Человек, проснувшийся ночью
Человек, проснувшийся ночью, надевает халат на вате,
шарит в поисках шлепанцев под кроватью,
бредет на кухню, распугивая тараканов,
ищет чистый стакан и набирает воды из крана.
Тараканы боятся ночного человека,
между тем, человеку бояться некого.
Человек тараканам кажется грозным богом,
который заносит карающую ногу.
Божья подошва обрушивается с потолка!
Это — последнее, что видит таракан.
Человек, внезапно проснувшийся ночью,
еще не освоился в собственной оболочке.
Его движения вялы и ум створожен.
Одновременно обмякший и тревожный,
человек допивает воду из стакана,
вокруг него мечутся тараканы,
и кадык его ходит, как поршень.
Человек любит воду. Тараканы не любят солнца,
но им нипочем свинец, дихлофос и стронций.
Орда тараканов несметна. Их можно давить веками.
В совокупности неуязвимы тараканы.
Человек, ни с того ни с сего проснувшийся ночью,
мается горчайшим из одиночеств.
Ночью нету автобусов, спешки, давки,
телевизоров, начальников, прилавков,
днем имеется жизнь, а ночью — что делать
наедине со своими душой и телом,
страхами, вожделениями, судьбою,
наедине и лицом к лицу с собою?
Человек ощущает что-то, и это что-то
удушливей быта и тягостнее работы.
Он чувствует, что над ним нависла ступня.
Он молится: "Господи боже! Прости меня.
Я жил как все. В обращении был удобен.
Ходил на службу. Чистил зубы и обувь.
Не преступал предписаний, законов, правил.
Господи мой! Зачем ты меня оставил?
Почему нет хотя бы горя или покоя?
Что такое человек, что он такое?.."
Человек — это башня, загадочная, как рок,
с жуткой ногой, застилающей потолок!
Человек, бредущий назад к постели,
думает о том, что на самом деле
можно проспать всю жизнь и проснуться однажды
от слез, от жути, от непонятной жажды.
В животе у него глухо плещет ночная вода,
вязкая, как слово "никогда".
Элегия II.
Человек, закусивший сердце
Человек, закусивший сердце, проходит через
подворотню, словно китовую челюсть,
и восходит по каменной гортани
дряхлого коммунального Левиафана
воздушнее, чем отрыжка, мрачней Ионы,
непреклонней дорической колонны.
Этот дом накреняется за год на два промилле.
В этом доме рожали, дрались, порой любили.
Человек достает ключи. Он уже уверен,
что ступит в бездонную шахту за собственной дверью.
Он измучает женщину, которую любит,
истерзает ей душу и молодость погубит,
бросит ее с трехмесячным младенцем
и еще страшнее закусит сердце.
Человек лютует похлеще Сарданапала,
в его жилах течет не кровь, а сгустки напалма,
у него готовы ответы на все вопросы,
он два года не платил профсоюзные взносы.
У него дурно пахнет изо рта.
Закусивший сердце, не смыслящий ни черта,
человек переходит подспудно в иную сферу,
где напихано иовов, словно сардин в консервах,
он здоровается и безразлично ищет,
где приткнуться ему, чтоб язвы скрести на гноище.
Если б заранее знать, примеряя муку,
словно в скафандр, погружая то ногу, то руку,
что это — плащ, пропитанный кровью Несса:
прирос, и не сбросить, и никуда не деться.
Если бы можно — насквозь увидать судьбу,
как авиатор видит печную трубу!
Ребенок растет на туме. Женщина плачет.
Человек, закусивший сердце, не может иначе.
Элегия III.
Человек, уснувший над
Человек, уснувший над пустой тарелкой общепита,
охмелел от шницеля и молока.
Сон его прочнее конского копыта
и внезапней стука молотка.
Он уже ничей не муж, не сват, не брат,
он всего лишь человек, уснувший над.
Сон похож на сад со множеством оград,
где бессонные прожекторы горят,
озаряя вход, который стережет
круглосуточная вахта у ворот.
Этот сад похож на сад и только сад,
где растут на воле тысячи услад,
и попавший ненароком в этот сад
никогда не возвращается назад.
У бессчетных поколений на виду
кто-то молится в оливковом саду.
Звезды, ветер, каменистая гора,
шелестящее кипенье серебра.
Горький шепот умолкает, и в ответ
в тишине бегут, как в озере, круги,
но следов не оставляют на траве
гефсиманские тяжелые шаги.
Расцветает ореол над головой,
а хитон струится плавно, как река,
и не ведает, что делает, конвой
с трехлинейками в растерянных руках.
Элегия IV.
Человек, запродавший тело
Человек, запродавший тело в анатомичку,
свободен от морали и от приличий.
Запродавший тело свободен от предрассудков,
галстуков, носков и дезодорантов.
Что найдут постфактум в его желудке,
для науки останется непонятным.
Можно жить без мебели и пирожных.
Практика доказывает, что можно.
То, что будут прилежно кромсать студенты,
имеет свои счастливые моменты
в виде апельсинового лосьона
(два флакона — семьдесят шесть копеек).
Для него мысли о женщине — словно
для меня раздумия об Америке:
вроде и есть на свете, но тем не менее
не имеет личного отношения.
При ходьбе покачивается, как бакен,
в подворотню шмыгает воровато
то, что будет лежать по спиртовым банкам
до трубного гласа в долине Иосафата.
Но он еще изомнет заместо простынок
несколько тонн газеток цвета хурмы.
У человека в паспорте штампик синий:
человека нельзя хоронить.
Человек, запродавший тело в анатомичку,
поступил опрометчиво и непрактично.
Порция человеческого утиля
ценится ниже стеклянного, ибо тело
стоит ровно столько пустых бутылок,
сколько удается собрать за неделю.
Запродавший тело не думает об этом.
Элегия V.
Человек, раскопавший Трою
Посвящается А. Парщикову
Человек, раскопавший Трою, нашел не Трою.
Впрочем, сей результат его устроил:
он стал богаче вдвое, а может, втрое.
Пока что нет результата, но есть лопата,
нет ни славы, ни почестей, ни золотого клада.
Человек опирается на лопату, слюнит цигарку.
Он доверяет нюху, а не Плутарху.
В глубине под холмом притаилась Троя.
Он ее обязательно отроет.
Под холмом Гиссарлык лежало стопкой
множество городов с названием Троя.
Вперемешку — цари, погонщики мулов, герои.
Отставной коммерсант приступил к раскопкам.
Но кто б ни корпел с лопатою над бугром,
до истины докапываются пером.
Я утверждаю: Трою сгубил не случай,
не забавы царского сына с ахейской сучкой.
Происки древнегреческой военщины
имели место вовсе не из-за женщины.
Чтобы понять, отчего погибла Троя,
надобно уяснить две простые вещи:
что есть война и как человек устроен.
Сначала я опишу, что такое война.
Есть две группы мужчин и крепостная стена.
Это является и поводом, и причиной.
Похожие на самовары, сверкающие мужчины
сходятся у крепостной стены, которая
безусловно войдет в поэзию и в историю.
В руках у мужчин — заостренные предметы.
С головы до пят мужчины одеты
в бычью кожу, олово, бронзу, медь.
Из них доживет до заката едва ли треть.
Над полем клубятся хрипы, вой, матерщина.
Разделившись попарно, сопящие мужчины
друг у друга на теле делают надрезы
при помощи отточенного железа.
Это и есть их призвание и работа.
В ход идут булыжники, зубы, гвардейские минометы,
сабли, грабли, дубины и пластиковые мины.
Уцелевшие после этого мужчины
стоят по горло в грязи кровавой.
Это называется "доблесть" и "слава".
Им на грудь привинчивают ордена.
Все это называется "война".
Теперь опишу человека. Его устройство
имеет забавное амбивалентное свойство:
дух человека проходит через века,
тело приходит в негодность от пустяка.
Человеческое тело устроено так:
спереди руки, чтобы бить и хватать,
снизу ноги, могучие рычаги.
Как правило, у человека две ноги.
Внутри у него — агрегаты и шарниры.
Но если добавить к его естественным дырам
хотя бы одну — затихают почти мгновенно
процессы окисления и обмена.
Испорченное тело выносят вперед ногами,
потом зарывают в землю или сжигают.
Это среди людей называется "гибель".
Она порождает славу, приносит прибыль.
Представьте, как возрастает эффект, когда
погибают целые города!
Есть много способов, как уничтожить город:
можно его осадить и обречь на голод,
можно вырезать в городе все населенье —
без разбору, женщин, детей, стариков,
некому станет ремонтировать стены,
и сам по себе разрушится постепенно
город всего за несколько веков.
Можно спалить дотла и опять построить.
Так росла из эпохи в эпоху Троя,
на костях поднимаясь к небу, пока сама
не стала подошвой лысого холма.
Время — это чудовищная лавина,
чья броуновская бешеная кутерьма
в конце концов обретает форму холма.
Холм — это ноль, закопанный до половины.
Троя — пример того, как может дойти Земля
до естественного завершения. До ноля.
Лучше бы ты не раскапывал Трою, парень.
Лучше валять Муму, заниматься фарцой, кочегарить.
Лучше обучись обработке металла.
Троя — это мираж, болотный пузырь метана.
Кто с ней связался, тому не видать покоя.
Вот что такое мифическая Троя.
С ней воевали монголы, норманны, ляхи.
Не раскапывай Трою, ну ее на хер!
Ученые дяди выдумали Гомера,
они пошутили, а ты, как дурак, поверил.
Не все ли равно, кого возвести в примеры?
Хотите — Гомера? Валяйте. Можно Гомера.
И вот — вся античность реальна для нас в той мере,
в которой она соотносится с Гомером.
Гомер — артефакт, гомункулус, химера,
но мир бы не вынес отсутствия Гомера.
Вымышленный Гомер напридумывал Трою.
Ученые пишут о ней, фанатики роют,
надеясь найти ее оттиск в пустынном прахе.
Брось это дело, парень, пошли ее на хер.
Разгреби облака над увядшим храмом —
ты увидишь воздушную пропасть, яму,
по фактуре похожую на сыр
благодаря обилию мелких дыр.
Там намешаны в виде густого газа
руины держав, недоступные для глаза.
Словно мошки, меж облаков роятся
саркофаги владык и осколки наций.
Их двойников под ногами у нас откопает
археолог с кисточкой и лопатой.
Земля содержит, кроме сухого праха,
судороги сердец, изверженья паха,
браслеты и берцовые кости женщин.
Разгреби облака — увидишь не меньше
ненужных вещей, страданий, безумств, обломков,
презрительного забвения потомков.
В облаках, в атмосферном культурном слое
крышами книзу плавает древняя Троя —
призрак, вернее, дымная эманация
Трои VII А, раскопанной американцем.
Над головой — то же самое, что под ногами.
Снизу камень, сверху — идея камня.
Господи не приведи вам дожить до часа,
когда они воедино соединятся
и возникнет критическая масса,
чреватая всеобщей цепной реакцией!
Небо как власяница. Концентрация CO2.
достигает степени, когда
меняется климат, раскаляется воздух
и ледник ползет к экватору, как бульдозер.
Горе тебе, Вавилон, Урюпинск, Оттава!
Небо задымлено. Реки полны отравы.
Горе гордыне людской, расщепившей атом.
Горе питающим сосцами и "Детолактом",
во чреве имеющим скрытую трисомию!
Горе вам, города морфинистов и содомитов,
города, воздвигнутые на слоеной гнили,
на руинах, крови, головешках, чумных могилах,
города, упрятанные под сопки
без всякой надежды на будущие раскопки!
Что нашел человек, откопавший Трою?
Первое — это шумную славу, второе —
неожиданно для себя человек открыл
молву, завистников, гогот ученых светил.
И то, и другое, и третье — все преходяще.
Троя II окажется ненастоящей.
Время рассудит, насколько прав и велик
человек, вонзивший лопату в холм Гиссарлык!
1983