20 декабря 2018 г., Фейсбук
В Интернете появился документ [карточка агента КГБ], который требует разъяснений.
Осенью 1981 года меня стали приглашать на беседы с офицером КГБ, который расспрашивал меня о сослуживцах и собратьях по перу.
Я отвечал на вопросы, стараясь никого не выдать и никому не навредить. Уже в то время я ненавидел советскую власть и КГБ.
После нескольких встреч мне предложили дать подписку, и я согласился, из любопытства и склонности к авантюрам. Был дураком, не понимал, что с дьяволом нельзя играть в его игры.
С тех пор меня вызывали на беседы примерно раз в полгода. Я давал характеристики знакомых — такие, что хоть в ЦК принимай. Анализировал приёмы и методы КГБ, собирал материал для книги, которую надеялся когда-нибудь написать.
Но совесть всё равно мучила. Я чувствовал себя замаранным.
Я сумел вычислить нескольких агентов КГБ в своём окружении. Но не сразу понял, что меня подвергают перекрёстным проверкам. Не сомневаюсь, уже к весне 1984 года в КГБ знали, что я лукавый раб, который потчует их пустышками. Однако продолжали держать на крючке.
Весной 1991 года мне сказали, что я нахожусь в подчинении КГБ Латвии, которое переподчинили Совету министров Латвийской ССР. Впервые за 9 лет я получил конкретное задание: внедриться в Русскую общину Латвии. Я с улыбкой спросил, дадут ли мне парабеллум, и с тех пор долгие годы обходил РОЛ за версту.
С тех пор меня никто на беседы не вызывал.
Я не жалею об этом опыте. Мне не перед кем каяться, никто из-за меня не пострадал. Но, будь возможным прожить жизнь заново, я бы поступил иначе, отказался бы от любых встреч и бесед.
А если кто-либо назовёт меня стукачом и не подаст руки, я это приму, ибо заслужил.
Update. Могу добавить - вспомнил и понял это лишь сегодня - на меня тогда был донос моему начальству, что я антисоветчик. И вот после этого меня позвали на собеседование.

22 декабря 2018 г., Фейсбук
Как я был сумасшедшим
Мой пост о карточке КГБ вызвал уйму комментариев и перепостов.
Завидую всем, кто выказал мне презрение и ненависть, желаю им всегда сохранять драгоценное чувство нравственной безупречности.
Понимаю тех, кто не верит моим словам, ибо двурушнику-сексоту поверить сложно.
Глубоко благодарен тем, кто всё же нашёл для меня слова утешения и поддержки, проявив мудрость и великодушие.
Наверно, следует продолжить мои воспоминания. Авось они кого-нибудь уберегут от ложного шага, за который совесть будет грызть до гробовой доски.
В 1984 году я угодил по милости КГБ на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу.
Причины были следующие. Во-первых, я поделился своими идеями о необходимости радикальной реформации советского строя с близким другом. Во-вторых, этот друг знал, что я читаю в фильмокопиях «Тайную доктрину» Блаватской. А за это, как позже рассказал мне знакомый оккультист, КГБ преследовало гораздо серьёзнее, чем за книги Солженицына.
Я вычислил роль моего друга в этой истории спустя годы, а вчера нашёл в «мешках» его карточку агента.
Я провалил две перекрёстные проверки. Они проводились так. Знакомый показывает мне томик «Архипелага ГУЛАГ», предлагает дать прочитать. Я отказываюсь. Вскоре меня вызывают, куратор спрашивает: «Правда ли, что у А. есть книги Солженицына?» Я отвечаю, что нет, ничего не знаю. Так было два раза, приятели разные, томик один и тот же, девственно белый, не затрёпанный, со склада конфиската. Но не было стопроцентной уверенности в проверке, поэтому я всё отрицал. И тогда мой куратор (самый тупой из всей череды лейтенантов) сменил тон разговора со мной на злобный и уничижительный.
А весной 1984-го я дошёл до нервного истощения, дописывая свой первый фантастический роман. К тому же завотделом, не чаявший во мне души четыре года, начал меня зло шпынять и сживать со свету. Мою книгу рассказов на пленуме Госкомиздата назвал «мистической и пессимистической» председатель этой конторы Б. Пастухов. В издательстве «Лиесма» мне по секрету объяснили, что я внесён в «чёрный список» Госкомиздата, и в СССР мои книги издаваться не будут. Мой роман «По дороге в осень» выбросили из плана издательства.
Мучаясь бессонницей, я взял бюллетень в психдиспансере, с диагнозом «нервное истощение». Когда пошёл его продлевать, доктор Фелдмане сказала, что меня вызывают в республиканскую психбольницу, к главврачу Сочневой. Я спросил, за что такая честь скромному астенику. Мне сказали: «Вас хотят положить в стационар, но я, ваш лечащий врач, и главврач диспансера категорически против. Так там и скажите».
Я поехал в стационар, предстал перед комиссией из трёх врачей, которая уже меня дожидалась. Отвечал на их вопросы спокойно и односложно. Через пять минут разговора меня распорядились упечь в стационар.
В отделении меня ломали, делая инъекции оксибутирата лития лишь по утрам, а надо и вечером также. От этого у меня закономерно усилилась бессонница. Когда пожаловался на бессонницу дежурной сестре, она мне вколола вместо снотворного лошадиную дозу галоперидола. Стандартная пытка в советской психиатрии. Остаток ночи я провёл в фармакологическом аду.
Я сумел перевестись в другое отделение, к замечательному врачу Большаковой. Вскоре меня выписали.
После регулярно сам ходил в диспансер. как полагалось, дважды в год. Уже в 1986 году врач предложила мне лечь на месяц в институт Сербского, чтобы снять диагноз. Я отказался за недосугом. На следующем визите врач сказала, что диагноз с меня снят без обследования в стационаре, а карточка ушла в архив. Это при том, что я должен был стоять на активном учёте до 1989 года.
Вряд ли нужны другие доказательства тому, что я угодил в психушку не по медицинским показаниям.
Впрочем, приключения на этом не кончились. Когда в 1994 году я вступил в инициативную группу Союза неграждан Латвии, меня ославили сумасшедшим и пытались закатать в психбольницу. Хотя КГБ СССР уже почил в бозе, замашки остались.
Но это другая история, посему продолжение следует.
P.S. Комментарии открыты для всех, за оскорбления и злорадство банить не буду, но попрошу лишь воздерживаться от обсценной лексики.

24 декабря 2018 г., Фейсбук
Ну и вишенка на торте.
Меня в личке спросили: «Высказывались ли тебе лично подозрения по отношению к тебе? Если да, что ты отвечал?»
В глаза подозрений не высказывали — не было оснований, из-за меня никто не пострадал.
Однажды ко мне пришёл издатель подпольного журнала, попросил рекомендацию в ЦК КПЛ, чтобы разрешили издавать журнал официально. Я работал референтом в Союзе писателей. Пошёл и тут же напечатал на официальном бланке рекомендацию, поставил у секретарши печать и подписал. Человек спросил: "Ты не боишься?" Отвечаю: "Нет!" После узнал, что этот человек на всех углах меня ославил стукачом, потому что я не испытываю страха перед ЦК КПЛ.
Если угодно, то был А. Сержант, журнал "Третья модернизация".

24 декабря 2018 г., Фейсбук
Попробую объясниться дополнительно.
В комментариях мне задают резонный вопрос: почему я сознался в сотрудничестве с КГБ только сейчас, спустя 27 лет?
А не было толчка, «информационного повода», как говорят журналисты.
Интереснее вопрос, почему карточки опубликовали не сразу, а спустя 27 лет?
Почему ни один офицер КГБ ЛССР не подвергся люстрации, кроме пограничника Адамсонса?
Почему отдали под суд лишь одного бывшего сотрудника НКВД Новика, плюс упекли партизана Кононова?
Почему ни один номенклатурный член КПСС, кроме Рубикса, не пострадал? Вплоть до того, что секретарь ЦК КПЛ Горбуновс был председателем Сейма, а затем 5 раз побывал в кресле министра? Ведь КГБ подчинялся КПСС, как известно.
Почему не расследовали сообщения в прессе о депутате Пантелееве (агентурная кличка «Лосев») и президенте Гунтисе Ульманисе (агентурная кличка «Дездемона»)?
Почему не расследованы показания беглого офицера КГБ Карпичкова, который назвал поимённо множество агентов, которых нет в картотеке?
Наконец, если количество агентов оценивается экспертами в 25000, а опубликовано всего 4000 карточек, куда девались остальные? Правда ли, что некоторые карточки были удалены, расследованы ли сообщения тележурналистов об этом?
Это не попытка самооправдания, я не пытаюсь замазать свой грех чужими.
Просто информация к размышлению для тех, кто не в теме, но заинтересовался проблемой.
Добавлю, я сознался в 1991 году в сотрудничестве с КГБ. Летом того года крестился в лоне Алойской общины РПЦЗ. Принял это решение потому, что община подвергалась гонениям со стороны государства. И после крещения сделал признание своему духовному отцу, но специально не на исповеди, а в личной беседе, чтобы иеромонах не был связан тайной исповеди. Я спросил, как теперь быть. Мне было велено замолить свой грех. Так и сделал.
Пусть Господь благословит всех, кто меня осуждает, и всегда хранит их на пути чистых сердцем праведников.