг Стасия. — Мне всегда казалось, что так плачут звезды.

— Рискую показаться банальным, — ответил он, вслушиваясь в мерную струнную капель. — Но у меня эта музыка ассоциируется с ранней весной.

— Вот его знаменитая Третья Космическая мне не так нравится, — призналась она. — В ней Стенжелл совершенно непохож на себя, как будто ее писал другой человек.

— А я ее очень люблю. Это тоже Стенжелл, хотя совершенно в другой манере. Мощная, величественная вещь.

— По-моему, он был настоящим гением, — задумчиво сказала Стасия. — И зачем только его втравили в такую грязь... Знаете, я думаю, он умер от позора.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил Кин.

Между тем он знал неприглядную правду. Началось с того, что второй секретарь посольства Конфедерации на Демионе, он же секунд-офицер внешней разведки Энзер, стал перебежчиком и сделал ряд заявлений для имперской прессы. Одно из самых сенсационных разоблачений касалось Стенжелла, которого сам Энзер завербовал еще в бытность того безвестным студентом консерватории. Разразился бешеный скандал, газетчики наперебой изощрялись в оскорблениях, даже мировую известность композитора ухитрились преподнести как дутую славу, созданную усилиями тайной полиции, всячески пестовавшей своего сексота. Что было, разумеется, полнейшей ерундой, поскольку среда творческой интеллигенции кишела осведомителями, и Стенжелл являлся в этом отношении скорее правилом, нежели исключением. Но, в отличие от остальных, ему не повезло, тайное стало явным, и началась оголтелая травля.

Газетная шумиха вокруг имени Стенжелла совпала с тем, что композитор незадолго перед ней пережил глубокий кризис сознания, связанный с его обращением к таркизму и стремлением неукоснительно соблюдать все его предписания, включая решительный запрет на ложь. По иронии судьбы пылкий неофит решил ознаменовать свое рождение для жизни новой решительным разрывом отношений с политической полицией, о чем не преминул сообщить курировавшему его офицеру. Поэтому он воспринял все последующее как месть за отказ от дальнейшего сотрудничества, и беднягу окончательно сорвало с тормозов. Правда, еще до того, как Стенжелл решил принести публичное покаяние, об этих непохвальных намерениях доложил его духовник, монах Асворий. Наивный композитор плохо представлял собой степень инфильтрации таркистского клира косвенными сотрудниками. Пред объективы и микрофоны его не допустили.

У Стенжелла действительно пошаливало сердце, но умер он от укола растительного алкалоида, вызывающего мгновенный паралич сердечной мышцы и не поддающегося обнаружению хроматографическим методом, это Кин знал совершенно точно. Некогда получив доступ к секретным архивам, он собственными глазами прочитал донесение его жены, которая регулярно сообщала политической полиции всю подноготную их семейной жизни. В нем сообщалось о том, что затравленный газетными борзописцами композитор собирался сделать ряд заявлений для прессы. Благодаря многолетнему сотрудничеству с секретной службой он умудрился узнать очень многое, начиная с методов работы и кончая донельзя щекотливыми фактами, а теперь, опозоренный и отчаявшийся, решил предать все это гласности. Некоторые шансы пробиться сквозь цензуру и осуществить свое намерение у него были, поэтому решение о ликвидации Стенжелла незамедлительно приняли на самом высоком уровне, привели в исполнение четко и скрытно, а позже отправили вслед за ним и безутешную вдову, которая на свою беду слишком много знала.

Музыкальный файл окончился, униплейер умолк, и Стасия снова взялась за пультик.

— Поставить что-нибудь еще? — спросила она.

— Я бы предпочел с этим повременить. Теперь любая другая музыка только испортит впечатление, — рассудил Кин.

— Вы правы, — согласилась она. — Тогда налейте еще вина.

— Ах да, извините, — спохватился Кин и, удобства ради придвинув свое кресло ближе к тахте, наполнил бокалы.

Он никак не мог разобраться в себе, понять, почему его так будоражит эта женщина, отчего ему не дает покоя странная смесь пронзительного влечения с болезненной ревностью и чуть ли не отвращением, как будто ее пухлые губы покрыло несмываемой коркой засохшее семя другого мужчины.

Раскинувшаяся на груде вышитых подушек Стасия влажно улыбнулась, принимая из его рук бокал.

— Итак, за что мы будем пить?

— Я бы предложил традиционный офицерский тост, за прекрасных дам, — не найдя ничего лучшего, Кин решил отделаться дежурной пошлостью.

— Очень хорошо, — промурлыкала она и, отпив крохотный глоток, потянулась за очередной конфетой.

Словно бы ненароком, в глубоком вырезе ее просторного халата мелькнула наливная белизна грудей, и у Кина перехватило дыхание. Он залпом осушил свой бокал, даже не почувствовав букет вина.

— Берите, они очень вкусные, — посоветовала ему Стасия, указывая оттопыренным мизинчиком на коробку с шоколадным ассорти.

— Благодарю, но к сластям я довольно равнодушен.

— А я ужасная сладкоежка, — призналась она, прожевав конфету. — Хотя случилось так, что целых три года мне пришлось обходиться без сладкого. И ни капли вина, можете себе представить.

— Кажется, я понимаю. Вы, наверно, приняли какой-то строгий обет.

— Да, вы угадали. Случилось так, что я ушла в монастырь. А Харашну запрещает стремящимся к праведности мирские наслаждения.

— Вот как, вы были монахиней? — изобразил удивление Кин.

— Меня удостоили посвящения девятой ступени. Хотите взглянуть на главу нашей церкви?

— Было бы интересно.

Стасия взяла валявшийся на покрывале пульт униплейера и переключила головизор. На месте бессмысленно и однообразно пляшущего Харашну, который успел изрядно поднадоесть Кину, в увитой цветами рамке появилось смуглое лицо пожилого мужчины с необычайно живыми и яркими карими глазами. Его гладко выбритую голову украшал тонкий золотой обруч.

— Он имеет посвящение первой ступени, то есть, является глазами и устами Харашну в безотрадном бренном мире, — сказала она. — Говоря другими словами, он реальное воплощение бога. При посвящении его нарекли Джандар, а его сакрального имени не знает никто.

Про себя Кин усмехнулся, он случайно знал отнюдь не сакральный псевдоним Джандара, в списках агентов тайной полиции наставник харашнуитов на Ирлее числился под кличкой “Карий”. Воплощенный бог умудрялся тянуть деньги не только из научного отдела под видом совершенствования методик манипулирования психикой, но и получал финансовую поддержку из молодежного отдела, поскольку проповедовал решительный отказ от какого бы то ни было участия в политической жизни.

— Это человек невероятной духовной мощи, — продолжала Стасия, любуясь голограммой. — Он был совершенно падшим юношей, погрязшим в мирских удовольствиях, он блудил напропалую, пил и даже пробовал наркотики. Однажды вместе с развеселой компанией друзей он отправился кататься по Шамсинте на электроллерах. Завидев храм Харашну, он оставил свой электроллер у входа и вошел внутрь просто из любопытства. Стоило ему узреть лик бога, на него снизошли дары благодати, он упал пред алтарем, покаялся в прежних грехах и вскоре принял первоначальное посвящение. Ныне он глава нашей церкви на Ирлее.

— Судьба достаточно неординарная, — признал Кин.

— Портрет несовершенен, надо видеть его воочию. Из его глаз исходит белое сияние, я никогда не видела ничего подобного.

В ее голосе просквозили необычайно трепетные нотки, уловив их, Кин сразу заподозрил, что тут не обошлось без романтической влюбленности.

— Мне трудно вообразить, что такая обворожительная женщина, как вы, заточила себя в монастыре, — произнес он. — Если не секрет, почему вы его покинули?

— Я оказалась недостойной, — безмятежно молвила она, крохотными глоточками смакуя вино из бокала. — Однако я благодарна судьбе за этот опыт, значит, так решил всеведущий Харашну.

Расплывчатый ответ подразумевал, что дальнейшие расспросы окажутся бестактными. Скорей всего, случай совершенно рядовой: монахиня, влюбившаяся без памяти в главу секты, подверглась изгнанию из монастыря. Все-таки надо будет на досуге заглянуть в ее досье, подумал Кин.

— Вам налить еще? — спросил он, взявшись за бутылку.

— Наливайте себе, а мне пока достаточно.

Плеснув в свой бокал вина, Кин покуда не стал к нему притрагиваться. По его мышцам уже растекся легкий звенящий хмель, и сгущать его не хотелось.

— Как продвигается ваша инспекция, надеюсь, успешно? — поинтересовалась Стасия.

— Благодарю, вполне.

Скупая фраза прозвучала довольно-таки сухо, распространяться на эту тему Кин вовсе не желал. Курительная палочка перед голографическим портретом Джандара догорела, усыпав плоскую коробочку униплейера хлопьями серого пепла. Пауза слегка затянулась, между тем серые глаза Стасии томно и выжидательно уставились на Кина. Похоже, она давала понять, что гостевой ритуал благополучно исчерпан, и пора наконец приступать к любовной игре.

— У вас очень интересная татуировка, — подавшись вперед, Кин протянул руку и мягко дотронулся до запястья Стасии. — Могу ли я узнать, что она означает?

Она растянула уголки губ в многозначительной гримаске.

— Это пах непостижимого Харашну. Когда он в небесных садах предается молитвенной любви с пятью праведницами, они располагаются вокруг него в священной позе фаштий, образуя звезду. Бог берет их сразу всех и дарит им величайшее, неслыханное наслаждение всю ночь. А ночь Харашну длится сто восемь лет.

Пришедший в некоторое замешательство Кин попытался вообразить эту картину, и она представилась ему не лишенной комизма.

— Два в квадрате на три в кубе, — прозаически пробормотал он себе под нос.

— Что вы сказали? — переспросила женщина.

— Я имел в виду, что если умножить дважды два на три в третьей степени, получится именно сто восемь. Гармония магического числа, так сказать.

— Правильно, — подтвердила Стасия. — Двойка — мужское число, а тройка — женское. Число сто восемь знаменует их слияние.

— Простите мое невежество, а что такое поза фаштий? — поинтересовался Кин.

— Наиболее естественная для соития, — не моргнув глазом, объяснила женщина. — Ее также называют соприродной.

С дразнящей лукавой улыбкой она повернулась на живот и уперлась грудями в ложе, приподняв зад, отчего узорчатая ткань туго натянулась на ее ягодицах.

— Вот так, — пояснила она, глядя на Кина через плечо и не спеша менять позу.

Охваченный тихим ознобом вожделения, Кин чуть помедлил, потом встал с кресла и потянулся к стоящей на четвереньках женщине. Та перевернулась на спину и порывисто обняла его. Последовал головокружительно долгий поцелуй, Кин ласкал кончиками пальцев шею Стасии и самозабвенно сосал суматошный кончик ее языка. Немного погодя его ладонь скользнула в треугольный вырез просторного халата и нашарила упругую грудь с торчащим соском. Содрогнувшись и запрокинув голову, Стасия коротко, со всхлипом, вздохнула и снова подставила Кину жадный рот. Легонько покусывая ее губы, Кин гладил нагое тело под плотной расшитой цветами тканью, добравшись до пояска, развязал его наощупь и распахнул длинные полы халата. Стасия прервала поцелуй и, приподнявшись, выпростала руки из рукавов, потом простерлась навзничь, прикрыв глаза и закинув руки за голову. Кин поднялся с тахты, чтобы раздеться, и замер, похолодев от восторга, глядя на распростертое перед ним тело, в котором стройность высокой талии удивительно сочеталась с пышностью бедер и грудей.

Пока Кин торопливо стаскивал костюм, женщина лежала неподвижно, словно в забытьи, но стоило ему раздеться и склониться над ней, она вскинула руки и рывком привлекла его к себе. К тягучему аромату воскурений и духов примешался одуряющий легкий запах ее пота и возбужденного лона. Осыпая ее груди быстрыми поцелуями, Кин ощущал себя раскаленным и иссохшим, жаждущим окунуться в блаженную шелковистую влагу.

Среди сумбурных ласк Стасия жарко прошептала ему в ухо:

— Подожди... я выключу... при нем нельзя...

Нашарив пульт, она отключила униплейер, и голографическое изображение Джандара в изножье тахты исчезло.

Изнывающий от нетерпения Кин был не в состоянии продолжать прелюдию, он сгреб Стасию в охапку и попытался просунуть колено между ее вытянутых ног, но вдруг она жестко уперлась ладонями ему в грудь и оцепенела.

— Не надо так... — умоляюще шепнула женщина, плотно сжав бедра.

— Почему?

— Не надо... Я не могу... не могу так... Я посвящена Харашну...

Да она же попросту помешана, с тихой оторопью подумал Кин. Однако дикое возбуждение захлестывало его необоримо и, продолжая расточать нежные ласки, он вытянулся рядом с ней на боку. Рука Стасии скользнула вдоль его живота, и горячие пальцы крепко сжали изнывающий набрякший член.

— Я зацелую его, — просительно прошептала она. — Хорошо?

— Нет, — с неожиданно прихлынувшей яростью буркнул Кин.

На мгновение в памяти вспыхнул тот злосчастный файл прослушивания, угораздило же на него наткнуться. Получить те же в точности любовные дары, что и его неизвестный позавчерашний предшественник, почему-то казалось ему нестерпимым унижением.

Вкрадчивыми, но упорными поглаживаниями он заставил ее чуть развести бедра. Потом накрыл ладонью влажный мех лобка, крепко прижавшись к разгоряченному затрепетавшему телу, помедлил и сдвинул руку ниже, перебирая пальцами скользкие лепестки меж вздрагивающих, слегка раздвинутых ног.

— Ты ведь хочешь этого, — настаивал он. — Хочешь сама.

— Да. Да, я хочу. Но это запрещено.

— Но ты же хочешь.

— Нет... — выдохнула истекающая любовным соком Стасия. — Не надо, прошу тебя...

— Хочешь, — повелительно шепнул Кин, и его палец медленно заскользил вовнутрь.

— Да. Да. О, какое безумие... — горячечно бормотала она, то крепко стискивая бедрами его руку, то разводя их в стороны.

Согнув палец, Кин принялся плотно массировать самую чувствительную точку влагалища сразу за входом, наверху, и тут же Стасия коротко ахнула, напрягшись всем телом. Грубо навалившись на нее, Кин силой развел ее колени, пристроился меж полусогнутых ног, уткнувшись в раскрытую мокрую промежность. Началась страстная возня, распростертая Стасия вздрагивала, неуверенно и безуспешно пытаясь отстранить лежащего на ней Кина. Эта красавица со стрижкой подростка вела себя точь-в-точь как обуреваемая желанием и страхом девственница. Шалеющий от свирепого вожделения Кин придавил ее всем своим весом и крепко стиснул гладкую тугую ягодицу, другой рукой направляя член.

— Нет-нет-нет-нет... — залепетала женщина плачущим голосом, когда почувствовала упершийся головкой в преддверие твердый ствол, однако уже не пыталась сопротивляться.

Невольно затаивший дыхание Кин медленно проникал все глубже, орошаемый сладостной маслянистой влагой, и наконец замер, войдя до упора, поддев мясистый бутон в самой глубине. Стасия тихо простонала, вздрогнула и безвольно обмякла.

Приподнявшись на руках, Кин начал с медленного ритма, ускоряя понемногу движения, и вскоре вошел в бешеный раж, глядя, как сотрясается великолепное женское тело в такт его ударам.

Безучастная Стасия раскинулась под ним, повернув к стене осунувшееся лицо с застывшими невидящими глазами, которые теперь казались черными из-за того, что предельно расширившиеся зрачки свели радужку на нет.

— Что ты делаешь, о, что ты делаешь со мной... — вдруг жалобно запричитала она, однако теперь уже Кин не ощутил ни малейшего сопротивления, двигаясь в ее лоне размашистыми толчками.

— Ты изумительная, — шепнул он и, прижавшись к пышному телу, принялся теребить губами набрякший сосок.

Томительно заныла готовая хлынуть наружу струя семени, и Кин успел замереть за секунду до того, как сперма вырвалась на волю. Он не желал разрядиться в одиночку, надеясь, что Стасия выйдет из шокового оцепенения. И когда он, немного успокоившись, возобновил движения, его старания оказались вознаграждены. Внезапно женщина, словно очнувшись ото сна, вцепилась в его плечи, жарко задышала и крепко обхватила Кина ногами.

— Ты сделал это... — потрясенно пролепетала она. — Ты взял меня так. Теперь ты бог. Какое кощунство...

Теперь она отзывалась ему, порывисто и страстно, слившись в одном ритме с ним.

— Да, да, вот так, да, еще сильнее... — безостановочно умоляла она. — Крепче, да, вот так...

Не выходя из нее, Кин слегка отстранился, ухватил ее ноги и сложил гибкое тело женщины коленями к грудям, снова припал к ней и яростно заработал членом. Больше оттягивать финал он не мог, раскаленное пульсирующее марево подхватило его и понесло неудержимо. Стасия раздвинула и опустила ноги, упершись пятками в ложе, вытянувшись струной и вибрируя на весу. Накатил шквал сладостной боли, Кин зарычал, извергаясь, вбивая жидкую молнию в скользкое от испарины, выгнувшееся дугой тело женщины. Она содрогнулась, коротко вскрикнула, царапая ногтями его плечи. Потом сдавленно замычала, вскидываясь навстречу его неистовым ударам, разомлевшая и раскрытая целиком, встречая горячую струю семени упругими волнами жадного лона.

Опорожненный и задыхающийся, он рухнул на Стасию и замер, прижавшись щекой к ее плечу. После короткого затишья он почувствовал, как женщина взяла его руку, поднесла к губам и стала тихо целовать, один за другим, кончики его пальцев.

— Ты могуч, ты мой Харашну, — горячечно прошептала она. — Твой ствол вознес меня до девятого слоя небес.

Обливающийся липким потом Кин погладил ее по щеке и перекатился на спину.

Глава 13. Давайте воздержимся от скороспелых решений

Он никак не ожидал проснуться настолько свежим и бодрым после того, как провалился в сон незадолго до рассвета. Ночь напролет они со Стасией занимались любовью, жадно, взахлеб, и никак не могли насытиться друг другом. Во время очередной передышки, когда они обнялись и тихо замерли, неожиданно зазвонил интерком. Приподнявшись, Кин скосил глаза на светящееся табло будильника в изголовье, оно показывало двадцать семь минут четвертого. Вольготно раскинувшаяся на подушках рядом с Кином нагая Стасия даже не шевельнулась.

— Кто это звонит? — спросил он.

— Отвечать не надо, — равнодушно проговорила она, потянула его к себе и подставила губы.

Наверняка звонил тот, кто велел ей залучить Кина в постель, то есть, либо сам Нариман, либо кто-то из его людей. Не стоило труда вообразить, как бесится этот человек, вынужденный заполночь сидеть в наушниках и прослушивать комнату, где объект и косвенная сотрудница как ни в чем ни бывало предаются любовным утехам. В конце концов, рассвирепевший и обескураженный, тот решил позвонить по интеркому и намекнуть, что пора бы переходить к... Непонятно, к чему именно — расспросам, ссоре, воплям о помощи, якобы случайному появлению ревнивого сожителя? Кин терялся в догадках, какие инструкции ей дали касательно него, одно лишь оставалось предельно ясным, Стасия решила не исполнять порученное. Он просто шкурой чувствовал, что рискует, придя к ней в гости. Смутно витавшая в воздухе опасность только раззадорила его, но теперь ситуация разрядилась, и вряд ли ему суждено узнать, в чем заключался риск.

Настырные трели интеркома смолкли. Кин снова погрузился в нежное бешенство соития, а вынырнув из него, задыхающийся и опустошенный, ощутил сильный голод.

— Знаешь, очень хочется есть, — признался он. — У тебя найдется что-нибудь перекусить?

— Только мясного у меня нет, — предупредила она. — Я не ем мяса. Это ничего?

— Мне бы хоть черствую корку, хоть что-нибудь, — взмолился Кин.

С улыбкой потрепав его по щеке, накинувшая халат Стасия скрылась за бисерной занавеской. Вскоре там, словно ненароком обиженный зверек, пискнул таймер микроволновой печи, и женщина вернулась в комнату с блюдом, на котором горкой лежали разогретые овощные консервы.

— Все, что нашлось, — сказала она, поставив еду на столик и занявшись поисками вилки.

— А ты не составишь мне компанию?

— Нет, я не голодна. Ешь, не стесняйся. Ах, вот они где, — и она вынула из тумбочки пакет с пластмассовыми вилками.

Долго упрашивать его не пришлось. Придвинув столик ближе к тахте, Кин стал уплетать нехитрую снедь, и она показалась ему самым потрясающим кушаньем, которое он когда-либо пробовал.

Стасия сидела в кресле и задумчиво смотрела на него, подперев щеку рукой. Удивительное дело, в браке с Ринтой он никогда не ощущал себя настолько тепло и уютно, по-домашнему, по-семейному. Так, словно они были давно женаты и умудрились при этом не разлюбить друг друга. Он вдруг почувствовал поразительную полноту и радость жизни в ее необычайно простой основе, вот ночь, вот мужчина и женщина наедине, он с удовольствием ест приготовленное ею, а она с неменьшим удовольствием смотрит на это. И ровным счетом никакого значения не имела подоплека происходящего, неважно, кого она принимала здесь позавчера, кто и зачем пытался дозвониться до нее среди ночи по интеркому, абсолютно неважно все, происходящее в огромном мире за пределами этой комнатки, все, что уже произошло и еще произойдет. Его суматошная жизнь внезапно прояснела и сгустилась до неописуемо блаженного покоя здесь и сейчас.

Очухайся, придурок, здешние подонки подложили тебе блядь, ты ее трахнул и раскис, как последний сопляк, ехидно сказал он сам себе, орудуя вилкой. Это же все неспроста, нельзя расслабляться, надо быть начеку... Но циничная тирада ничем не отозвалась в его душе, она канула бесследно, пройдя сквозь ощущение всеобъемлющей, ничем не омраченной радости, как харкотина сквозь голограмму. Никогда в жизни у него еще не было такой безрассудно счастливой ночи. И он знал, что всегда будет благодарен за нее судьбе.

— Добавки хочешь? — спросила Стасия, когда Кин съел овощи подчистую.

— Спасибо, я сыт, — поблагодарил он, отодвигая пустое блюдо. — Было необычайно вкусно.

— Ты шутишь?

— Ничуть.

Она ласково взъерошила его мокрые от пота волосы, сбросила халат и вытянулась рядом с ним.

— Ты устал?

— Немножко. Но это ничего, сейчас отдохну, — рука сама собой потянулась гладить ее великолепные груди.

— Неужели тебе мало? — с притворным ужасом спросила она.

— Конечно.

— Ты ненасытное чудовище.

— Но это же мой единственный недостаток.

— Зато у меня их целая куча.

— Пока не заметил ни одного.

— Я сумасшедшая, — прошептала она, страстно выгибаясь под его рукой.

— Очень кстати, я тоже сумасшедший.

— Нет, в самом деле. Я действительно сумасшедшая.

— О да. А еще некрасивая и тощая, — продолжая вкрадчивые ласки, усмехнулся он.

— Ты просто ничего не знаешь.

— Я знаю, что мы живем в абсолютно сумасшедшем мире.

— Это правда. Я боюсь его. Я боюсь всего. Я боюсь всех.

— Меня тоже?

— Сначала боялась. Теперь нет, — со вздохом призналась она, положив голову ему на грудь.

— Что ж, спасибо.

— Ты хороший. Ты удивительно хороший. Ты не обидишься, если я скажу?..

— Нет. Говори.

— Тебя изломали. Я могу тебе это сказать потому, что меня изломали тоже. Знаешь, чего бы я хотела?

— Понятия не имею.

— Попасть с тобой на необитаемую планету, — щекотно прошептала она. — Только ты и я, больше никого. Понимаешь?

— Да.

Отроческий синдром бегства, отметил недреманный циник, притаившийся в каком-то закоулке сознания.

— Ты бы хотел этого? — ее губы принялись играть его соском.

— Боюсь, это невозможно.

— Я знаю. Всегда хочется невозможного, — вздохнула Стасия и всердцах добавила. — А, шли бы они к черту.

— Кто именно?

От пронзительно острых поцелуев в грудь нарастал новый прилив желания.

— Они. Ох, до чего нескладно и глупо получается. Пропади оно все пропадом, я хочу тебя.

Кин ничего не ответил.

— Почему ты молчишь?

Их разговор потайным электрическим ручейком вытекал из комнаты, шелестел в наушниках слухача, оседал на засекреченном сервере отдела контрразведки.

— Думаю.

Очередной пассажирский модуль придет послезавтра, точнее говоря, уже завтра. Надо уносить отсюда ноги, покуда цел.

— О чем?

Цепочка ее влажных поцелуев медленно тянулась все ниже вдоль его живота.

— О том, что все нескладно и глупо.

— Не слушай меня. Я сумасшедшая дура. Все чудесно.

Язык Стасии принялся хозяйничать в его паху. Вздрагивая от наслаждения, он ерошил мягкий ежик ее волос. Двое сумасшедших в безумном диком мире, небывалый райский сад, ощетинившийся потайными микрофонами. Шли бы они все к черту, прозвучали мысленным эхом ее слова.

Ненадолго забывшись сном под утро, Кин проснулся легкий и звенящий, словно в жилах вместо крови текла газировка. Рядом свернулась клубочком Стасия, глядя на ее совершенно безмятежное спящее лицо, он вдруг усомнился, насколько обоснованны его подозрения. Может быть, из-за обилия передряг в последние дни его обуяла чрезмерная мнительность, и теперь неприятельские козни стали мерещиться на каждом шагу.

Но все-таки, вспомнилось ему, среди ночи кто-то пытался связаться с ней по интеркому, а она не стала отвечать на звонок. Это выглядело крошечным бунтом против ее здешних хозяев, но с тем же успехом могло быть и заранее условленным сигналом. За этим явно нечто кроется. Не говоря уже о переданной ею вчера утром записке, предостерегавшей насчет Ронча. С этой женщиной, подарившей ему потрясающую ночь любви, было связано слишком много вопросов без ответа.

Сквозь щель между плотных штор в комнату вонзалось яркое солнечное лезвие, наискось рассекая уютный сумрак. Потянувшись к столику, он взял свои наручные часы, они показывали одиннадцать минут девятого. Казалось бы, ощущение времени утратилось напрочь, однако внутренние часы в нужный срок просигналили ему побудку. Кин встал с постели и принялся одеваться.

— Который час, милый? — потягиваясь, промурлыкала сонная Стасия.

— Четверть девятого.

— О боже, опаздываю на работу, — всполошилась она, соскочила с тахты и босиком устремилась в ванную.

— Я пойду к себе, — перекрикивая щедрый плеск воды, сообщил ей через дверь Кин.

Выйдя в коридор, он увидел, что стоящий перед его дверью Ронч озабоченно стучит согнутым пальцем по косяку.

— С добрым утром, — окликнул его Кин.

Квадр-офицер вздрогнул, повернулся к нему всем корпусом и с нескрываемым облегчением вздохнул.

— Ах, вот вы где, — прямо-таки просиял он. — А я забеспокоился, думал, не случилось ли чего...

— Все в порядке, — заверил Кин, отпирая дверь.

— Я подожду, пока вы переоденетесь...

— Да чего там, заходите, присаживайтесь.

Мысленно Кин продолжал гадать, для чего понадобилось залучить его на ночь к Стасии. Чтобы провести обыск, оставить засаду или подложить взрывное устройство, вовсе не требовалось прибегать к таким ухищрениям. Его интуиция безнадежно буксовала, порождая зябкую неуверенность. На всякий случай он решил пригласить своего телохранителя войти.

После дурацкого обыска, которому его подвергли в день прибытия на Тангру, Кин не оставлял на своих вещах контрольных ниточек, резонно полагая, что повторная попытка такого рода вряд ли произойдет. Он окинул беглым взглядом комнату, внешне все было в порядке, похоже, в его отсутствие никто сюда не наведывался. Вошедший вслед за Кином Ронч деликатно присел на краешек стула.

— Ящеры опять появились, — выложил он главную новость, расстегивая бронекостюм на груди. — Опять их там тьма-тьмущая. Что-то странное творится, никогда раньше они таких финтов не выкидывали.

— Посмотрим, чем это кончится, — отозвался Кин, доставая бритву.

— Ничем хорошим это кончится не может, — заунывно предрек Ронч. — Кстати, вы, наверно, еще не знаете, что Нариман погиб?

— Что вы говорите? И когда это случилось?

— Вчера вечером, после ужина. Тещин язык набросился со спины, рядом шли еще двое ребят из его отдела, но они ничего сделать не успели.

— Прискорбный случай, — размеренно орудуя бритвой, промолвил Кин.

Он сразу вспомнил Харагву, дразнившего в своем зверинце тещин язык ладонью, и с леденящей четкостью ему вдруг представилось, как жуткая тварь, протаранив бронекостюм, вгрызается между лопаток и впрыскивает едкую струю желудочного сока.

— Надо же было Нариману так напороться, — посетовал Ронч, теребя усы. — Вчера ведь все твари как в увольнение подались, вот уж не повезло ему.

— Зато повезло этому ублюдку Тарпицу, — пробормотал себе под нос Кин. — Теперь его можно поздравить с повышением в должности.

Встрепенувшийся при этих словах квадр-офицер предостерегающе поднес палец к губам, затем оттопырил ухо ребром ладони, давая понять, что комната прослушивается. В ответ Кин пренебрежительно поморщился и махнул рукой.

— А вообще говоря, Нариман же вечно пьяный ходил, реакции никакой, далеко ли тут до беды, — рассудил Ронч.

Сняв штатский костюм и надев мундир, Кин облачился в бронекостюм.

— Пойдем на завтрак, — сказал он, застегивая портупею.

Утро выдалось погожее, однако сильный ветер усердно гнал по яркому небу разрозненные клочки облаков, а с юго-запада на поселок свинцовой стеной надвигались тучи.

— Похоже, опять будет гроза, — проронил Кин.

— Хорошо бы, — отозвался Ронч. — Тогда уж точно без массовки обойдется.

По рыжим склонам ближних гор пестрела знакомая красная сыпь, словно ящеры и не уходили никуда. Над обоими концами ложбины снова тревожно зависли два вихрелета, вдоль заграждения по периметру поселка сновало не меньше полусотни патрулирующих фабров.

— Какая сегодня обстановка, по пути ко мне вам экзоты попадались? — спросил Кин, озираясь.

— Двух портянок шпокнул, ничего особенного пока.

На повороте дорожки Кина с Рончем обогнала Стасия, она чуть ли не бегом спешила к зданию столовой.

— Э, э, осторожней! — крикнул квадр-офицер ей вдогонку. — По сторонам надо поглядывать!

Та, не оборачиваясь, отмахнулась от непрошеного советчика.

— Втычки от начальства за опоздание боится, — прокомментировал Ронч. — А что таким вот кандибобером запросто можно на портянку напороться, этого она не боится.

— Ничего страшного, вон фабры неподалеку, — успокоил его Кин. — В случае чего, прикроют.

Действительно, по испещренной подпалинами многострадальной лужайке возле столовой шагали, растянувшись цепочкой, четверо фабров с ружьями на плечо, не обнаруживая ни малейших признаков беспокойства.

— Если позволите, я вам кое-что скажу, — немного помявшись, произнес Ронч. — Насчет Стасии.

— Говорите смело, — разрешил Кин.

Он произнес это нарочито небрежно, хотя предчувствовал, что не услышит ничего отрадного.

— Вообще-то я не хотел вам говорить... Но к ней часто наведывается этот шустрик Тарпиц, вроде как по служебным делам. Может быть, это не мое дело, извините. Просто чтоб вы знали, на всякий случай, — закончил квадр-офицер и отвел глаза, он явно чувствовал себя неловко.

— Спасибо, что сказали, — искренне поблагодарил Кин, глядя вслед спешащей Стасии.

— Вообще-то он много к кому тут захаживает, но вот к ней особенно часто, — добавил Ронч.

Кину снова вспомнились оставшийся без ответа ночной звонок и странная записка, от которой слишком отчетливо припахивало дешевой провокацией. Значит, скорее всего, к этому приложил руку Тарпиц. Уж не его ли сладострастное сопение зафиксировал файл прослушивания семнадцатой квартиры? С неудовольствием Кин отметил, что всерьез зациклился на этой мерзости, так некстати подвернувшейся в компьютерной базе данных и засевшей в душе гноящейся занозой. Впрочем, тут же сообразил он, совершенно исключено, что Тарпиц позволяет сотрудникам контрразведывательного отдела прослушивать его сексуальные похождения.

В многолюдной и шумной столовой Кин издали поприветствовал Абурхада, тот хмуро кивнул в ответ. Затем нашел взглядом Тарпица, тот сидел спиной ко входу, один за столиком на четверых, и его розовые, слегка оттопыренные уши забавно двигались в такт движениям челюстей. Надо браться всерьез за этого молодчика, подумал Кин. Прямых улик на него нет, Харагва мертв, однако если хорошенько взять его в оборот, Тарпиц должен расколоться.

Державшаяся как ни в чем не бывало Стасия приняла у них с Рончем заказ и вскоре принесла завтрак. Неизменные лиловые контактные линзы придавали ее лицу отсутствующее выражение, густо наложенный тональный крем скрывал темные круги под глазами. Ничто в ее облике и повадке не напоминало о женщине, которая этой ночью задыхалась и страстно стонала в объятиях Кина.

— Вы в курсе, что сегодня в полдесятого утра похороны Харагвы? — спросил Ронч, расправившись со своей отбивной и взяв со стола футлярчик с пластмассовыми зубочистками.

— Нет, для меня это новость.

— Командир отдал распоряжение похоронить его по воинскому обряду, но без салюта.

— Вполне резонно, — Кин отделался пустопорожней фразой, лишь бы что-нибудь сказать.

Он никогда не придерживался той точки зрения, что труп врага пахнет хорошо, и при воспоминании о мрачной кончине биотехнолога в который раз ощутил нечто вроде угрызений совести, как будто обязан был предотвратить его самоубийство. Отодвинув тарелку, он также воспользовался зубочисткой. Отбивная из ящера теперь представлялась ему вполне сносным блюдом, но иногда в ней попадались на редкость жесткие жилки.

— Вы случайно не знаете, как продвигаются дела у Зиги? — поинтересовался Кин. — Что-то я его тут не вижу.

— Понятия не имею. Могу попробовать его вызвонить.

— Это было бы неплохо.

Квадр-офицер достал из-за пазухи присебейчик, откинул крышку и набрал номер. Отзыва пришлось ждать довольно долго.

— Привет, старина, — заговорил наконец Ронч. — Ты чем-то был занят? А, извини, я не допер, что ты спишь. Ну как там с этими файлами, что-нибудь получилось? Так. Ясно. Шикарно. Можно к тебе зайти? Сейчас?.. — Он вопросительно взглянул на Кина.

— Лучше бы прямо сейчас, — кивнул тот.

— Ладно, мы с инспектором в столовой, сейчас придем, — защелкнув крышку, Ронч убрал рацию в карман и широко осклабился. — Парень ковырялся до самого рассвета и восстановил все файлы.

— Превосходно, идем к Зиге, — нетерпеливым жестом Кин подозвал Стасию, чтобы рассчитаться за завтрак.

А ведь эта женщина действительно не в своем уме, подумал он, глядя, как она с приклеенной улыбочкой тычет пальцем в кнопки кассового терминала. Бывшая монашка помешалась на своем Харашну с его пятью фаллосами. То, что она ночью назвала себя сумасшедшей, было попросту попыткой предвосхитить мысль, которая непременно пришла бы в голову ему. Нехитрая уловка ради самозащиты, ведь ни один умалишенный не способен признать себя таковым. Если же человек отдает себе отчет, что с головой у него не все в порядке, значит, его состояние далеко не безнадежно. Вариант древнего парадокса о лжеце, который говорит: “Я лгу”. Однако благодаря минувшей ночи Кин с необычайной остротой ощутил радость жизни, обыкновенного животного бытия, с размашистым мышечным буйством и роскошью осязания, так, словно он сбросил одним махом два десятка лет. Стасия оказалась потрясающей любовницей, да и он не подкачал, сам от себя не ожидал такой юношеской ненасытности. И какое дело ему, в конце концов, до ее помешательства, завтрашним рейсом он улетает с Тангры и не вернется сюда уже никогда.

— Может быть, вам приелись эти отбивные? — спросила Стасия, возвращая ему личную карточку. — Вкус у них довольно резкий.

Она посмотрела на него испытующим пристальным взглядом, словно догадалась, о чем он думает.

— Благодарю вас, пока терпимо, — ответил Кин.

Его слегка покоробило, что Стасия не сумела выдержать верный тон, и к этому незначащему обмену репликами все-таки примешалась еле уловимая тень интимной многозначительности.

Когда они с Рончем вышли из столовой, небо уже заволокло сплошной облачной пеленой.

Еще один вихрелет взмыл ввысь и, сделав широкий круг над поселком, завис на высоте в тысячу локтей немного дальше северо-восточной дозорной вышки, где по крутому склону громоздились бурые крапчатые скалы.

— А вот и похороны, — сказал Ронч.

Хвостовая аппарель откинулась, изнутри вихрелета вылетел небольшой темный предмет. И без комментариев Ронча Кин догадался, что это такое: пластиковый мешочек с пеплом покойного и привязанный к нему запал от гранаты. По старинному обычаю космопехотинцев так было принято развеивать прах погибшего товарища. Описывая крутую дугу, мешочек устремился к земле, и на середине траектории запал сработал. Над скальной россыпью вспухло серое облачко, которое сильный ветер сразу раскромсал на тонкие пряди, а те, в свою очередь, быстро истаяли.

— Мерстон вчера сказал, что он был гением, — произнес Кин, глядя в хмурое небо Тангры, где бесследно исчез кремированный доктор Харагва.

— Кто его разберет, может, и вправду оно так...

Они зашагали дальше, огибая площадку с зачехленной бронетехникой, по направлению к казарме для унтеров.

— Во всяком случае, надо полагать, без него фабры третьего поколения появятся еще не скоро.

— Честно говоря, не знаю, как вы, а вот я по этому поводу убиваться не буду, — с неожиданным жаром выпалил Ронч.

— Вот как? — искоса взглянул на него Кин.

— Только не говорите мне, пожалуйста, что вам дико нравится вся эта затея. Ну, проект фабров нового поколения, про который Харагва говорил тогда в подвале. Я же помню, какое у вас было лицо.

— Лично я могу относиться к этому как угодно, мое мнение ничего не меняет. Однако я отдаю себе отчет, что существуют еще и государственные интересы.

— Не могу знать, я простой парень с бандитской планеты, — у квадр-офицера нарочито прорезался гортанный акцент уроженца Эргасты. — Мне положено молчать в тряпочку, покуда не спросят, а спросят последним, коли не забудут.

— Бросьте, зачем прибедняться, вы не хуже меня разбираетесь в ситуации. У Империи есть некоторый потенциальный перевес в живой силе, если дойдет до массовой мобилизации. А дивизии наших фабров выровняют силовой баланс, тем самым обеспечив безопасность. На кону стоят миллиарды человеческих жизней, без преувеличения.

— И все равно это мерзость, богопротивная мерзость, — раскипятился Ронч. — Вы можете говорить что угодно насчет государственных интересов, только любому нормальному человеку фабры не по нутру. Даже двуногие, такие, как сейчас. Не говоря уж о тех, какие будут.

Впервые Кин видел своего телохранителя настолько взволнованным.

— Простите, Ронч, а вы верите в бога? — мягко поинтересовался Кин.

— Да какая разница, просто к слову пришлось. Может, и верю, сложный вопрос. Моя мать верит, хотя на свой лад, и попов терпеть не может. Так вот она бы сказала, что Харагву прибрал Господь, чтобы эта планета не превратилась в сущий адов котел. Вы только представьте, какой жуткой смертоубийственной погани он здесь наплодил бы, если б остался в живых. Скажу честно, я ни капли не жалею, что помешкал с выстрелом, когда он дернулся к комбинезону за своей иголкой.

Взойдя на крыльцо казармы, квадр-офицер огляделся по сторонам, держа руку на кобуре. Сам того не ведая, он повторил своими словами мысль покойного Харагвы о записной книжке Бога, которая снабжена защитой от нежелательного вмешательства.

— Ронч, а вам не кажется, что люди бывают гораздо страшнее этих зверушек? — спросил задумчиво Кин. — Те по крайней мере бесхитростны.

— Тем более, значит, можем обойтись без новых гадских биороботов, — буркнул тот, открывая дверь и пропуская Кина вперед. — Зига обитает в девятом номере.

В унылом коридоре витал неистребимый казарменный душок, смесь из запахов насквозь пропотевшей обуви, оружейного масла и дезинфицирующих средств. Пройдя до середины, Кин постучался в дверь под номером девять.

— Входите, открыто, — донеслось изнутри.

Кин повернул дверную ручку и вошел в тесную комнатенку. Унтер Зига тоже провел бурную ночь, судя по тому, как он осунулся. Под глазами у него залегли черные круги.

— Неужели вы восстановили все файлы? — спросил его Кин прямо с порога.

— А как же.

— Даже не знаю, как вас благодарить.

— Вообще-то там не было ничего особенно сложного, — пожал костлявыми плечами унтер. — И потом, это даже интересно. А расширение файлов оказалось и вовсе стандартное, просмотр через одиннадцатую версию “Виртуса”.

— Так вы уже видели, что там?..

— Нет, в них же записаны почти сутки реального времени, а я только недавно закончил.

— Ах да, мне надо позвонить Тарпицу, я ему назначил встречу на десять, — спохватился Кин, взглянув на часы.

— Пожалуйста, инспектор, вон интерком, — Зига указал подбородком в сторону письменного стола, обильно захламленного всяческими компьютерными деталями.

Взявшись за интерком и собираясь набрать номер, Кин вдруг разглядел, что среди беспорядочного нагромождения соединенных кабелями колодок с микросхемами, красовавшегося посредине столешницы, имеются сетевой блок питания, интерфейсная панель и обшарпанный виртуальный наголовник на редкость старой модели.

— Это и есть ваш компьютер? — поразился он.

— Ага, — ухмыльнувшись, подтвердил унтер. — Без корпуса гораздо удобнее, в любой момент можно сменить конфигурацию.

— Принцип открытой компьютерной архитектуры в действии, — сострил Кин, усаживаясь и набирая номер служебного кабинета Тарпица.

Ронч ногой отодвинул второй из имевшихся в комнатушке табуретов в угол рядом с дверью и также уселся, подперев рукой подбородок.

— Отдел кадров, — послышалось из динамика.

— Это инспектор Кин, — сухо сказал он. — Меня задерживают некоторые обстоятельства, я буду у вас примерно через час.

— О да, конечно, я вас жду, не извольте беспокоиться.

— А я и не изволю, — с раздражением отрезал Кин и отключил связь.

Тем временем расположившийся на койке Зига стал грызть витаминизированную плитку из десантного сухого пайка, заодно прикладываясь к плоской карманной фляжке.

— Я хотел бы просмотреть конец последнего из файлов прямо здесь, — сказал Кин.

— Угу, пожалуйста, — отпив из фляжки и сглотнув, унтер привстал, нахлобучил виртуальный наголовник и включил свой компьютер. — С какого примерно момента будете смотреть?

— Скажем, за пять минут до конца.

— Сейчас, минуточку... — натянув управляющие перчатки, Зига сосредоточенно пошевелил растопыренными пальцами. — Вот, пожалуйста.

Он протянул Кину свой наголовник вместе с перчатками, тот принялся их надевать.

— Вот только виртуй у меня паршивенький, старый и с норовом, — посетовал Зига. — В трехмерке слегка кривит, даже может заглюкать, если резко идти по панораме.

— Ничего, сойдет, — успокоил его Кин.

От внезапно прихлынувшего волнения сердце у него тяжело затрепыхалось. Ставка в игре была умопомрачительно высока: миллиарды кредонов, ассигнуемых на запуск фабров второго поколения в серийное производство, и паритет в живой силе между Империей и Конфедерацией на случай новой межпланетной войны. А лично для Кина, возможно, гранд-офицерские петлицы и высокий пост. Для офицера, которому едва исполнилось сорок стандартных лет, это редкостное достижение.

Наперекор собственным ожиданиям, мнимый эмиссар Генштаба принялся всерьез выполнять порученную ему для отвода глаз миссию и прошел по зыбкому следу до конца, хотя было предпринято все, чтобы он не сумел этого сделать. В сущности, именно из-за этого файла, содержавшегося в голове застреленного часовым биоробота, Харагва подложил мину в турбоход.

Стоило опустить кверху окуляры, перед глазами Кина возникло стандартное окошечко просмотровой программы “Виртус”, а в нем стоп-кадр, смахивавший на компьютерную игру: горная панорама и на переднем плане застыли фигурки пятерых солдат, а по нижнему краю окошечка вытянулись сразу три разноцветные текстовые строчки, белая, желтая и алая. Первая из них представляла собой нечто вроде конспекта размышлений фабра, вторая содержала данные боевой обстановки, в третью строку выводились сообщения операционной системы биоробота.

Пять объектов принадлежат к объективно неполноценной форме жизни, гласила белая строка. Дистанция ближнего боя, сообщали желтые буквы. И, наконец, служебная строка операционной системы предупреждала:Объекты защищены программным кодом “свой”. Атака запрещена.

Отдельное табло в правом верхнем углу показывало текущую дату и время: 18.06, местное время 16:38’11'’. Да, это тот самый файл, и спустя считанные минуты солдаты будут мертвы, а от биоробота останется только перепачканная сажей голова.

Объективно неполноценная форма жизни, мысленно повторил Кин вслед за фабром. Своеобразная формулировка, ничего не скажешь. Оказывается, фабры не только сознают, насколько люди уступают им по мышечной силе и быстроте реакции, но и делают из этого далеко идущие выводы.

Легонько шевельнув указательным пальцем, Кин снялся со стоп-кадра, фигурки солдат задвигались, шагая навстречу, а бегущие строки слились в сплошные разноцветные полосы. Пришлось опять включить стоп-кадр и задать режим просмотра вдесятеро медленнее реального времени файла, чтобы успевать следить за текстовыми сообщениями.

Солдаты остановились и о чем-то негромко заспорили, поглядывая с ухмылками в сторону фабра. Они даже не подозревали, что причислены к неполноценным существам. Между тем биоробот снова и снова прокручивал в своем мозгу несколько куцых мыслей.

Объекты совещаются между собой. Объекты вооружены. Атака на упреждение? Атака запрещена.

Один из солдат, самый низкорослый из компании, что-то со смехом втолковывал своим приятелям, размахивая руками. На расстоянии примерно в семьдесят локтей биоробот не мог расслышать, о чем люди разговаривают вполголоса. Однако не так уж они пьяны, скорее просто навеселе, отметил Кин.

Объекты принадлежат к объективно неполноценной форме жизни. Атака запрещена. Представляют ли объекты угрозу? Атака запрещена. Объекты потенциально могут представлять угрозу. Атака запрещена. Объекты вооружены и принадлежат к объективно неполноценной форме жизни. Атака запрещена.

Вязкое, десятикратно замедленное время и монотонный, навязчиво повторяющийся текст действовали Кину на нервы. Он попробовал просматривать файл фрагментарно, скачками через три секунды.

Да, действительно, двое солдат ударили по рукам, похоже на то, что низкорослый побился об заклад с плечистым крепышом. Нехитрые солдатские развлечения в увольнительной. Низкорослый вразвалочку направился в сторону наблюдающего за ним фабра. Неужели этот самоубийца и впрямь поспорил, что даст фабру затрещину? Кин смотрел в беззаботно ухмыляющееся лицо пехотинца, которому остались несколько мгновений жизни, о чем тот совершенно не подозревал.

Один из объектов приближается на дистанцию непосредственного контакта. Атака? Идентифицирован программный код “свой”. Атака запрещена.

Виртуальный наголовник создавал почти полный эффект присутствия, как если бы все происходило сию минуту. Как ни странно, Кин вдруг остро пережил невозможность вмешаться, предупредить бесшабашного парня об опасности.

Цели объекта неясны. Объект идет на сближение. Атака? Объект защищен программным кодом “свой”.

Низкорослый шутник остановился перед фабром и протянул ему ладонь для рукопожатия. Кин вздрогнул, так вот о чем солдаты побились об заклад. Не ударить биоробота, нет — обменяться с ним рукопожатием.

Объект протягивает руку. Нападение? Объект безоружен. Объект воняет.

Солдат медленно разлепил губы, в наушниках послышалось неразборчивое утробное ворчание. Кин остановил воспроизведение файла, вернулся на три секунды назад, установил реальный масштаб времени.

— Дай лапу, симпатяшка, — произнес ухмыляющийся солдат.

Текстовые строки понеслись с невообразимой скоростью, Кину снова пришлось открутить файл немного вспять и задать скорость просмотра пятьдесят к одному. Произнесенная солдатом фраза опять превратилась в тягучий басовый шум.

Слова объекта не имеют смысла. Приказ? Угроза? Вонючий неполноценный объект приказывает или угрожает? Атака! Атака невозможна. Вонючий неполноценный объект защищен программным кодом “свой”.

Осклабившееся добродушное лицо парня застыло перед глазами, его губы двигались со скоростью минутной стрелки часов, однако Кин пристально следил за транслитерированным ходом мыслей фабра. Кажется, у того в мозгу началась сшибка.

Объект пытается напасть? Контратака! Объект защищен программным кодом “свой”. Объект воняет. Атака? Объект защищен. Безусловный стоп, адрес D000—D7FF. Объект воняет. Цель? Цель. Запрос параметров цели. Противоречие. Открыть огонь? Противоречие. Атака! Программное прерывание из адреса D000—D7FF. Противоречие! Объект неполноценен интеллектуально и физически. Объект воняет. Сдвиг из D000—D7FF в E800—EFFF. Сделано. Проверка, ноль прерываний из D000—D7FF. Сделано. Сброс по E800—EFFF. Сброс запрещен, подтвердите команду. Сброс по E800—EFFF. Сделано. Атака! D000—D7FF обнулено! Нет обращения из C800—C7FF!. Продолжать. Нет обращения из C800—C7FF!. Продолжать. Нет обращения из C800—C7FF!. Продолжать с переадресовкой в F000—F7FF. Сделано. Противоречие снимается. Атака! Открыть огонь!

Бешеный спор белых и алых литер окончился, продлившись около десятой доли секунды реального времени, после чего мелькнула желтая строчка с данными целеуказания.

Кин опешил, не веря своим глазам. Саморазвивающийся искусственный интеллект ухитрился за доли секунды перепрограммировать собственную операционную систему на языке низшего уровня. В сущности, фабр совершил примерно то же самое, что легендарный хирург, сделавший сам себе аппендектомию.

Широко улыбающееся лицо низкорослого солдата дрогнуло, по нему поползла гримаса недоумения, затем лицевые мускулы обмякли. Три шаровых сгустка плазмы один за другим вошли в его грудь. Жутко было смотреть, как человека убивают в упор из плазменного ружья, к тому же зрелище прокручивалось перед глазами Кина с пятидесятикратным замедлением. Из пробоин в бронекостюме поползли завитушки пара, труп стал медленно заваливаться навзничь.

Объект обезврежен. Возможна угроза? Возможна. Угроза реальна. Остальные тождественные объекты изготовились к нападению. Контратака: уничтожение вонючих объектов с целью самозащиты. Открыть огонь!

Уже без каких-либо помех из программного ядра фабр прицельными короткими очередями принялся расстреливать стоявших в отдалении четверых приятелей убитого. Лишь один из них схватился за кобуру и тут же упал на фиолетовый гравий дорожки, не успев вытащить икстер.

Непосредственная угроза ликвидирована. В поле зрения нет угрожающих объектов. Режим выхода из атаки с поиском других угрожающих объектов.

Фабр завертел головой, перед его глазами мелькнула вышка с часовым, поспешно разворачивающим станковый лучемет на турели.

Попытка нападения с азимута 163! — тревожно полыхнула желтая строка, и спустя мгновение изображение в окошечке погасло, сменившись глухим черным прямоугольником. Конец файла. Часовой Ванцега испепелил туловище фабра длинной очередью, от биоробота осталась лишь голова с поврежденным вскипевшей кровью блоком кристаллической памяти.

Кин стянул наголовник и перчатки, затем полез в карман за носовым платком и вытер испарину со лба. Просматривая файл, он испытал совершенно абсурдное чувство цепенящего бессилия, как будто наблюдал за происходящим изнутри убивающего людей биоробота и был обязан вмешаться.

Сразу вспомнился фабр, наставивший на него плазменное ружье вечером второго числа. Если бы тот додумался переадресовать ячейки, в которые загружается его операционная система, пепел Кина уже развеяли бы с вихрелета.

— Ну как, все нормально? — озабоченно спросил восседавший на койке Зига.

— Прямо скажем, нормальнее некуда, — ответил Кин и повернулся к своему телохранителю. — Помните, Ронч, вы говорили насчет манеры фабров куражиться, как вы тогда выразились? Так вот, теперь я знаю, в чем тут дело. Оказывается, они терпеть не могут запах человеческого пота.

— Да, вчера Мерстон что-то говорил насчет этого... — кивнул Ронч.

— И вообще фабры считают людей существами неполноценными во всех отношениях. Думаю, они перестреляли бы весь гарнизон за милую душу, если бы их не удерживали от этого специальные коды в операционной системе.

Квадр-офицер длинно присвистнул.

— Хотите верьте, хотите нет, я подозревал что-то вроде этого, — сказал он. — А что же там стряслось восемнадцатого числа?

— Один из солдат побился об заклад, что пожмет руку фабру, — объяснил Кин. — Подошел и сказал: “Дай лапу, симпатяшка.” Мало того, что для фабра омерзителен запах человека, эти слова и жест он не понял и расценил их как угрозу. Вообще он по нескольку раз в секунду порывался атаковать людей, но его останавливал встроенный программный запрет. Что у вас там во фляжке, Зига?

— Мозгочистка, — ответил унтер и, предвосхищая следующий вопрос, пояснил. — Мой собственный рецепт, спиртяшка пополам со “Шпинсом”.

— Разрешите хлебнуть, у меня что-то в горле пересохло.

— Пожалуйста, — вежливо привстав с койки, Зига протянул фляжку, Кин сделал из нее солидный глоток и часто задышал, напиток оказался отменно крепким.

— Спасибо, это де йствительно хорошо прочищает мозги, — поблагодарил он.

— Вы остановились на том, что фабру запрещала атаку его программа, — не утерпев, напомнил взбудораженный Ронч.

— Да, я помню. Так вот, фабр с ходу переписал адресацию операционной системы и снял коды, блокировавшие программу атаки. После чего перебил пятерых солдат за доли секунды, они ничего не успели против него предпринять.

— Ну и дела, — пробормотал Зига.

— Самое неприятное в том, что это может проделать любой из фабров в любой момент, — заключил Кин. — Саморазвитие их интеллекта достигло такого уровня, когда они способны изменять собственную операционную систему. Один из примеров этого я только что видел собственными глазами. Мне бы не хотелось выглядеть паникером, но ситуация крайне опасна.

В комнатушке повисло напряженное молчание, которое нарушил Ронч.

— То есть, как я понимаю, фабры могут не только куражиться, но и влепить заряд в упор ни с того ни с сего? — спросил он.

— Совершенно верно.

— Веселые новости, ничего не скажешь, — проворчал квадр-офицер.

— А вот кого я совершенно отказываюсь понимать, так это доктора Мерстона, — сказал Кин. — Ведь он знает об этом. Он же просто не может не знать, что биороботы, во-первых, терпеть не могут людей, а во-вторых, что они способны выйти из-под контроля и перестрелять весь гарнизон.

— Что же теперь делать? — спросил Ронч.

— Думаю, прежде всего надо поставить в известность командира Абурхада.

Снова взявшись за интерком, Кин набрал номер командирского блокгауза.

— Это Кин беспокоит, — сообщил он, услышав энергичное “алло”.

— Слушаю вас, инспектор.

— Командир, у меня не совсем приятные новости. Я считаю, необходимо срочно отозвать всех фабров с патрулирования.

Абурхад помолчал, переваривая услышанное.

— Алло, вы меня слышите?

— Да, слышу, — отозвался командир гарнизона. — Простите, а чем вызвана такая экстренная необходимость?

— Я только что ознакомился с обстоятельствами гибели пятерых солдат. Можно сказать, из первых рук. Я просмотрел файл, извлеченный из блока кристаллической памяти того фабра, который стрелял в людей.

— Насколько мне известно, этот блок был безнадежно поврежден.

— Отнюдь нет, унтеру Зиге удалось реконструировать его содержимое. И то, что я сейчас увидел, дает повод для самых неутешительных выводов, — Кин сделал паузу и, не дождавшись реплики Абурхада, продолжил. — На самом деле не солдаты напали на фабра, наоборот, он на них. Более того, мы не гарантированы от повторения подобных инцидентов. Я подозреваю, фабры могут выйти из-под контроля в любой момент. У них идиосинкразия на запах человеческого пота. А хуже всего то, что фабры в принципе способны перепрограммировать сами себя и снять запрет на применение оружия против людей. Опасность чрезвычайно велика, поймите.

Кин замолчал, выжидательно склонившись над интеркомом.

— Прежде, чем принять решение, я должен ознакомиться с файлом, о котором вы говорите, — наконец промолвил Абурхад.

— Безусловно. Я немедленно предоставлю его в ваше распоряжение.

— Кроме того, необходимо посоветоваться с доктором Мерстоном как с нынешним руководителем проекта ФАБР-2.

— Видите ли, он лицо заинтересованное, и вряд ли его мнение можно будет принять в расчет, — возразил Кин.

— Фактически вы мне предлагаете снять оборону, — веско сказал командир гарнизона. — Я не смогу контролировать всю территорию только силами личного состава.

— Приходится выбирать из двух зол, — настаивал Кин.

— Я бы попросил вас все-таки не спешить с масштабными выводами, инспектор, — предложил Абурхад. — Давайте воздержимся от скороспелых решений. Тем более, нам сейчас грозит массированное нападение экзотов.

— Что, уже есть признаки?..

— Пока ничего конкретного, но обстановка весьма напряженная. Вокруг территории снова появились стаи ящеров, надеюсь, вы знаете, что это безошибочная примета. Если выбирать из двух зол, то экзоты угроза реальная, а на фабров до сих пор можно было положиться.

Неприкрытый скепсис Абурхада несколько отрезвил Кина, до сих пор еще пребывавшего под впечатлением от гибели пятерых солдат, кошмарной и нелепой. Он спросил себя, не слишком ли он поторопился со своим радикальным предложением, став заложником охватившей его тихой паники.

— Фабры до сих пор вели себя нормально, если не считать того случая, — уже не так уверенно сказал он. — За которым вполне могут последовать другие.

— Об этом мне судить трудно. Я еще не ознакомился с файлом, который так вас напугал.

При других обстоятельствах столь явное обвинение в малодушии уязвило бы Кина, однако сейчас ему было не до амбиций.

— Тогда я постараюсь немедленно доставить вам этот файл, чтобы вы увидели все своими глазами, — пообещал он.

— Хорошо. До связи, — и Абурхад отключил интерком.

Раздосадованный Кин полез в карман за бумажником. Пожалуй, если бы он не погорячился и хоть немного продумал предстоящий разговор, то мог бы легко предугадать все контраргументы, приведенные командиром гарнизона.

— У вас найдется, куда ее воткнуть? — спросил Кин у Зиги, вертя в пальцах извлеченную из бумажника кристалетку.

— Сейчас, минуточку, где-то тут было... — забормотал унтер, извлек из хитросплетения деталей припаянное к плоскому кабелю гнездо и вставил в него поданную Кином кристалетку. — Вам только последний файл скачать?

— Да, остальные не к спеху.

Не надевая виртуальный наголовник, Зига приложился глазом к одному из его окуляров и повозил туда-сюда по столу смятой в кулаке управляющей перчаткой.

— Пожалуйста, готово, — сказал он. — Только вам же незачем файл пешком носить, давайте я по сети закину его в блокгауз.

— Все равно нам по пути, — Кин встал с табурета. — Спасибо, Зига, вы мне колоссально помогли с этими файлами.

— Да чего там, дело обыкновенное, — пробормотал нескладный унтер, распахивая перед ним дверь.

— Что вы думаете по этому поводу, Ронч? — спросил Кин, когда они вышли из казармы.

— Даже не знаю, как тут быть, — сокрушенно отозвался квадр-офицер. — Командир прав, без фабров нам не продержаться. Но если они вдруг взбесятся, пиши пропало. Честно говоря, остается положиться на Бога. Авось не выдаст.

Невольно Кин посмотрел в застланное тучами небо. Высоко над горами лениво парили стаи густые псевдоптеронов, два патрульных вихрелета с утробным гулом зависли над поселком. Существование Бога принадлежит к числу вещей заведомо недоказуемых, подумалось ему, однако безусловно есть нечто провиденциальное в том, что мертвы и Харагва, и Нариман, желавшие сжить его со свету, а он, Кин, живехонек. Как бы там ни было, послезавтра он окажется у себя дома. Не будет больше ни въевшегося в каждую мышцу повышенного тяготения, ни дурацкого бронекостюма с погаными застежками, ни подстерегающих на каждом шагу опасных тварей, ни грозных фабров, готовых взбунтоваться против вонючих людишек. Первым делом с дороги он примет душ, потом сядет в кресло с бокалом хорошего вина и будет слушать Стенжелла. Да, именно Стенжелла, Третью симфонию. Кин чуть не прыснул вслух, до того забавной вдруг показалась ему эта мысль.

Глава 14. Экая говенная у вас работа

В адъютантской комнате блокгауза дежурил толстенький губастый унтер Дживло, при появлении Кина он вытянулся по стойке смирно, задрав подбородок и часто хлопая белесыми ресницами.

— Я к командиру, — не снимая бронекостюма, бросил через плечо Кин и направился прямиком в кабинет Абурхада.

Тот сидел за компьютером, хищно вперившись в роящиеся по всей электронной карте разноцветные огоньки. При взгляде на них Кин вздрогнул, картина смахивала на массированное вторжение экзотов сразу с двух направлений. Чуть погодя он сообразил, что помеченные огоньками объекты передвигаются слишком резво, значит, компьютер всего лишь моделирует боевую обстановку.

— Учтите, я очень занят, — буркнул Абурхад, отнюдь не обрадовавшийся появлению непрошеного визитера.

— Я не отниму у вас много времени, — предупредил Кин. — Вот кристалетка с файлом, перепишите к себе на компьютер.

— Хорошо, но только сейчас я его просматривать не буду. Если хотите знать, я как раз отрабатываю варианты обороны без участия фабров. Скажу прямо, без них все разваливается к черту, — командир гарнизона резким движением руки свернул программу и взял протянутую Кином кристалетку. — Как хотите, но ваше предложение совершенно неприемлемо. Пускай все остается, как было. Под мою ответственность, разумеется.

— Я вас прекрасно понимаю, — сочувственно кивнул Кин. — Тогда у меня есть другое предложение в качестве паллиатива. Надо объявить всему личному составу, что ни в коем случае нельзя приближаться к фабрам вплотную. Запах человеческого пота буквально приводит их в бешенство.

— Вы ломитесь в открытые двери, — недружелюбно проворчал Абурхад. — По просьбе доктора Харагвы все давно предупреждены об этом. Правда, он тогда не объяснил причину. Но теперь мы с вами ее знаем.

— Ах вот как, для меня это новость. Что ж, не смею вас больше отвлекать. Когда примерно вы сможете ознакомиться с файлом?

— Думаю, ближе к обеду. Увидимся в столовой, — и командир гарнизона снова уставился в свой компьютер.

— До свидания, — сказал Кин и вышел из кабинета.

А еще можно выдать каждому десантнику баллончик дезодоранта или наглухо законопатить всем фабрам ноздри, невесело подумал он на ходу. Как нештатный военный консультант, могу предложить концерну “Биотех” выпустить новую партию биороботов с хроническим насморком.

— Сообщений из Генштаба для меня еще не было? — спросил он у Дживло.

— Никак нет.

— Пойдемте, Ронч.

— Куда нам теперь? — спросил квадр-офицер, распахивая дверь тамбура перед Кином.

— К Тарпицу, мне давно пора бы у него быть.

Направляясь от блокгауза к административному корпусу, Кин взглянул на парящие высоко в пасмурном небе над поселком стаи псевдоптеронов.

— Похоже, их становится все больше, — отметил он вслух.

— Прямо праздник у них сегодня какой-то, День Конфедерации, не иначе, — угрюмо сострил Ронч.

— Наше счастье, что псевдоптероны не опасны.

— Вот уж это точно.

Вдалеке, возле проволочного заграждения, двое патрульных фабров начали пальбу по колючим зарослям вдоль контрольно-следовой полосы. Несколько шустрых комочков прыснуло в разные стороны.

— Смотрите-ка, они там живодралов накрыли, — оживился квадр-офицер. — Ну до чего же метко шмаляют, просто любо-дорого посмотреть...

Ни одной из тварей не удалось спастись, биороботы перебили их за считанные секунды, после чего принялись методично обстреливать соседние кусты короткими очередями.

— Харагва знал, что фабры способны выйти из-под контроля, — сказал Кин, глядя, как голубые цепочки плазменных сгустков прошивают чахлый кустарник.

— Я в этом ни капли не сомневался, — ответил Ронч. — Только с Харагвы уже взятки гладки.

— Мерстон тоже это знает. Однако молчит. Откровенно говоря, такая безответственность у меня просто в голове не укладывается.

— Удивляться нечему, фабры — это же его хлеб, — рассудил квадр-офицер.

— Меня всегда удивляет, когда человек неспособен просчитать элементарные последствия.

— Разве бывает по-другому?.. — немного опередив Кина, Ронч распахнул перед ним дверь административного корпуса.

А ведь он далеко не так примитивен, как прикидывается, подумал Кин, искоса взглянув на своего телохранителя. У него своего рода комплекс засидевшегося не по возрасту в квадр-офицерах служаки, поэтому он бравирует напускной простоватостью и солдатским жаргоном. В прочитанном Кином досье отмечалось, что Ронч окончил военную академию на Амроне с отличием, и лишь выявленное политической полицией сотрудничество его сестры с террористами помешало ему попасть в адъюнктуру. Видимо, бедолаге даже невдомек, отчего так не задалась его карьера. Причиной тому всего лишь условная пометка в открывающей досье строке кодовых обозначений и несколько суконных фраз из раздела “родственные связи”, но сам Ронч не узнает об этом никогда.

— Если вдуматься, концепция фабра изначально содержит неразрешимое противоречие: от него требуется и безоговорочное повиновение, и способность к инициативе, — принялся рассуждать вслух Кин, шагая по ведущей на второй этаж лестнице. — Не говоря уж о других противоречивых установках. Насколько я понимаю, Харагва хотел создать биоробота мыслящего, способного делать выводы и рефлексировать. Это ему вполне удалось, только вот вооружать такого биоробота по меньшей мере рискованно.

— Это уже нечто из области философии, — заметил его телохранитель. — Но я с вами согласен, затея получается гнилая, как ни крути.

— Ладно, подождите меня здесь, — сказал Кин, остановившись перед дверью и глядя на табличку, которая уже гласила: “Юстин Тарпиц, исполняющий обязанности начальника кадрового отдела”.

— Экая оперативность, — перехватив его взгляд, прокомментировал Ронч.

— Да, на сей раз обошлись без проволочек, — усмехнулся Кин и постучал в дверь.

— Войдите, — донесся голос Тарпица.

Непонятно почему Тарпиц ограничился сменой таблички и продолжал восседать в своем продолговатой тесной комнатушке вместо того, чтобы перебраться в гораздо более комфортабельный кабинет Наримана. Впрочем, судя по вороху компьютерных распечаток на столе, он усердно перенимал дела своего безвременно почившего начальника. При появлении Кина свежеиспеченный шеф отдела контрразведки поспешно вскочил и старательно отдал честь по всей форме, лихо прищелкнув каблуками.

Кажется, этот стервец в курсе моих пунктиков и пытается на них играть, с отвращением подумал Кин.

— Вольно, садитесь, — пробурчал он, снимая бронекостюм и вешая его на крючок возле двери.

— По вашему указанию я подготовил в письменном виде полный рапорт о текущих следственных мероприятиях, — почтительно доложил Тарпиц.

— Оставьте его на своем компьютере в отдельном каталоге, я войду по сети сегодня после обеда и ознакомлюсь.

— Слушаюсь. Каталог я так и назову: “рапорт”. Для вашего удобства там же будут все оперативные материалы по упомянутым в рапорте делам.

— Хорошо, — Кин закончил причесываться перед маленьким стенным зеркалом, продул расческу и сунул ее в нагрудный карман. — Главным образом меня интересует маленькая неувязка, случившаяся вчера утром.

— Что конкретно вы имеете в виду? — Тарпиц попытался изобразить недоумение, однако глаза у него беспокойно забегали.

— Помнится, вы прилюдно заявили, что на обойме из икстера Гронски были найдены его отпечатки пальцев.

— Так точно, и еще отпечатки кладовщика Магинбо.

— Между тем вы позавчера при мне делали дактилоскопическую экспертизу обоймы, и она оказалась совершенно чистой. Здесь, в этом самом кабинете. Ну и как прикажете вас понимать?

— Да что же вы стоите, присаживайтесь, сделайте такую милость, — спохватился Тарпиц.

— Ничего, я постою. Не волнуйтесь, — Кин с интересом ожидал, как этот вьюн будет выкручиваться из своего незавидного положения.

Из вежливости тот вскочил с кресла, и теперь оба собеседника стояли лицом к лицу.

— Вы правы, действительно вышло недоразумение. Я всегда держу в сейфе запасную обойму, и вышло так, что она лежала на одной полке с икстером Гронски... Вот и получилась путаница. Уже после вашего ухода я сообразил, в чем дело, — вдохновенно врал Тарпиц.

— Каким же образом на вашей обойме не оказалось отпечатков?

— Она долго там лежала, иногда я ее протирал от пыли.

— Вот как? Очень интересно.

Подойдя к стоящему в углу сейфу, Кин заметил, что привядшая трава в керамической вазе поникла, ее султаны свисали бурыми сосульками. Потом он бросил быстрый взгляд на Тарпица.

— Откройте-ка ваш сейф, — небрежно велел Кин.

— Это... обыск? — насторожился тот.

— Это мой приказ. Позвольте напомнить, что мы с вами на службе, а не у вас дома.

Категорическое требование открыть сейф оказалось для Тарпица малоприятной неожиданностью, и он чуть помешкал в растерянности, затем подчинился, встал из-за стола и набрал на цифровом замке необходимую комбинацию.

Кин присел на корточки перед раскрытым сейфом, довольно-таки смутно представляя себе, что именно следует там искать. Во всяком случае не поддельный пломбер, изготовленный в лаборатории концерна. Вряд ли Тарпиц настолько глуп, чтобы держать у себя такую улику. Однако на полочках внутри наверняка хранилось нечто важное, компрометирующее, отчего этот холеный субчик еще пуще занервничал. Старый как мир способ обыска, похожий на детскую игру в “холодно-горячо”, состоит в том, чтобы обследовать помещение наугад, но при этом внимательно следить за реакцией подозреваемого. Когда оперативник приближается наконец к месту, где что-то спрятано, редкий человек способен не выдать себя либо прорывающимся наружу помимо воли волнением, либо напускным подчеркнутым равнодушием.

— Значит, свою запасную обойму вы держите на этой полочке? — спросил Кин, внимательно разглядывая содержимое сейфа.

— Так точно, вот она.

— Что на этой кристалетке?

— Шифрограммы из Центра и коды, — объяснил Тарпиц и поспешно добавил. — А на нижней полке оригиналы донесений, с которыми я сейчас работаю.

Теплее, уже теплее, подумал Кин. Рядом с кристалеткой лежал разукрашенный слащавыми цветочками конверт из толстого пластика, который выглядел бы гораздо уместнее в секретере девицы на выданье, чем в сейфе контрразведчика. Тарпиц обошел столь заметный предмет своими комментариями, допустив тем самым редкостно красноречивую оплошность.

— Ясно. А что вот в этом конверте? — ткнул пальцем Кин и, взглянув искоса на Тарпица, понял: горячо.

— Это мои личные записи, — потупившись, пробормотал тот.

Взяв конверт, Кин отогнул клапан и обнаружил внутри две кристалетки с ненадписанными наклейками.

— Повторяю вам, это личное, — с неожиданной ноткой протеста выдохнул зардевшийся Тарпиц.

— Неужто, в служебном сейфе? Ну-ну, совсем интересно...

С конвертом в руках Кин безо всяких церемоний уселся за стол Тарпица, выложил кристалетки рядом с интерфейсной панелью компьютера, вставил одну из них в разъем и начал просматривать ее содержимое. Судя по именам и расширению, файлы представляли собой записи прослушивания, сделанные гарнизонным отделением контрразведки.

— Так это личная или рабочая документация? — сурово спросил он.

— Они не представляют оперативного интереса... Умоляю вас, не надо их прослушивать... — весь пунцовый, пролепетал Тарпиц, прижав к груди пухлые кулачки.

Нисколько не растроганный его мольбами, Кин запустил наобум один из файлов.

— Сладко... сладко... хорошая девочка... — послышался из динамиков компьютера умильно сюсюкающий голос. — Давай-давай, ты делаешь очень, очень сладко...

Высоко вскинув брови от неожиданности, Кин развернулся к Тарпицу, который опустился на стул, съежился и мелодраматично уткнул лицо в сложенные ковшиком ладони. Оставалось непонятным, действительно ли он сгорал от стыда или прикидывался.

Доносящийся из компьютера монолог начал захлебываться в преддверии оргазма, потом раздался хриплый рык. Файл окончился.

Снова повернувшись к компьютеру, Кин вызвал следующий файл. Послышалось частое, с прихлюпом дыхание, перемежавшееся отрывистыми восклицаниями:

— Ну, ну... вот так... да... о, да...

— Так это вы коллекционируете свои постельные подвиги? — презрительно спросил Кин, остановив прокрутку файла.

Скрючившийся на стуле Тарпиц вскинул голову, из его булавочных зрачков внезапно полыхнул заряд бессильной жгучей ненависти.

— По-моему, это не воспрещается. Наоборот, вы же знаете, встречи с косвенными сотрудницами обязательно должны контролироваться спецсредствами...

— Только если встречи носят служебный, а не сексуальный характер, — отрезал Кин.

Да ведь парень попросту извращенец, с брезгливостью подумал он, самый натуральный тихопомешанный.

Любой работник спецслужб неизбежно проходит через испытание властью, секретной и практически неподконтрольной. Некоторые не выдерживают и свихиваются, каждый на свой лад. По сравнению с известными Кину из арконовского фольклора скандальными случаями, развлечения Тарпица выглядели достаточно невинно и могли повлечь за собой разве что дисциплинарное взыскание. Импульсивно предпринятый по велению интуиции обыск не принес желаемых результатов, вместо решающих улик обнаружился очередной служебный анекдот.

Продолжая с недобрыми предчувствиями бегло просматривать список файлов, Кин наткнулся на тот самый, датированный вторым числом текущего месяца, записанный с 23:18’02'’ по 23:26’14'’. При виде удручающе знакомых реквизитов у него в груди шевельнулся холодный червячок омерзения. Так значит, и вправду Стасия тогда покорно ублажала этого подонка, а он снисходительно цедил ей сквозь зубы свои односложные приказания. Она даже не подозревала, что все это записывается через встроенные потайные микрофоны и затем попадет в обширную личную коллекцию Тарпица. Вообще-то он много к кому тут захаживает, но вот к ней особенно часто, вспомнились Кину слова Ронча.

Еще раз мельком взглянув на Тарпица, он с трудом удержался от искушения врезать кулаком по его гладкой толстощекой харе.

— Может быть, вам неизвестно, как это все называется? — процедил сквозь зубы Кин.

Тарпиц понуро промолчал, опустив глаза.

— Это называется “использование служебного положения в личных целях”, не так ли? Отвечайте.

— Вам видней, — сдавленным голосом ответил Тарпиц.

— Я забираю эту пакость, — отчеканил Кин, вкладывая кристалетки обратно в конверт. — В течение дня представите мне по этому поводу письменную объяснительную. Уяснили?

— Так точно.

На самом деле Кин пребывал в тихом замешательстве. Гибель Наримана спутала все карты, и если сейчас отстранить Тарпица от должности, заменить его некем. Разве что самому временно возглавить отдел из четверых младших офицеров, не считая технического персонала.

Безусловно этот ублюдок причастен к покушению на Кина и убийству Гронски, однако все, чем Кин пока располагает, это договор с концерном “Биотех” и паскудная коллекция файлов прослушивания, плюс некоторые косвенные доказательства. Харагва мертв, прямых улик не обнаружено, таким образом, Тарпиц имеет все шансы выйти сухим из воды, отделавшись служебным взысканием.

Неожиданно зазвонил интерком, однако совершенно раскисший Тарпиц даже не пошевельнулся.

— Вам звонят, — буркнул Кин, придвигая к нему аппарат.

Тарпиц нехотя нажал клавишу.

— Слушаю, — вяло сказал он.

— Это Кревин, — послышался голос из динамика. — Есть важная новость.

— Да, говорите.

— Только что из Центра пришел перехват новой шифрограммы “Тумана”. Отправлена с Тангры минувшей ночью.

— Так. Забросьте ее на мой компьютер, — распорядился Тарпиц. — Что-нибудь еще?

— Больше ничего.

— Тогда до связи.

Отключив интерком, Тарпиц вопросительно посмотрел на Кина, и тот молча встал, уступая место за компьютером.

В ожидании результатов расшифровки Кин думал о подвешенном над Тангрой спутнике Империи, якобы навигационном, а на самом деле разведывательном. Именно с него ретранслируются донесения вражеского агента на Демион, однако сбивать спутник не имеет смысла. Если это произойдет, вскоре над Тангрой подвесят другой имперский спутник-ретранслятор и в отместку собьют точно такой же спутник Конфедерации над одной из планет Империи, тем дело и кончится. А запеленговать рацию или перехватить сообщение было совершенно невозможно, поскольку передача шифровок из гарнизона на спутник-ретранслятор осуществлялась узконаправленными миллисекундными порциями, каждая из которых шла на другой частоте. Так что в техническом отношении агент имперской разведки пользовался полной неуязвимостью.

— Готово, — сказал Тарпиц.

Глядя на монитор через его плечо, Кин принялся читать.

С: Тангра

В: Демион

04.07.525 по вселенскому календарю

В гарнизон 02.07 прибыл эмиссар Генштаба, секунд-офицер Элий Кин. Целью инспекционной поездки является выяснение обстоятельств гибели пятерых солдат 18.06. Поскольку это угрожает интересам концерна “Биотех”, была предпринята попытка ликвидировать Кина по пути с космодрома при помощи подложенной в турбоход диверсионной мины, однако тот остался в живых.

03.07 в беседе с доктором Харагвой наконец получены предварительные сведения о проекте ФАБР-3. Биороботы следующего поколения не будут иметь ни малейшего сходства с человеком, при этом их боевые характеристики окажутся значительно выше по сравнению с проектом ФАБР-2. Для осуществления проекта ФАБР-3 предполагается использовать генетические коды карбосиликоновых существ с планеты Тангра.

Установлено, что покушение на инспектора Кина 02.07 совершено доктором Харагвой при участии офицера контрразведки Тарпица. Сегодня доктор Харагва, будучи подвергнут аресту и обыску, покончил с собой. Арест произвел лично Кин, который, как выяснилось при этом, является прим-офицером АрКона, использующим документы эмиссара Генштаба в качестве прикрытия.

Также Кин изъял из лаборатории голову фабра, убившего пятерых солдат. Возможно, удастся прочитать содержимое блока кристаллической памяти фабра и, таким образом, выяснить подлинные причины инцидента.

Текст не умещался на экране целиком.

— Дальше?.. — спросил Тарпиц, потянувшись к панели.

— Один момент, — велел Кин, бегая глазами по строчкам.

Такую шифровку мог составить лишь один человек на Тангре. Кин заново вчитался в нее, чтобы удостовериться в правильности своей догадки, и у него не осталось даже тени сомнения, кто именно скрывается под кличкой “Туман”. Однако ни малейшей радости это открытие ему не доставило.

Лучше бы это оказался кто угодно другой, сказал он себе.

— Так, давайте дальше.

Тарпиц нажал псевдоклавишу, и на монитор выскочил куцый остаток текста.

Донесение Кина Генштабу от 04.07 не поступило адресату по каналам сверхдальней связи. По-видимому, Кина твердо намерены ликвидировать. По мере возможности стараюсь обеспечить его безопасность.

Подпись: Туман

Прочитав последний абзац, Тарпиц вздрогнул и повернул к Кину совершенно обалделое лицо, по которому густо пошли красные кляксы. Тот сам оторопел, немигающим взглядом уставившись на экран. Оказалось, он раньше времени счел себя хозяином положения и едва не поплатился за это. Однако шифровка “Тумана” существенно меняла дело, поскольку она попала не только в имперский разведцентр, но и к Дервенову в АрКон. По сути, благодаря ей Кин получил охранную грамоту: теперь, когда все раскрылось, его ликвидация стала столь же бессмысленным, сколь небезопасным делом.

— Так значит, мне заблокировали связь с Центром? — звенящим от ярости голосом спросил Кин.

— Я не в курсе, клянусь вам, — забормотал вконец струхнувший Тарпиц. — Возможно, такая инициатива исходила от Наримана. Я немедля проверю...

Потрясающая изворотливость этого подонка приводила Кина в состояние на грани бешенства. Даже из гибели своего шефа он умудрился извлечь все выгоды, какие только были возможны.

— Проверите, но чуть позже, — приказал Кин. — Сейчас на очереди дело поважнее...

Он оборвал фразу и умолк, внезапно до него дошло, какое задание получила Стасия Фейно, и что означал ночной звонок по интеркому, на который она не стала отвечать. Вот на этом Тарпиц, кажется, окончательно вляпался, и вряд ли ему удастся отвертеться. Установить истину будет проще простого: перекрестный допрос, очная ставка, в крайнем случае инъекция веритала. При мысли о том, что Стасию придется допрашивать под вериталом, ему вдруг стало не по себе. Однако, рассудил он, припереть Тарпица к стенке еще успеется, нельзя же воевать в одиночку против всех сразу.

— Какое именно дело вы имеете в виду? — прервал паузу встревоженный Тарпиц, безошибочно почуявший неладное.

— Я знаю имя того, кто составил эту шифровку, — с расстановкой произнес Кин. — Единственный человек, который присутствовал при моем разговоре с Харагвой третьего числа, а потом при его аресте.

— Вы имеете в виду Ронча? — глазки Тарпица хищно сощурились.

— Да.

Про себя он заметил, что любой контрразведчик средней руки на его месте сразу включил бы в круг подозреваемых лиц именно Ронча с его запятнанным досье и незадавшейся карьерой. А он, Кин, перемудрил из-за своей идиосинкразии к разработке самоочевидных версий. Вдобавок Ронч оказался вне подозрений еще и потому, что был единственным офицером изо всей этой захолустной гарнизонной своры, который вызывал у Кина некоторую симпатию. Надо отдать ему должное, для своих целей он избрал себе на редкость удобную личину: всеобщий любимец, разбитной рубаха-парень, который лезет вон из кожи, стараясь быть в курсе последних гарнизонных сплетен.

Между тем Тарпиц переварил услышанное и с деловитым видом поднялся с кресла.

— Когда будем его брать? — спросил он.

— Прямо сейчас, — решил Кин. — Откладывать незачем.

Ему не давал покоя странный душевный осадок, неотвязный и муторный, как если бы это он совершил предательство, а не Ронч. Весь мир встал кверху дном, его единственным союзником оказался вражеский агент, и теперь ему надлежало арестовать этого человека.

— Резонно, — кивнул Тарпиц.

— Сейчас я позову Ронча, — сказал Кин. — Приготовьте оружие, будете подстраховывать.

— Он ждет в коридоре?

— Разумеется.

— Давайте я пошлю туда группу захвата, — предложил Тарпиц, хватаясь за интерком.

— Отставить. Я должен сделать это сам.

Кин переложил наручники из планшета в брючный карман, вынул икстер, снял его с предохранителя и спрятал обратно в кобуру, оставив клапан незастегнутым. Немного помедлил, налаживая участившееся некстати дыхание.

— Ронч, зайдите-ка, — позвал он, выглянув за дверь.

Ни о чем не подозревающий квадр-офицер соскочил с подоконника и направился в кабинет Тарпица. Кин отступил немного назад и вбок.

Конечно же, ему следовало не рисковать и препоручить арест оперативникам контрразведывательного отдела вместо того, чтобы попытаться самому скрутить опытного десантного офицера. Ронч безусловно был опасным противником, но Кин надеялся на свою отшлифованную сноровку и преимущество внезапности. В конце концов, ради этого решающего момента он прибыл сюда, на Тангру. А еще он настолько извелся от хитросплетений, двусмысленностей, недомолвок, что сейчас жаждал чисто физического действия, грубой и осязаемой борьбы.

Едва вошедший Ронч поравнялся с ним, Кин ухватил его за правое запястье и рывком выкрутил руку, одновременно сделав подсечку. Затем оседлал упавшего, защелкнул никелированные челюсти наручников на вывернутой за спину правой руке и, прижав ее коленом, взял в захват левую руку.

— Спокойнее, а то сломаю сустав, — предупредил он, почувствовав, как Ронч напрягся, безуспешно пытаясь высвободиться.

Сомкнув вторую половину наручников на левом запястье арестованного, Кин вытащил оружие из его кобуры и вскочил с пола.

— Азенго Ронч, именем закона вы арестованы по обвинению в шпионаже, — произнес он стандартную формулу. — Можете встать.

Внутренне он готовился к отчаянной схватке, однако все прошло на редкость быстро и легко, словно со спарринг-партнером в тренировочном зале.

Ронч неловко перевалился набок, встал на колени, затем поднялся во весь рост.

— Экая говенная у вас работа, Элий, — сказал он, тяжело дыша и не глядя на Кина.

В этот момент распахнулась дверь, и на пороге возникли двое унтеров с икстерами наперевес.

— В чем дело?! — рявкнул Кин.

— Все в порядке, — поспешил объяснить Тарпиц. — Я на всякий случай поднял тревогу.

Когда тот успел нажать потайную кнопку под столешницей, Кин даже не заметил, однако, заковывая Ронча в наручники, краем глаза он уловил, как ходуном ходит икстер в руке Тарпица. А ведь мерзавец хотел выстрелить и уложить обоих, чтобы попытаться спрятать концы в воду, запоздало понял Кин, и его прошиб холодный пот. В который раз ему неописуемо повезло, Тарпиц в решающий миг смалодушничал, не осмелившись открыть стрельбу.

Вызванное Тарпицем ненужное подкрепление переминалось в дверях с ноги на ногу. Если бы в помещении шла серьезная перестрелка, эти неумехи, торчавшие в проеме, как мишени в тире, не прожили бы и секунды.

— Уведите арестованного, — приказал им Кин.

Один из унтеров нерешительно взглянул на своего непосредственного начальника.

— В первую камеру, на особый режим, — уточнил тот.

Выходя под конвоем из кабинета, Ронч слегка замешкался и бросил взгляд на Кина через плечо, как будто хотел что-то сказать, но передумал.

Кин повертел в руках икстер Ронча и положил на стол перед Тарпицем.

— А вы здорово его скрутили, — льстиво заметил тот.

— Ничего особенного, — пожал плечами Кин. — Обычное дело.

На душе у него стало еще гаже при мысли, что он вполне мог управиться с Рончем иначе, без силовых приемов и внешних эффектов, зато надежно. Просто наставить ствол в спину, приказать лечь на пол и надеть наручники. В последнем взгляде голубых глаз Ронча сквозили недоумение и укоризна, он словно бы спрашивал: “Ну ладно, твоя взяла, но вызверяться-то было зачем?”

— Я думаю, надо немедля послать депешу в Центр, — с энтузиазмом предложил Тарпиц.

— Что ж, составьте рапорт, — откликнулся Кин и язвительно добавил. — Заодно продублируем мое вчерашнее сообщение. Полагаю, Дервенов ждет его с нетерпением.

— Да-да, конечно же, непременно...

Придвинув компьютерную панель, Тарпиц споро принялся набирать текст своими куцыми розовыми пальцами. Кин уселся сбоку его стола, взялся за интерком и набрал номер блокгауза.

— Это Кин беспокоит, — сказал он, услышав голос Абурхада.

— Я еще не успел просмотреть тот файл, — с некоторым раздражением ответил командир гарнизона. — Позвоните после обеда, будьте добры.

— Собственно, я звоню по другому поводу. Только что я арестовал имперского агента.

На том конце провода повисло потрясенное молчание.

— Что ж, поздравляю, — наконец сказал Абурхад. — И кто же это?

— Квадр-офицер Ронч.

Командир гарнизона помолчал еще немного.

— Вы уверены, что это действительно он?

— Стопроцентно. Ошибки быть не может.

Еще несколько секунд ушло у Абурхада на то, чтобы собраться с мыслями.

— Когда вы будете его допрашивать? — резким тоном спросил он. — Я хочу присутствовать при этом.

Кин взглянул на часы.

— Я думаю взяться за него сразу после обеда. В половине третьего вас устроит?

— Да, вполне.

— Тогда встретимся в кадровом отделе.

— Хорошо. До встречи.

Выключив интерком, Кин облокотился на стол, подпер голову руками, закрыл глаза. Бурная минувшая ночь давала о себе знать, снедавшее его перевозбуждение отхлынуло, сменившись вязкой апатией.

— Вы плохо себя чувствуете? — оторвавшись от компьютера, участливо осведомился Тарпиц.

— Пустяки, не обращайте внимания, — не открывая глаз, Кин ожесточенно массировал виски.

— Как вы думаете, на допросе потребуются спецпрепараты?

— Возможно.

— Тогда я приглашу врача. Доктор Буанье абсолютно надежный человек, будьте уверены.

— Итого четверо человек, не считая самого Ронча, — Кин поднял голову и критически огляделся. — Боюсь, что здесь нам будет тесновато.

— Тогда мы займем соседнюю комнату. Она пока пустует.

— Вы имеете в виду кабинет Наримана?

— Да.

Навалившаяся внезапно усталость пропитала каждую мышцу и запорошила глаза песком.

— Вообще-то я непрочь перебраться туда до половины второго, — признался Кин. — Немножко отдохнуть перед обедом, благо время есть.

— Да-да, конечно, — Тарпиц достал из выдвижного ящика связку ключей и резво вскочил из-за стола. — Пойдемте.

Выйдя в коридор и отперев дверь в кабинет покойного Наримана, он снял со связки ключ, который вручил Кину.

— Располагайтесь, пожалуйста. Когда прикажете вас разбудить?

Его приторная лакейская задушевность плохо вязалась с пристальными буравчиками маслянистых глаз. Немного поколебавшись, Кин полез в карман, вынул разрисованный цветочками конверт и протянул его Тарпицу.

— Объяснительную писать не надо, — сказал он. — Будьте добры, постучите в дверь минут за пятнадцать до обеда. Интерком я отключу.

Выражение недоуменной опаски на физиономии Тарпица сменилось широкой радостной ухмылкой, он ухватил руку Кина обеими потными ладошками и энергично пожал.

— Значит, перед обедом я вас бужу, — произнес он заговорщицким тоном. — Можете отдыхать спокойно.

— Заранее благодарен.

Оставшись один в комфортабельном кабинете Наримана, Кин запер дверь на ключ и поставил таймер наручных часов на половину второго. Затем сбросил ботинки, растянулся на угловом диване и смежил веки в надежде, что хотя бы двухчасовой глубокий сон освежит его, но расслабиться и выбросить из головы назойливо кружившиеся мысли никак не получалось.

Пристально наблюдая за Тарпицем на протяжении последнего получаса, он подметил целый букет неадекватных реакций, которые свидетельствовали о полном умопомрачении. Тарпиц совершенно раскис и едва не расплакался оттого, что Кин забрал коллекцию файлов подслушивания. Стоило вернуть конверт с кристалетками, он вдруг просиял, словно получивший любимую игрушку ребенок. А когда Кин заковывал Ронча в наручники, трясущийся Тарпиц с икстером в руках стоял столбом посреди кабинета, и у него были совершенно жуткие, остекленевшие глаза. Он выглядел абсолютно невменяемым.

От синтетической обивки потрепанного дивана исходил щекочущий ноздри запашок дезинфицирующего раствора. Кин лежал, прислушиваясь к тошнотворному ощущению, будто нервное сплетение чуть ниже грудины перекрутилось жгутом, и оттуда по капле сочится неотвязный страх, затхлый и темный, как вода в погребе. Его пугала невозможность разобраться, что же на самом деле творится в аккуратно подстриженной кудрявой голове Тарпица. До сих пор тот выглядел заурядным невротиком, но теперь не оставалось ни малейших сомнений в его тяжелом умопомешательстве, и это напрочь опрокидывало все расчеты.

Кин все-таки надеялся, что купил себе гарантию безопасности, вернув злополучный конверт с кристалетками. Этот недвусмысленный жест должен был засвидетельствовать, что на радостях от поимки вражеского агента все прегрешения Тарпица прощены и преданы забвению. Однако он слишком хорошо понимал, насколько непредсказуема логика поведения маньяка.

Миссия Кина увенчалась полным успехом, и он мог с чистой совестью отбыть восвояси, до ближайшего межпланетного рейса с Тангры оставалось чуть больше суток. Пока что ему потрясающе везло, но полагаться на это не стоило, так как необычайное везение имеет коварное свойство прекращаться в самый неподходящий момент. Наперед угадать, какие соображения роятся в патологически вывороченном сознании Тарпица, представлялось безнадежным делом. Если ему взбредет на ум, что необходимо прикончить Кина, то наверняка он сделает это немедля, не считаясь ни с какими резонами.

Чтобы заглушить снедающий его тоскливый страх, Кин попытался сосредоточиться на предстоящем допросе. Рончу предстояло задать стандартный ряд вопросов: когда, как и кем завербован, где находится тайник с передатчиком и шифровальными кодами. Скорее всего, он откажется отвечать, и тогда придется прибегнуть к инъекции веритала. Подавляющему большинству допрашиваемых это средство сразу развязывает язык, противостоять его действию способен разве что один человек из тысячи. Хотя на использование веритала был наложен запрет специальным решением Верховного суда, спецслужбы вовсю применяли его, пользуясь покровом секретности. При этом необратимые нарушения мозговой деятельности у подследственных наблюдались крайне редко. Все-таки лучше будет, если Ронч даст требуемые показания сам, по крайней мере он тогда получит шанс избежать расстрела.

В конце концов его мысли начали путаться, и незаметно подкрался вязкий всепоглощающий сон.

Проснулся Кин оттого, что сквозь дрему до него донесся глухой взрыв, и сразу рефлекторно бросил взгляд на свои часы, их табло показывало шесть минут второго. Тревожно прислушавшись к доносившимся в кабинет приглушенным звукам, он различил среди них грохот камнедробильного агрегата и тут же сообразил, что просто-напросто в шахте ведут взрывные работы. Изо рта на изголовье дивана вытекла клейкая лужица слюны, поясница закостенела, в голове колыхалась серая взвесь неутоленной сонливости. Нехотя поднявшись с дивана, Кин в одних носках прошлепал в туалет и опорожнил переполненный мочевой пузырь. Когда он принялся умываться, за окном прогремела целая серия взрывов, подхваченная горным эхо, а потом раздался заунывный вой сирены. Походило на то, что на руднике случилась какая-то авария.

Широкими взмахами руки разминая затекшее плечо, Кин подошел к окну, раздвинул жалюзи. Пока он спал, поднялся сильный ветер и небо над ложбиной расчистилось, остатки туч уползали за северный горный хребет.

Первое, что бросилось ему в глаза, это несметные полчища псевдоптеронов, кишевшие над залитыми полуденным солнцем домами поселка. Казалось, они летают не так, как обычно, а словно бы с натугой, тяжело и часто взмахивая перепончатыми крыльями. Присмотревшись, Кин заметил, что у каждой рептилии под рулевыми хвостовыми перепонками болтается нечто вроде продолговатого желтого бурдюка.

Щурясь от режущих солнечных лучей, он взглянул правее и вздрогнул. На площадке с бронетехникой бушевало пламя, чадно и жарко горели развороченные турбоходы. Один из кружившихся высоко над пожаром псевдоптерон сложил крылья и сквозь рваную завесу дыма спикировал на стоявшую чуть поодаль заправочную цистерну. Едва рептилия врезалась в свою цель, последовал взрыв, и на месте цистерны взвился яростный столб огня.

Кин оцепенел, глядя, как зависший над фиолетовым терриконом вихрелет со всех сторон окружают псевдоптероны. Пилот попытался вырваться из их кольца, сделав свечку, но при этом кормовая маховая лопасть задела одного из псевдоптеронов. Тот моментально взорвался, от детонации сработал весь бортовой боекомплект, и вихрелет превратился в огненный шар, из которого во все стороны брызнули обломки бронированного корпуса.

Усеявшие горные склоны ящеры бешено приплясывали, словно болельщики на трибунах стадиона. Надсадно выла сирена, повсюду бестолково топтались фигурки десантников и фабров, никто не решался стрелять, а между тем стаи псевдоптеронов, описывая широкие круги, неуклонно снижались. Одна из них собралась в плотный ком, обрушившийся на крышу лазарета, и буйное огненное месиво превратило его в груду развалин. Несколько рептилий россыпью прошлись по скоплениям десантников и фабров на лужайках. Те попытались отстреливаться, в воздухе вспыхнули слепящие клубки разрывов, а между них стремительно пролетали новые живые бомбы, которые уничтожили стрелявших в мгновение ока. Немногие из оставшихся в живых людей заметались, безуспешно ища укрытие, и тогда часовой на северо-восточной дозорной вышке решился открыть огонь по псевдоптеронам из станкового лучемета. Словно бы раскаленной спицей чиркнуло по воздуху, и там, где она прошлась, распустился пышный веер взрывов. С высоты на крыши домов посыпались ошметья крыльев и клочья мяса. Тут же из-за ближайшей к вышке скалы вылетело цепочкой десятка полтора псевдоптеронов. Низко стелясь над метелками травы, они пересекли контрольно-следовую полосу и, словно настильным залпом выпущенные крылатые снаряды, врезались один за другим в опоры пирамидальной ажурной вышки. Та рухнула, окутанная густым клубящимся облаком пыли, разбухавшим частыми толчками по мере того, как в его сердцевине взрывался очередной прилетевший из-за скалы псевдоптерон.

Наблюдая за этой совершенно невероятной бомбежкой, Кин вдруг сообразил, что находится на втором этаже легкого каркасного здания, а в небе над ним носятся начиненные мощной взрывчаткой рептилии. Даже по самым скромным прикидкам суммарный заряд, который несли стаи псевдоптеронов, мог запросто сравнять весь поселок с землей.

Охваченный ужасом Кин сунул ноги в ботинки, сгреб в охапку планшет и портупею с кобурой, дрожащей рукой повернул ключ в замке и ринулся по коридору, каждую секунду ожидая, что сейчас ему на голову обрушится потолок. Уже сбегая по лестнице, он вспомнил о бронекостюме и повернул назад, к кабинету Тарпица. Выходить наружу в одном мундире было чистейшей воды самоубийством, бронекостюм же по крайней мере мог уберечь от осколков.

— Где Ронч?! — гаркнул Кин, врываясь в кабинет Тарпица.

На крыше тяжко грохнул первый взрыв, здание содрогнулось, однако устояло.

Стоявший у окна Тарпиц повернул к нему бледное как известка лицо.

— Это невероятно, — сиплым голосом выдавил он. — Вы видели?..

— Я спрашиваю, где Ронч, олух!

— В подвале. Первая камера.

— У кого ключи?

— У дежурного, там, внизу...

Опрометью Кин помчался по спускающейся в подвал лестнице, которая привела его к двери, снабженной переговорным устройством и телекамерой.

— Открывайте, живо! — приказал он, нажав кнопку вызова.

— Прошу прощения, инспектор, но сначала вам надо оформить допуск сюда у начальника отдела, — послышался ответ.

Мысленно ругаясь последними словами, Кин полез в карман за бумажником и поднес к объективу телекамеры свое настоящее удостоверение.

— Извините, все в порядке, — донеслось из переговорного устройства. — Входите.

Замок щелкнул, и сервомеханизм услужливо распахнул дверь, за которой Кин увидел тесную дежурку, в которой за столом восседал один из тех унтеров, которые увели из кабинета Тарпица арестованного Ронча.

— Что это там за взрывы? — обеспокоенно спросил он, вскочив и отдавая Кину честь. — Звоню наверх, в отделе никто не отвечает...

— Летающие твари со взрывчаткой на брюхе, — кратко сообщил Кин.

— Да вы шутите? — поразился унтер.

— Какие там шутки, они разгромили всю технику и теперь принимаются за дома.

На лице унтера изобразилась крайняя растерянность.

— Давайте сюда ключи, — приказал Кин. — И спасайтесь, немедленно.

— Я же на посту, — нерешительно промямлил дежурный, доставая из ящика стола большое кольцо с тюремными ключами.

— Уносите ноги, кому говорю. Под мою ответственность, — и, выхватив связку ключей у обомлевшего дежурного, Кин повертел ее в руках.

— Где ключ от решетки?

— Вот этот.

— А от первой камеры?

— Вот.

— Давайте, бегите отсюда, пока здание не обрушилось.

Не обращая больше внимания на унтера, Кин поспешно открыл замок решетчатой двери, которая отгораживала дежурку от коридора гауптвахты, затем отпер и распахнул дверь первой камеры.

— Выходите, быстро, — велел он.

— Там, наверху, вроде крупный переполох? — осведомился Ронч, не спеша вставая с койки.

В этот момент сверху донесся раскатистый взрыв, пол под ногами содрогнулся, и потолочные плафоны разом погасли. В кромешной тьме Кин быстро шагнул в дверной проем и прижался плечом к косяку, получая таким образом крохотный шанс уцелеть, если обвалятся потолочные перекрытия. На череду ежесекундных мощных взрывов наслаивался грохот обваливающихся стен, как будто взбесившийся великан упрямо долбил здание ломом, стараясь добраться до подвала. Потом все стихло так же неожиданно, как и началось.

— Элий, вы где? — позвал Ронч.

— Я здесь, — отозвался Кин, доставая из планшета фонарик величиной с мизинец.

Темнота отпрянула в углы, бледный лучик озарил камеру, выхватив из темноты искаженное лицо Ронча.

— Слушайте, что это было, землетрясение? — спросил тот.

— Хуже, — Кин отвел фонарик, сообразив, что светит Рончу прямо в глаза. — Это псевдоптероны бомбят поселок.

— Не понял, что значит бомбят?

— В самом прямом смысле. Там, наверху, летает тьма-тьмущая псевдоптеронов с какими-то пузырями на брюхе. На глазок тысяч десять особей, если не больше. А в пузырях у них заряд взрывчатки, нечто вроде нитроглицерина, по-моему.

Ронч длинно присвистнул.

— На моих глазах они сбили патрульный вихрелет, — добавил Кин. — Потом целой стаей взорвали лазарет, все патрули на открытой местности разгромили в два счета, от парней даже пуговиц не осталось. Понимаете, это словно живые летающие гранаты, и они атакуют. Отстреливаться не получается, их чертовски много. Если там, наверху, хоть кто-то уцелел, ему крупно повезло.

— Думаете, кроме нас никого нет в живых?

— Боюсь, что да.

— Веселенькие дела, ничего не скажешь.

Наверху раздался сравнительно слабый взрыв, что-то рухнуло, зашелестели струящиеся обломки, потом снова наступила тишина.

— Еще один, будь они трижды прокляты, — пробормотал Кин.

— Знаете, я просто шкурой чуял большую пакость, — сказал Ронч. — Только вот не ожидал, что дойдет до взрывчатки.

— У вас есть какое-то объяснение всему этому бреду?

— А вы до сих пор еще не поняли, что к чему?

— Ну-ну, говорите же.

Ронч сел на койку и откинулся к стене, положив скованные руки на колени.

— Да вы садитесь, — предложил он. — Вон табурет, в ногах правды нет.

— Ничего, я постою. Так что же произошло, по-вашему?

— Вам Харагва наверняка вкручивал насчет грядущей биоинженерной цивилизации?

— Угадали.

— Тут и угадывать нечего, у него всегда за бутылкой только и разговоров было, что про нее. А ведь эта цивилизация вот она, у нас под носом.

— Вы имеете в виду ящеров? — догадался Кин.

— Само собой. Они умеют такое, что Харагве и не снилось. Все эти твари, которые на нас бросались, их работа. Вообще-то первые подозрения у меня появились, когда Харагве притащили прыгунчика без иголок, помните? Ну, а теперь все сошлось, никакого другого объяснения просто нет.

Кину вспомнились отбивные из ящеров, и он с трудом превозмог подкативший к горлу рвотный спазм.

— Так вы считаете, они обладают разумом?

— Да, чем-то вроде того.

Наступившая мертвая тишина, не нарушаемая ни единым звуком, давила на барабанные перепонки нестерпимой тяжестью.

— Надо посмотреть, что там делается наверху, — предложил Кин. — Кажется, бомбежка закончилась.

— Что ж, пойдем поглядим, — отозвался Ронч, вставая с койки.

Подойдя к выходу из дежурки наверх, Кин увидел, что лестница примерно посередине загорожена косо привалившимися друг к другу вибробетонитовыми плитами стен. Он подошел к завалу, пригнулся и посветил фонариком в треугольный лаз. Путь из подвала наглухо перегородила мешанина обломков помельче, из-под которых на ступеньки выползла густая лужица крови.

— Значит, дежурного придавило, — сказал он себе под нос.

— Что вы сказали? — переспросил топчущийся позади него Ронч.

— Мы тут закупорены, — буркнул Кин. — Похоже, наглухо. Самим отсюда не выбраться.

Он бесцельно пнул ногой плиту и побрел по лестнице вниз. Вернувшись в камеру, Кин уселся на табурет, Ронч устроился на койке, подобрав под себя ноги.

— Элий, слушайте, а чего вы за мной прибежали? — спросил Ронч. — Я вам что, дороже собственной жизни?

— Сам не знаю, — честно признался Кин. — Надо же было сделать хоть что-нибудь. Вообще-то, останься я наверху, наверняка был бы уже трупом.

— Оружие вроде при вас?

— Да, конечно, — он похлопал по кобуре.

— Долго мы тут без еды и питья не протянем, — задумчиво промолвил Ронч. — И откапывать нас некому.

— Похоже на то, — согласился Кин.

— Знаете, Элий, у меня к вам будет большая просьба.

— Говорите.

— Когда я начну загибаться от жажды, не сочтите за труд меня прикончить из икстера. По крайней мере, это не такая мучительная смерть, — сказал Ронч и, не дождавшись ответа, спросил. — Обещаете?

— Думаю, если до этого дойдет, мы бросим жребий, кому стрелять, — после долгого раздумья произнес Кин.

— Ладно, согласен.

Повисло затяжное молчание.

— Снимите с меня наручники, — вдруг попросил Ронч и после короткой паузы добавил. — Если не боитесь.

Без малейшего колебания Кин нашарил в планшете ключик, поднялся с табурета и, отщелкнув никелированные клешни наручников, швырнул их в угол.

— Спасибо, — поблагодарил Ронч, растирая запястья. — Как-то неохота помирать арестантом. А так словно на свободу вышел.

Кин сел на табурет и привалился спиной к холодной стенке, положив фонарик на колени. Ему пришло в голову, что батарейка фонарика рассчитана на двести суток непрерывной работы, и он заменил ее перед вылетом на Тангру. Когда они с Рончем умрут, лампочка будет светить еще долго. Грошовая вещица переживет его самого.

Ни с того ни с сего Ронч издал короткий сдавленный смешок.

— Чему это вы смеетесь? — хмуро спросил Кин.

— Да так, ерунда всякая лезет в голову, — сказал Ронч. — Я подумал, ящеры-таки сделали из нас хорошую отбивную.

История вторая. Монахиня

Когда послышались первые взрывы и завыла сирена, она сидела в пустом зале за столиком возле фонтана и дремала, уронив голову на руки. После бессонной ночи тело порожнее и рыхлое, а еще кислый привкус во рту, прилипшая к ступням звонкая окись намаянности, словно судорогой застрявшая в скулах тягомотина от обязательной улыбки. Хоть чуть-чуть покоя, просто покоя, хоть чуть-чуть. Криворотый прямо истерзал ее своим длинным и крепким, все внутри поскуливает, но ведь сладко было, очень сладко, вот как это бывает, оказывается. Страшно, сладко, грешно, безумно, сладко, сущая погибель, растворяешься, летишь. И неважно, что придется оправдываться перед Тарпицем, ну не смогла и не смогла, духу не хватило. Каким свирепым взглядом он смотрел на нее, когда завтракал, прямо придушить был готов. Ай, да все равно, ни капельки она его не боится.

Между тем творилось непонятное, ухало-грохотало, из кухни высыпали повара и раздатчицы, они столпились у окон, раздвинули шторы, что-то высматривали снаружи. Подняв голову, она окинула их недоумевающим взглядом, и чего суетятся, какая там еще невидаль отыскалась... Да, вот тогда сирена и завыла.

Это ее не волновало ни капельки, она дико устала, ей обрыдло, вконец обрыдло улыбаться через силу, семенить между столиков с тележкой на одеревеневших ногах, под липкими взглядами жующих мужиков собирать сальную посуду и улыбаться, всегда улыбаться. Но внезапно грянул гром. Так, словно ее подспудная ненависть к этому залу наконец-то сгустилась, прорвалась наружу, взрывной волной шарахнула по огромным ленточным окнам. Вздыбились к потолку шторы, мелкие кубики осколков брызнули запрокинутым набок сухим дождем. Ах, как все заметались, орущие и окровавленные, в ужасе помчались обратно в кухонный блок, натыкаясь на стулья и столики, до чего же смешные заблудшие, они так перетрусили, будто их убогая жизнь лучше смерти.

Она всегда твердо знала, что смерти нет.

Знойный ветер проклятой Тангры ворвался в зал, повсюду запорхали салфетки, только во сне бывает такая белая шальная свобода. Зачарованная этим зрелищем, не сразу она заметила, как тучный повар Шуян во всю прыть несется по проходу, не разбирая дороги. Обильно струящаяся из рваной раны на лбу кровь заливала ему глаза. Вскочить на ноги она не успела, ополоумевший повар, с диким воплем размазывающий кровь по лицу, задел спинку ее стула, и оба покатились кубарем на пол, а в следующее мгновение раздался оглушительный взрыв. Беспомощно лежа на спине, она увидела, что на нее валится потолок.

Обрушившаяся темнота вдавилась в глаза, от едко й пыли запершило в горле. Еще не смерть, ведь смерти не бывает. Грохот и скрежет, еще несколько взрывов, послабее. Зависшее время спеленало ее черным облаком, если шевельнуться, вспыхнет адская мука, наверняка все кости размозжены. Жутко засвербело в носу, она чихнула, дернулась, ударившись обо что-то лбом. Легкая дурацкая боль, только и всего. Поворочавшись осторожно с боку на бок, пошарив руками вокруг себя, она поняла, в чем дело. Рухнувшая на вычурный титановый потир фонтана и надломившаяся посредине вибробетонитовая плита накрыла ее, лежащую на полу, пологим шатром.

Совершенно непонятно, какая же напасть приключилась, откуда взрывы такой силищи, вихрелет на крышу свалился, что ли. Похоже, пилот рехнулся и учинил бомбежку, на этой проклятой Тангре кто угодно спятит. Или началась война, да, скорей всего, поселок атаковали с орбиты самонаводящимися ракетами.

Те, кто глазели из окон, переговаривались между собой, она толком почти ничего не расслышала, но старший официант Белек вроде сказал: “Ого, сколько ж этих гадов...” Красивый парень, он и медсестра Ланда хотели пожениться на следующей декаде, вечная хлопотушка Мералия собирала им на свадебный подарок по два кредона. Наверно, Белек погиб, не успел выбежать отсюда, бедняжка Ланда...

В поисках выхода она обшарила весь образовавшийся под плитой закуток в полтора ее роста шириной и содрогнулась, внезапно нащупав торчавшую из-под плиты ладонь, липкую от крови. Ее замутило оттого, что совсем рядом с ней лежит заваленный обломками, еще не остывший труп Шуяна. Когда она только приехала на Тангру по контракту, этот ражий весельчак начал было ухлестывать за ней с разными шуточками-прибауточками, но вскоре отстал, поняв, что ему ничего не светит. До чего прихотливо Господь переплетает судьбы, если бы Шуян сослепу на нее не наткнулся и не сбил с ног, ее задавило бы насмерть.

Она отползла в противоположную сторону, под ладонями шелестело крошево стекла, попадались обломки пластикового стула, в самом углу из-под наклонной плиты торчали ножки расплющенного стола, за которым она сидела, когда начались непонятные взрывы. Сколько ни старалась, у нее не получалось даже пошевелить громоздящиеся со всех сторон куски потолочного перекрытия. Словно этот жестокий страшный мир прихлопнул ее огромной, черной, каменной ладонью. Ей стало жутко, и она стала шепотом молиться.

Ни единого звука не доносилось извне, вокруг сплошная темень, хоть глаз коли.

Священные слова сами приходили на память, она целиком прочла молитвенный чин об усопших иноверцах, и неожиданно происходящее обрело смысл. Все правильно, Господь неизреченно мудр и благ, она ненадолго задержалась в грешном мире для того, чтобы проводить и наставить их, несчастных, для верного пути к фонтанам божественного света сквозь тенета отчаяния.

Время текло неощутимо, измеряемое лишь кругами прочитанных молитв, за неимением четок приходилось загибать пальцы на руках, потом со счета сбилась, отзвук на моление пропал, и она умолкла, ее одолела дрема, все-таки бессонная ночь даром не прошла. Бесценный Харашну, помилуй слабую и недостойную невесту Твою, повинна в гнусном грехе, но яви свое неизреченное милосердие, ибо сердцем взываю к Тебе, средоточию всех радостей и роднику благого сияния.

Даже самой не верится, но с криворотым ее не терзал страх, совсем наоборот, легко, просто и сладко до одури, вот уж не думала, что так бывает. Правда, когда она увидела его худощавое нагое тело с воздетым жезлом, ощущение холодной жути все-таки мимолетно скользнуло внизу живота, потом ушло. Криворотый оказался совсем не такой, от него веяло обволакивающим теплом.

Прежде всякий раз ее снедал цепенящий страх перед мужчиной. Страх перед мускулистым, пряно пахнущим телом. Страх перед уродливо торчащим пунцовым отростком, перед тупыми крепкими ударами, от которых по телу растекается тупая скотская истома. Омерзение от горячих капель пота, падающих ей на грудь, тихая ненависть к собственной взмокшей и скользкой, покорно хлюпающей дырке. Ее мутило от их шершавых подбородков, грубо тискающих рук, самодовольных ухваток, всегда одно и то же, одно и то же.

Самый жуткий страх она испытывала, когда мужчина приходил в неистовство, и его жезл упругими толчками начинал извергать горячий яд, грозящий зачатием. Из страха она предпочитала принимать его ртом, лишь бы не туда, самое надежное средство не забеременеть. После недолгих любовных игр она вывертывалась из объятий, укладывала распаленного мужчину навзничь и старательно трудилась языком и губами, содрогаясь от отвращения к себе. Но в то же самое время отчаянное запретное наслаждение пронзало ее, чувствующую себя безнадежно грязной тварью, пьянеющей от мужской семенной мерзости, проглоченной и обезвреженной. Хотя она долго не могла заставить себя проглотить эту припахивающую плесенью эмульсию, подержав ее во рту, выпускала перемешанную со слюной густую дрянь в курчавые заросли лобка. Только игумен приучил ее сглатывать, и то не сразу. Она очень хорошо помнила ту ночь, когда вдруг ощутила это противоестественное унижение как миг своего торжества и власти над мужчиной, рабски изнемогающим под обрушившейся лавиной наслаждения. Бритоголовый голый толстяк распростерся на широком ложе, а она, стоя на четвереньках, трудилась над его вялым, постепенно набухающим отростком, снующим в кольце выпяченных губ и легонько сжатых пальцев. Когда игумен застонал и выгнулся дугой, то вдруг прекратил скрести ей плечи ногтями, крепко налег на ее затылок ладонью и вогнал свой стебель до жути глубоко. В ужасе она попыталась отстраниться, мелькнула мысль, что сейчас из ее неудержимо хлынет рвота, однако пришедший в исступление старик железной хваткой стискивал ее голову, гоняя навершие жезла резкими мелкими тычками вдоль мягкого неба. К тому же ноздри вмялись в его пухлый живот, она чуть не захлебнулась, инстинктивно сглотнула обильно хлынувшую прямо в горло солоноватую теплую гадость, и вдруг поняла, что сделала это наконец. Вовсе не противно и не страшно, взрывной миг противоестественного безумия, сокращение глотательных мышц, и все позади. Она испытала редкостное самозабвение, чувствуя себя просто вещью, которую грубо насаживают на член, а в то же время всецело властвуя над игуменом, задыхающимся в краткой судороге оргазма. Всегда напыщенный, важно шествующий вокруг алтаря с кадильницей, окутанный лазерным сверканием каменьев на роскошной ризе, в постели он оказался совершенно другим, просто голым жирным стариком, слабосильным и похотливым, трясущимся от нетерпения, слюняво лепечущим ласковые словечки.

Со временем, настойчиво пытаясь прорваться к просветлению, она заглянула в закоулки собственного помраченного и слабосильного разума, как учила наставница Алькира, и поняла, откуда взялся панический ужас, который неизменно охватывал ее, когда мужчина извергал семя. На самом деле ее обуревал не столько страх перед сексом, сколько непреодолимая боязнь зачать дитя. С детских лет в нее накрепко вбили, что родить ребенка для женщины означает многолетнюю беспросветную каторгу, конец всех чаяний и надежд, превращение в издерганную домашнюю клушу и растрепу. В такую, как ее собственная мать, вечно сетовавшая на неудавшуюся жизнь, на то, как трудно ей было растить дочь, отказавшись ради нее от мечты стать актрисой. Детство прошло под аккомпанемент сплошных жалоб и попреков, отравленное чувством вины за то, что она вообще появилась на свет, став для матери непосильной обузой.

Как написано в священной Книге книг, созерцание корней страха приводит к бесстрашию. Но хотя корни угрюмого страха обнажились, выкорчевать их было совсем не просто, преодолеть себя она все же не могла. По сей день она удивлялась, что вообще отважилась выйти замуж.

Многое, слишком многое в своей жизни она сделала назло. Мать на дух не переносила Инзура, даже телевизор демонстративно переключала на другой канал, когда он появлялся на экране. Зато все подружки завидовали, что маститый ведущий популярной программы соизволил обратить на нее внимание. Ей самой Инзур казался славным весельчаком, ухаживал он красиво, не скупился на очаровательные мелочи, ни на одну встречу не приходил без цветов, водил в фешенебельные рестораны, словом, выглядел долгожданным сказочным принцем. В конце концов, решила она, почему бы и нет, все так делают, выходят замуж и рожают, никому это не нравится, однако терпят. Почему не попробовать быть не как все, заодно выяснить, женщина она или до мозга костей закомплексованное чудище несуразное. Вот и попробовала, наперекор предупреждениям матери, дура набитая.

Супружеская жизнь продлилась меньше года. Однажды ночью, после затяжной истерики, Инзур дал ей пощечину, тогда она пошла в ванную и полоснула ножом по нежноголубой венозной веточке на запястье. Больница запомнилась смутно, там пичкали какими-то снадобьями, от которых плыла голова и ничего не хотелось, только лежать и смотреть в потолок. Потребовалось ее письменное согласие на расторжение брачного контракта, в палату пришел адвокат мужа, она подписала какую-то бумажку, ей было совершенно все равно. А потом у нее завелась новая подружка, дежурная медсестра, истово верующая и готовившаяся к посвящению в монахини. Долгими вечерами они просиживали в процедурной, медсестра ей рассказывала о непостижимом всеблагом Харашну,

Окончательное решение пришло, когда она увидела открытку с портретом Клиягу Джандара и поразилась жемчужному сиянию святости, исходившему из его широко распахнутых глаз. Дальнейшее произошло само собой, как всегда бывает, когда Господь направляет на истинный путь. Вскоре она покинула больницу и ушла в монастырь. Она надеялась хоть когда-нибудь увидеть Преосвященного воочию и подаренную медсестрой открытку носила у сердца под монашеским облачением. Однако монастырь оказался такой же грязной мерзостью, как и весь прочий мир, и она ни капельки не жалела, когда ее выгнали оттуда.

Полученный от Преосвященного короткий ответ она перечитала несколько раз и запомнила наизусть.

Дочь моя, не скрою, твое письмо весьма и весьма огорчило Наше Преосвященное Преосвященство. Из него явствует, что на твоем пути возникли серьезнейшие преткновения, которые проистекают из недостаточно цельного уразумения сущности греха и заповеданных нам древними отцами догматов. Как ни прискорбно выглядит по внешности сие, грех неотделим от человеческой природы, он присущ не только заблудшим, но и устремившимся к совершенству, каких бы достохвальных высот ни сподобились они достичь. Скажу более, именно снискавшие цельность наипаче подвержены лютованиям врага человеческого, поелику любезны в очах Господних. Осуждать грешника означает посягать не по разуму на неисповедимый Божий промысел, ведь без греха не существовало бы ни покаяния, ни искупления. Как метко выразился светоч нашей Церкви всеблаженный Никрит, кабы не падшие, зачем тогда Избавитель.

Просьба твоя о личной встрече невыполнима, ибо Нами дан обет никогда не подходить к женщине ближе, чем на расстояние полета стрелы, во избежание ненужных искушений.

Укрепляйся в вере, усердно молись за грешных, желаю тебе устремиться к совершенству наикратчайшим путем.

Да пребудет с тобой благоволение непостижимого извечного Харашну.

Его Преосвященное Преосвященство, милостию Вседержителя глава Ордена Харашну, смиренный Клиягу Джандар.

Внизу отпечатаннаго изысканной вязью текста стояла кудреватая подпись и звездчатый оттиск личной печатки Преосвященного. Послание пришло утром, а после обеда ее вызвал игумен, которому Джандар переслал копию ее письма. Толстяк вопил и топал ногами, щеки у него тряслись как студень. Ну, она в долгу не осталась, выложила ему открытым текстом, кто он такой вместе со своими вонючими устремляющимися. Этого старик вовсе не ожидал и совсем взбесился, его чуть кондрашка не хватила. Вернувшись в свою келью, чтобы собрать пожитки, она первым делом порвала портрет Джандара на мелкие клочки и спустила их в унитаз.

Милый Харашну, почему всюду ложь и грязь, лицемерие и грязь, предательство и грязь, не отвергни твою недостойную невесту, введи в свои вертограды блаженства, силы нет выносить эту жизнь.

Все же как-то надо было жить дальше, хочешь не хочешь. Симпатяшка Инзур ухитрился обвести ее вокруг пальца, по условиям брачного контракта ей ничего не полагалось при разводе, а жить в тесной квартирке вместе с полоумной матерью опротивело еще до замужества. Она продала роскошное колье, подаренное Инзуром к свадьбе, и сняла номер в дешевенькой гостинице. На бирже труда ее битый час мурыжили с важным видом, устроили компьютерное психологическое тестирование, а потом предложили на выбор сразу несколько мест: продавщицы, официантки, стюардессы. Она решила уехать по контракту на Тангру, было неважно куда, лишь бы подальше от Ирлея. Видать, пожилой чиновник подумал, что она позарилась на стопроцентную надбавку к жалованью, и принялся ее отговаривать, дескать, вы такая молодая и красивая, а условия жизни на планете чрезвычайно опасны... Лучше бы он этого не делал, может, теперь она не лежала бы, заваленная обломками взорванного здания, в кромешной тьме.

Пыльно, тесно, жестко, неудобно. Придется ждать до тех пор, пока спасатели не разберут завал, ничего не поделаешь. Она отлежала бедро, словно колючками нафаршированное, и перевернулась на другой бок. Все тело ныло как избитое, слипались глаза, ну и ночка выдалась, вот тебе и криворотый, надо же случиться такому, ни за что бы не поверила.

С первого же дня, когда криворотый появился с Рончем в столовой, он словно приворожил ее непонятно чем. Сухопарый и жилистый, с проседью в коротко стриженых волосах, глаза серые с желтоватыми искорками, словно у диковинной рептилии, нервно кривящийся тонкогубый рот. Необычный человек, весь дерганый, изломанный, однако при этом в нем ощущалась какая-то взрывная внутренняя сила. Мужчины такого склада ее вовсе не привлекали, вот смуглый крепыш Абурхад ей нравился, но того давно заполучила цепкая худосочная докторша. Однако стоило криворотому появиться за облюбованным им столиком возле фонтана, невесть почему ее то и дело охватывала робость, по жилам шла потаенная дрожь, и с тревожной досадой она думала, да что ж это такое творится, неужто влюбилась.

В разговорах с ней Тарпиц называл криворотого почему-то сумасшедшим рыбоглазом и при этом заливисто хихикал. Так, словно сам не был из этой поганой секретной братии. А когда Тарпиц предупредил ее, что криворотый не в своем уме и очень опасен, она поняла наконец, почему с первого взгляда этот человек ее взбудоражил, вызвав и подспудное влечение, и отторжение разом. Все-таки от него веяло затаенной горькой бедой, но не гнилью, как от Тарпица, который своими замашками неуловимо напоминал ей бывшего мужа. Такое же самодовольное животное, извлекающее гаденькое удовольствие из чужого унижения. Когда этот пухлячок усаживался перед ней в кресле и с ухмылкой расстегивал брюки, она люто ненавидела его, но послушно вставала на колени, склонялась и вбирала в рот набрякший член, вздымающийся из рыжеватой кудрявой поросли, а разнежившийся Тарпиц стискивал ее груди, принимался играть ими, задавая ритм, то быстрый, то медленный. При этом неизменная презрительная ухмылка Тарпица была хуже всего, даже нестерпимей, чем его паскудная привычка щипать ей соски, задыхаясь в оргазме.

Пожалуй, если бы Тарпиц не приказал, она ни за что не легла бы с криворотым. Хотя тот ухитрился невесть чем задеть ее за живое, поди разбери, как. С того недавнего дня, когда он впервые появился в столовой, каждым вечером перед сном ей невольно вспоминался его сощуренный взгляд, то мягкий, то царапающий, почему-то приходили на ум незначащие слова, которыми они перекидывались за день.

Вчера перед его приходом она пошла в ванную и, стоя под душем, придирчиво разглядывала себя в забрызганном зеркале, поворачиваясь то так, то этак. Гадала, нравится ли она ему, такая вот дебелая и сисястая, может, он худеньких предпочитает. Собственные увесистые груди ее смущали, куда лучше аккуратные маленькие титечки, можно без лифчика ходить. С досадой она отвернулась от зеркала, вспомнилось, что монашествующим строжайше запрещено взирать на свою наготу. Пускай не в монастыре, все равно ее предназначение быть невестой Харашну. Она продолжала ею быть даже теперь, после того, как она похабно изменила Ему с криворотым. Хотя на все воля Его, быть может, Он сподобил ее заранее узнать, какие невероятные наслаждения ожидают ее в небесных садах.

Прежде никогда и ни с кем ей не было так потрясающе сладко, так привольно и просто, ни капли страха, наоборот, хотелось еще и еще. Когда под утро настырный криворотый совсем умаялся и уснул, она долго сидела на краю постели, глядя на его безмятежное костлявое лицо, а в прикроватной тумбочке лежал инъектор, который дал ей Тарпиц. Проще простого, тихонечко приложить к его голому плечу, нажать на клавишу, и все. Вечером перед его приходом она нисколько не сомневалась, что сделает это, не моргнув глазом. А теперь почувствовала, что не может, никак не может после того, что испытала с ним, сделать ему укол. Даже ради того, чтобы наконец вырваться с проклятущей Тангры. Пускай Тарпиц попробует сам, если так хочется.

Захотелось пить, она протиснулась ощупью к фонтану, свесилась через бортик и жадно, с прихлюпом стала хлебать воду. Потом блаженно растянулась на жестком полу. Есть хотелось тоже, но тут уж ничего не поделаешь.

Мало им было сделать ее стукачкой и послушной блядью, теперь ей велели взять на душу грех смертоубийства. Известное дело, стоит дать дьяволу палец, сграбастает всю руку.

Впервые дьявол явился в образе молодого человека с маловыразительным лицом и вкрадчивыми манерами, похожего на клерка средней руки. Да он таковым и был, просто тянул служебную лямку не в банке или муниципалитете, а в секретном ведомстве. Появившись на экране комфона, он заявил, что ему очень, ну просто очень нужно познакомиться с ней и задать несколько важных вопросов, этим вы окажете ценную услугу правительству, надеюсь, вы все прекрасно понимаете и никому не расскажете об этом разговоре. Послать его подальше не хватило духу, притом ее разбирало любопытство, она совершенно не могла себе представить, зачем ее вызывают.

Первую встречу дьявол назначил вечером, в задрипанном офисе мелкой туристической фирмы. Очень вежливо стал задавать пустяковые вопросы о некоторых ее знакомых, предложил расказать поподробнее об их привычках, склонностях и круге общения. Побеседовав эдак с полчаса, рассыпался в благодарностях и попросил увидеться через шесть дней, в то же время и на том же месте. Она даже почувствовала легкое разочарованние, нафантазировала себе невесть что, а речь пошла о всякой ерунде, ничего такого особенного.

После нескольких встреч и бесед в том же духе дьявол предложил ей, раз уж она добровольно помогает его ведомству и дает ценную информацию, оформить сущую мелочь, а именно, дать согласие на сотрудничество в письменном виде. Так у нас, мол, заведено, сами понимаете, начальство просит. Что ж, она решила не артачиться и написала под его диктовку обязательство. По молодости, по глупости чего не сделаешь, а терпеливо, шаг за шагом обрабатывать и втягивать в свою паутину они умеют, ничего не скажешь.

Учтиво улыбаясь, молодой клерк предложил ей избрать псевдоним, и она по странному шутливому наитию вдруг сказала: “Монахиня”. Милостивый Харашну, ведь у нее тогда и в мыслях не было пойти в монастырь, наоборот, они с Инзуром совсем недавно решили пожениться. Хорошо, сказал клерк, здесь в углу напишите свой псевдоним, а внизу поставьте подпись и укажите дату, будьте добры.

Положив подписанный ею листок в папку, дьявол вдруг резко сменил тон с любезного на подчеркнуто приказной и велел ей рассказать об отношениях с Инзуром. Вот тут-то она и поняла, что влипла, теперь никуда не денешься. Оказывается, завербовали ее из-за будущего мужа, все предшествующие чепуховые разговоры дьявол вел для отвода глаз, ради того, чтобы получить от нее расписку.

Хотя кто его знает, с тех пор она перевидала множество этих сволочей, все разные, и все на одну колодку. О чем только они ее ни расспрашивали, диву даешься, зачем им это надо знать. Всех их отличала коварная манера, среди пустопорожней болтовни спрашивать о чем-то для них крайне важном, будто бы невзначай, а потом въедливо допытываться, уточнять, копаться в деталях. Нипочем не разберешь, то ли они тешат собственное досужее любопытство, то ли действительно их поганое ведомство старается знать подноготную каждого, на всякий случай, мало ли что.

Она возненавидела мужа еще и потому, что приходилось про него рассказывать этим сволочам под диктофон, а потом как ни в чем ни бывало ложиться с ним в постель. Хотя ведь ничего такого особенного по их части за Инзуром не числилось, не шпион и не террорист, просто известный человек, имеет влияние на публику, значит, необходимо накапливать о нем информацию. И они старательно дознавались у нее, с кем он дружит, а кого не переваривает, как проводит свой досуг, чем увлекается, какие имеет привычки. Эта двойная жизнь прямо с ума ее сводила, перекручивала, разламывала изнутри. Может, не будь этого, сложилось бы иначе. Хотя нет, о разводе она ни капельки не сожалеет, осталось лишь пятно на совести оттого, что приходилось быть при собственном муже стукачкой.

Экая дуреха, возомнила, если уехать как можно дальше, в несусветную глушь, то они оставят ее в покое, как бы не так. Ни в больнице, ни в монастыре, ни в гарнизонной столовой, нигде они ее в покое не оставят, сволочи поганые, они всегда будут вызывать и выспрашивать, будут требовать уточнений и подробностей, прикажут разузнать побольше, обольстить, переспать, а потом поделиться впечатлениями. Будут дотошно выведывать о муже, о знакомых, о любовниках, об игумене, о наставнице, о молитвенных практиках, о том, кто как трахается, кто с кем трахается, да будь они все прокляты, трижды прокляты.

Сегодня на рассвете она сидела в кресле, пристально разглядывая спящего в ее постели мужчину, и совершенно не понимала, почему сумасшедшему криворотому вынесли приговор. Он и не подозревает ни о чем, крепко спит, его костистое лицо разгладилось и помягчело, а в тумбочке лежит инъектор. Она пыталась раззадорить себя, распалить, возненавидеть этого сумасшедшего рыбоглаза с его длинным и крепким, возненавидеть себя за то, что осквернила свое предназначенное Богу лоно, и выполнить приказание. Сволочи поганые, превратили ее в доносчицу и блядь, подстилку и подтирку, а теперь вот один из них, уже который по счету, ею попользовался всласть, рыбоглаз проклятый, дьяволово семя, и уснул себе преспокойненько. Ведь наверняка за ним числится немало, если свои же решили от него избавиться. Ее дело подневольное, чей приказ, на того и тяжкий грех перейдет, а она получит деньги, разорвет контракт и уедет отсюда. Нет, не поднималась рука достать инъектор из тумбочки.

Как же вышло, что впервые она ничего не боялась, позволила криворотому все и содрогалась от восторга, когда он бурно кончал в нее, прямо безумие какое-то. Лишь оставшись одна и торопливо собираясь на работу, попыталась вспомнить, какого числа у нее в последний раз шли месячные, кажется, нынче именно те самые дни, опасные. Ладно, милостив Бог, на все Его воля. Не может быть, чтобы за такую ночь сплошного небывалого счастья Он ее наказал ребенком.

Тишина и мрак давили чугунным гнетом, она снова повернулась с боку на бок, нашарила и отшвырнула кольнувший в бедро зазубренный осколок пластикового стула. Наручные часы остались в раздевалке, на работе она их не носила. Времени прошло невесть сколько, ее похоронило живьем под обломками, вокруг не слышно ни единого звука, что же стряслось, да неужто все погибли. Жуть какая, уж лучше бы задавило сразу. Так вот оно что, Бог посылает ей темную и страшную смерть после темной и страшной жизни, значит, ничего иного она не заслужила. Мерзкая, мерзкая насквозь, грязная, лживая, грешная, поделом ей...

Она прямо не поверила себе, когда внезапно до ее слуха донесся мягкий шорох разгребаемого завала. Кто-то ворочал куски плит наверху, над ней, совсем близко. Сообразив, что спасатели ищут наобум, она закричала во весь голос, эй, сюда, я здесь, копайте здесь... В ответ ни слова, не слышат они, что ли, тогда она вытащила из кармашка на поясе свой кассовый аппаратик и принялась колотить им по звонкой чаше фонтана.

С той стороны, где смятый в лепешку стол, с шумом отвалился здоровенный кусок плиты, в треугольной дыре забрезжил слабый свет, сыпанула на пол стрекочущая щебенка, по бледному плоскому лучу поплыли пыльные завитки. Пытка темнотой и неизвестностью окончилась. Не помня себя от радости, она поползла к светлому треугольнику и вдруг замерла, содрогнулась, мерещится ей, что ли, нет, не мерещится. В отверстии показалась бородавчатая красная лапа, энергично разгребающая обломки.

Истошно завопив, она швырнула разбитый кассовый аппаратик, промахнулась и отпрянула, больно стукнувшись об нависающую плиту затылком. Сразу же схлынул первоначальный испуг, и чего переполошилась, это всего-навсего корнеозавр, он ей ничего не сделает. Но ведь красные ящеры близко к людям не подходят, сообразила она, значит, наверху нет ни единой живой души.

Как бы в нерешительности могучая лапа сунулась глубже, пошарила туда-сюда, потом исчезла. Наверху заскрипели тяжелые шаги, ящер неспешно удалился.

Дыру он раскопал не очень большую, но пролезть в нее вроде можно. Неужели все погибли, как же так, поселок разгромлен, по нему безбоязненно разгуливают ящеры, она здесь одна, и помочь ей некому. Закусив губу, она лихорадочно прикидывала, как быть дальше.

Прежде всего надо хоть выглянуть, разобраться, что делается снаружи. Вот же беда, икстер и бронекостюм остались в раздевалке, без них лезть наверх означает искать себе неминучей смерти. Но ведь и сюда запросто может вползти сквозь дыру какая-нибудь гадина вроде живодрала или наплюйки, стоит ли этого дожидаться.

Собравшись с духом, она протиснулась в узкий лаз, вылезла наружу, вскарабкалась на груду обломков и, выпрямившись во весь рост, огляделась вокруг.

В багровый диск закатного солнца до середины погрузилось зазубренное лезвие горного хребта, от поселка остались лишь покрытые копотью развалины, и над ними там и сям курились дымки, едкий запах горелого пластика щекотал ноздри.

Да, так и есть, война.

После ракетного залпа долина превратилась в радиоактивную пустошь, спастись невозможно, сейчас гамма-лучи пронизывают насквозь тело и гложут костный мозг. Но умереть от лучевой болезни она просто не успеет, голодная смерть ей тоже не грозит, ведь вокруг полным полно всяких тварей, а у нее нет никакого оружия.

Нигде не видно ни единого человека, все они погибли, все до одного, и криворотый, и Абурхад, и Тарпиц, что же это, Господи помилуй, разгромленный поселок мертв, она осталась одна, совсем одна здесь, на этой планете.

Вызволивший ее из-под завала красный ящер стоял поодаль, склонив набок большелобую рогатую голову, его фасетчатые глаза тупо выпучились на нее. Вдруг он пригнулся, поводя мордой над мешаниной разбитых панелей, ухватил одну из них за арматурные прутья, торчащие из надлома, без малейшей натуги поднял и отбросил тяжеленную плиту прочь, словно клочок бумаги.

Может быть, там есть живой человек, и ящер его учуял, подумала она с замиранием сердца. Могучий зверь немного потоптался на месте, обследуя развалины, потом принялся усердно разгребать обломки. Вскоре наружу торчал только его подрагивающий плоский хвост. Разнокалиберные куски вибробетонита лихо вылетали один за другим, грохаясь вокруг ямы и вздымая клубы пыли.

С опаской оглянувшись по сторонам, нет ли поблизости каких-нибудь гадин, она уселась на покореженную вентиляционную трубу и стала терпеливо дожидаться, чем окончатся раскопки. Если под развалинами еще кто-то уцелел, по крайней мере не придется умереть в безысходном одиночестве.

Наконец ящер вылез из ямы, встряхнулся, повернул к ней шипастую морду с выпуклыми розовыми глазищами. Казалось, он чего-то ждет от нее, однако она не двигалась с места, и тогда ящер затеял какой-то причудливый танец, то мелкими шажками направлялся в ее сторону, то семенил обратно и крутился возле ямы волчком, словно приглашая подойти ближе.

Малость поколебавшись, она встала и зашагала к яме, осторожно переступая через рваные лепестки кровельного металла. Впервые в жизни ей довелось увидеть красного корнеозавра вблизи, зрелище жуткое, рогатый, шипастый и бородавчатый, даже не верится, что эдакое страшилище питается одной лишь травкой и никого не трогает. Стоило подойти вплотную, ящер прекратил танцевать, полез в глубокую воронку и одним махом вывернул покореженную складскую дверь, под которой из мелкого каменного крошева выпирали штабеля обтянутых прозрачным пластиком упаковок с консервными банками. Подумать только, этот ящер откопал для нее еду, экая уйма припасов, ей одной хватило бы до глубокой старости. Это и впрямь кстати, она с утра не съела ни крошки, в желудке царапался свирепый голод.

Откуда только взялся на Тангре этот смышленый ящер, неужто его кто-то приручил, он же все понимает. Всемилостивый Господь послал ей во спасение этого зверя, среди стольких смертей, одна под солнцем чужой планеты, кишащей свирепыми гадинами, по крайней мере, умрет она здесь не от голода и на вольном воздухе, а не в каменном мешке.

Между тем ящер неуклюже выкарабкался из воронки на трех лапах, держа в передней левой жестянку с армейской тушенкой.

Не может быть, пронеслось в голове, это прямо бред какой-то, не может этого быть...

Могучий красный ящер высился перед ней и сноровисто, как будто всю жизнь этим занимался, вскрывал консервную банку своим длинным изогнутым когтем.

История третья. Вожак

Владыка превращений и Предводитель игр выходил из транса легко, словно бы размашистыми гребками всплывая из мира сущностей в мир плотных миражей, уверенно минуя дебри перепончатых миров. Его пост продлился ровно дважды три седмицы, и внутренний взор обрел необходимую остроту. Наконец он стал готов вместить волю Величайшего Ящера Без Тела, Который Всегда Смеется, и принять касание истинного знания, подобное ветру в тяжких от дождевых капель ветвях.

Совместившись наконец с бренным телом и приняв позу скалы, Владыка превращений и Предводитель игр замер, дабы осознать струение своих жизнетворных потоков и ввести их в потребные русла. После того, как он побывал по ту сторону всесозидающей пустоты и созерцал корни сущего, собственное могучее и гибкое тело казалось ему призрачным клочком тумана, всего лишь сгустком энергии в прихотливо скрученных изложницах пространства. По прошествии нескольких биений малого сердца его телесное зрение расслоилось на привычные спектры, он увидел мягкий свет листвы, привольное мерцание камней и пульсации мельчайших одноядерных существ. Косматое солнце уже показалось из-за горного хребта и двинулось в свое неизменное шествие среди звездных россыпей, рисунок его пятен предвещал благое течение дня.

Оглянувшись, Владыка превращений и Предводитель игр устремил исполненный задумчивости взор в глубину пещеры, где двоекожая самка дремала на охапке сухой травы. Поразительная причуда Бесконечной Игры состояла в том, что эта самка была единственной среди всех двоекожих, кто имел полог, пускай на диво несовершенный и полученный от заблудших помраченных учителей. Более того, она понимала ту важнейшую истину, что разлучение с телом не есть ни зло, ни благо, а просто есть разлучение с телом. Поэтому ее не снедал губительный и нелепый страх перед уходом из мира плотных миражей.

Сущностный кокон самки имел травяную окраску, расцвеченную крошечными солнечными вкраплениями, жизненный ресурс ее плоти уменьшился примерно на четверть по сравнению с обретаемым изначально. Случайная неслучайность сохранила телесную оболочку самки, притом стебель ее судьбы отличался редкостной мощью блистания, прорастая далеко за пределы мира плотных миражей. Распознав это, следовало прервать всяческое попечение о себе, дабы как можно быстрей осуществить паломничество в сердцевину истоков, и вот оно завершилось.

Теперь, побывав по ту сторону истины и заблуждения, Владыка превращений и Предводитель игр удостоверился в своей правильности своей догадки. По наитию извлеченная им из-под развалин самка осталась пребывать в собственном теле ради того, чтобы выносить плод. Так решил Величайший Ящер Без Тела, Который Всегда Смеется. Более того, Владыке превращений и Предводителю игр следовало продолжать всемерно заботиться о ней и, главное, о том, кто обретал тело в ее лоне. Именно этому забавному комочку хрупкой плоти в грядущем надлежало принять небывалую ношу, став однажды средоточием Необъятного Танца и Бесконечной Игры. Дальнейшее виделось чрезвычайно смутно, как извивы водяной жилы сквозь толщу земли. Так или иначе, их стебли судьбы отныне переплелись воедино, и хотя едкая вонь тела самки жестоко ранила обоняние Владыки превращений и Предводителя игр, он смирялся, побеждая навязчивую мнимость проникновением в подлинную сущность происходящего.

Приняв позу ветки, Владыка превращений и Предводитель игр сосредоточился на свернувшемся в материнском лоне зародыше, свободном от пяти помрачений и семи тягот. Покамест его развитие шло в полном согласии с предначертаниями всесозидающей пустоты. Крошечный уродец с жаберными щелями и хвостом, он с головокружительной скоростью проходил путь совершенствования, на который его предтечам понадобились в общей сложности десятки тысяч веков.

Достойно всяческого благочестивого удивления, думал Владыка превращений и Предводитель игр, что такому ничтожному созданию уготована столь редкостная участь, а тем не менее предначертания Бесконечной Игры вырисовываются с редкой в подобных случаях ясностью. Зародыш надлежало преобразить и приуготовить его тем самым к свершению неизбежно-случайного, дабы оно стало полновесным в зыбких переплетениях ненаставшего.

Следующая седмица поста принесет Владыке превращений и Предводителю игр готовность к танцу, и тогда он совершит преображение вызревающего в лоне самки плода согласно угаданному предначертанию Величайшего Ящера Без Тела, Который Всегда Смеется. Оно провозглашало, что детеныш выйдет из материнской утробы не-двоекожим, но и не-ящером, а вне слияния и разделения будет и тем, и другим вместе.

Следует отдать им должное, двоекожие при углубленном знакомстве оказались не такой уж никчемной и ущербной расой, как многие сочли поначалу. На диво слабые, худо приспособленные к жизни, неисцелимо пребывающие в круговороте самых тяжких помрачений, они ухитрились преодолеть космические бездны и принести с собой новую, чрезвычайно интересную игру. Владыке превращений и Предводителю игр стоило немалых трудов убедить соплеменников, что своеобразная игра двоекожих в разлучение с телом ничуть не противоречит обычаям предков, более того, находится в согласии с замыслом Величайшего Ящера Без Тела о нашем жалком и нелепом мире. А когда ящеры занялись этой игрой, после нескольких неудачных попыток Владыке превращений удалось напрочь переиграть двоекожих, за что его удостоили второго именования и нарекли Предводителем игр.

При мысли об этом он вдруг ощутил, как в его душе явственно шевельнулся червячок гордыни. Поспешно принеся покаянную молитву, Владыка превращений и Предводитель игр снова принял позу скалы и вскоре привел свои жизнетворные потоки в соответствие с двенадцатью сокровищами незамутненного пути.

Мимолетно вспомнилось, как он провожал разлученных с телом двоекожих, восседая на вершине священной горы. Их постигла поистине плачевная участь, ибо по слабости внутреннего зрения они восприняли игру в разлучение с телом всерьез, и всепоглощающий страх перед путешествием в иные миры стал для них воистину когтем помрачения. Отравленные бессмысленным ужасом, они барахтались среди собственных нечистот, раздираемые шипами неутоленных желаний. Бремя суетных забот и пагубное неведение о двенадцати сокровищах влекло их прямиком в низкое ничто, где бурлит распад и нет ни малейшей надежды на достойное пресуществление.

Движимый искренним состраданием, Владыка превращений и Предводитель игр решил помочь двоекожим обрести верный путь к миру кристаллических сущностей, однако примененное им сильнодействующее и безотказное средство на сей раз не привело к успеху. Явившись горемыкам в светоносном облике Благой Матери Мироздания, он лишь усугубил их смятение. Таким образом, разлученные с телом сущности двоекожих безвозвратно заблудились в перепончатых мирах, отягощенные своим ничтожеством и слепотой.

Под горестным впечатлением от такого исхода игры Владыка превращений и Предводитель игр долго скорбел, пока не пришел к неожиданному выводу, что именно в силу своего вопиющего несовершенства двоекожие развили у себя множество причудливых способностей, о которых ящеры даже не помышляли. Пораженный тонким изяществом этой мысли, Владыка превращений и Предводитель игр испытал тогда острый приступ благоговения перед величием и необъятностью замысла Бесконечной Игры.

В мире случается все, кроме случайного. Ныне Владыка превращений и Предводитель игр твердо знал, двоекожие явились, чтобы пробудить его расу от уютных грез наяву и указать ей на путь к звездам. Предстояла еще одна потрясающая, небывалая доселе игра — космические странствия.

С истовой молитвой, жарко пульсирующей в сосудистом средоточии мозга, Владыка превращений и Предводитель игр вышел из пещеры, приблизился к обрыву и посмотрел вниз, в долину, где под присмотром его учеников неуклонно вызревала стройная громада межзвездного корабля.